- Ты что... и правда совсем идиот, я не понимаю?
Придурочный Уолкер не обиделся снова, хотя мог, мог бы уже хоть раз это сделать той самой чертовой профилактики ради - только поглядел, покосился, с сожалением покусал губу, прижимая к себе куда крепче нужного.
- Почему? Почему ты продолжаешь каждый раз спрашивать, не идиот ли я, не сумасшедший ли, не… Ладно, это все на самом деле не важно. Я всего только пытался спросить, радость моя, кто был там с то...
- Об этом и речь! Потому что ты-то должен понимать, что никого там не было! - озлобившись, рыкнул мальчишка. – Какая разница, что я там могу увидеть – ты всегда должен помнить, что этого не было и нет!
- Но ведь...
- Не было никого! Я тебе уже сколько раз говорил, что у меня чертовы галлюцинации, этого ты в упор не хочешь запоминать, да?! Проклятые галлюцинации, и под их действием я снова видел ее, эту мерзкую бабу, которой постоянно чего-то от меня нужно. Она смотрит на меня, протягивает руки, уверяет, будто знает меня лучше всех на свете, будто мы с ней когда-то были вместе, но я-то ее не знаю! Не хочу ее знать! Что бы она ни говорила – не помню я ее, чтобы своей отдельной головой! Мне она не нравится, я с ней ничего общего не имел и иметь не хочу, и мне надоело, что она постоянно на меня таращится да ползает по следам, эта гребаная дура! Я не хочу верить, будто она хоть сколько-то настоящая, будто она призрак или что-то там непонятное еще - пусть она остается хреновой галлюцинацией в моей хреновой больной голове, потому что... Потому что это не так страшно, как думать, будто она все же есть, она говорит правду, и я должен для чего-то все о ней помнить, когда я точно знаю, что появился на свет в этой лаборатории и не видел больше никогда и ничего...
Он был уверен, что чертов Уолкер на этом ответе тоже никак не успокоится: начнет доказывать, будто галлюцинации видеть плохо, будто это он и только он один в их появлении виноват, будто за это нужно неминуемо наказать или прочитать с три десятка сраных лекций о том, какое он не оправдывающее всеобщих ожиданий дерьмо, но только седой шут почему-то...
Седой шут, к вящему недоумению Второго, резким ударом снижая трезвость и без того блеклой слабой мысли, поглядел на мальчишку решительной серьезной серостью, размыто-дождливо кивнул. К еще большему изумлению, открыв рот, решил не приносить выговор о соглашении или там не соглашении, а просто-напросто взять и зачем-то...
С какого-то черта извиниться.
Вообще ни за что, черт, извиниться.
- Прости меня, славный. Я все-таки понимаю… могу понять тебя лучше, чем ты обо мне думаешь. Раз ты говоришь, что призрак этот - галлюцинация, то пусть он и остается галлюцинацией да оставляет тебя, наконец, в покое. В принципе, большего мне от него и не нужно. Знаешь, я... - улыбка появилась на губах точно так же неожиданно, безумно, не к месту, к грохоту бухнувшего детского сердца, - я уверен, что когда мы с тобой выберемся отсюда - все твои видения со временем прекратятся сами по себе: для них попросту не останется ни сил, ни времени, ни места, ни причин, а я сумею увлечь тебя куда как более интересными вещицами, чем всякие там картинки в сознании томящегося бездействием рассудка. Жизнь может быть очень увлекательным занятием, Юу. Если только позволить кому-нибудь научить тебя ее вкушать.
Что сказать на это - Юу уже просто не знал.
Устало приоткрыл рот, подмял друг под друга губы, пошевелил на пробу языком, только сейчас почувствовав, что тот невыносимо сух, невыносимо хочет пить, невыносимо колется обо все те непривычные слова, которые мог бы сказать, хотел бы сказать, но...
Пока, вопреки всем тщедушным стараниям, не научился узнавать или обзывать, тешась лишь тем, что когда-нибудь.
Когда-нибудь…
- Заткнись ты, - тихо и скорченно-смущенно, проглотив вместе с безжизненной слюной растаявшую злобу, буркнул он, поспешно отводя взволнованный посиневший взгляд. - Заткнись, чокнутый придурок... Понятия не имею, о чем ты постоянно треплешься, и иметь его не хочу, понял? Просто заткнись, пока я тебе не вмазал. И не думай, будто я не могу! Усек?
Уолкер, скотина, закашлялся - подавил чертов смешок, прикрывшись выгодной теперь знойной пустынностью двух горящих ртов. Встрепенулся, улыбнулся нахальными всевидящими глазищами и, безнаказанно потрепав Второго по голове, согласился:
- Конечно, славный. Конечно.
Так просто и так по-своему серьезно согласился, будто все, чем сыпал глупый синтезированный мальчишка Юу, не было такой же последней на планете синтезированной несусветной глупостью.
***
Пить хотелось все больше, сил оставалось все меньше, и когда внутренние часы Аллена с треском сбились с заведенного проторенного курса, разломились, взорвались, заскрипев сухой-сухой осью, на пути им - впервые за все время непрерывной утомившей ходьбы - попалось более-менее пригодное для коротенького привала местечко.
Трубы продолжали тянуться обширными заглатывающими жерловинами, трубы уводили теперь вправо и дальше, делясь на гнездовые ячейки, ныряли разом в три подвернувшиеся стороны, а с проигнорированного их ходом левого борта, обложенный бетоном, выкарабкался мелкий, в меру уютный закуток, представляющий из себя самый обыкновенный угол из камня, а не железа, сборище новых миниатюрных трубных водостоков, теперь тянущихся не вширь, а строго и перпендикулярно вверх. Несколько вентильных толстых кранов, рычаги для регулировки напора воды, бесконечный слой облепившей пространство ржавчины, утолстившей пласт железа на несколько фальшивых сантиметров. Вокруг - несколько перевернутых картонных коробок, наполовину успевших сгнить, да болтающиеся над головой лампочки в цепочной проводке; причудливое местечко выглядело так, будто кто-то когда-то специально обустраивал его себе под спальный участочек выдранного с кровью мира, тоже вот так вот спасаясь от живущих в лабораторных комнатах чудовищ.
Впрочем, приглядевшись, Аллен обнаружил на стенах ряби слепых полос, отпечатавшиеся в камни истязающие в агонии ногти, въевшиеся в бетон волосинки, и ощущение уюта быстро и безвозвратно покинуло его, однако же тело настолько устало, сердце настолько ломилось под выматывающим напряжением, а руки настолько откровенно отваливались, что воспротивиться соблазну он, вопреки всем доводам здравого смысла, понукающего немедленно двигаться и двигаться дальше, пока все, наконец, не закончится последней точкой доброй дворцовой сказки, не смог.
Осторожно сгрудил удивленного Юу на ноги, подергал за ламповые ниточки, в изумлении и приподнявшемся расположении духа обнаружив, что те резво разожглись бледновато-желтым свечением, будто увеличившиеся в размерах опухоли-звезды на небесном рентгенном теле. Довольный, настороженно заглянул в притаившиеся возле края откоса коробки, и с еще большим изумлением обнаружил, что те полны не ожидаемыми химикатами или человеческими костистыми запчастями, а самыми обыкновенными грязными промасленными тряпками да...
