Разумеется, из всего его ответа сраный Уолкер услышал только то, что услышать захотел, остальное проигнорировав настолько мастерски, что Второй даже капельку позавидовал – у него все еще настолько хорошо держаться не получалось, хоть он и старался до посинения сжатых в кулаки жил.

      - Но хоть когда-нибудь ты ее пробовал, славный? Нормальную еду. Хоть иногда тебя ею кормят? Хотя бы один чертов раз?

      Аллену, снова склонившемуся над очередным холодильником, даже не понадобилось оборачиваться, чтобы увидеть наглядное качание бойкой растрепанной головой.

      - Конечно нет. Я ведь тебе уже говорил. Ты что, совсем тупой?

      - Совсем тупой... - хмуро согласился ответом Аллен. - Но раз ты ее не ел, тогда, быть может...

      - Что еще?

      - Не откажешься попробовать теперь? Неужели тебе не любопытно? Если у меня получится, конечно, что-нибудь здесь отыскать.

      - Откажусь! - послышалось из-за спины немедленное, растерянное, смущенное, нервозное, негодующее, но послышалось слишком быстро, чтобы Аллен успел поверить, будто вопит мальчонка искренне: у того, кто не пораздумывал хотя бы минутку-другую, почти любые слова в принципе своем не могли оказаться особенно искренними. - Не буду я ее ни пробовать, ни есть, твою чертову вонючую еду! Сам этим занимайся! Сам! Я тебя сюда для этого и привел! От нее трупами несет и выглядит она настолько уродливо, что мне хочется проблеваться! Придурок! Вот придурок же...

      Придурок, по мнению Уолкера, между них водился только один, имел подрастающие черные космы и бесноватые чернильные глазищи, но он, оставив язык болтаться за плотно сжатыми зубами, только вздохнул, временно оставил бессмысленные разговоры в покое - сперва уж и впрямь отыщет, чем здесь можно поживиться, а потом и разберется с мелкой капризной пакостью.

      Перебираясь от рефрижератора к рефрижератору, он, открывая тяжелые стальные дверцы, отыскивал лишь все новые и новые морозильники, в какой-то момент практически отчаявшись отыскать среди замороженного мяса и мороженой, наверное, рыбы хоть что-то, что не требовало немедленной термальной обработки; нет, поджарить им обоим запоздалый полночный ужин он, конечно же, тоже мог, но это попахивало уже даже не столько откровенной наглостью, сколько истинным сумасшествием: темной ночью на темной кухне темной человекообрабатывающей лаборатории жарить украденное из морозильника мясо не поддающегося классификации мутагенного существа - это ли не высшая степень заполошного дурдома в голове?

      Мальчик Юу, продолжающий оставаться строго за спиной - не то на шухере, не то просто так, потому что не желал иметь никакого дела с вороватым оголодалым кретином, - о чем-то время от времени бормотал рассеянным тихим голосом, легонько постукивал болтающимися пятками по гулкому стенному материалу, скучающе шикал или глядел поверх плеч да светлой на фоне черноты макушки.

      Аллен тем временем уперто продвигался дальше. Перерыл практически все из имеющихся морозящих коробок, ошпарил о кубики рубленого льда ноющие пальцы, постиг высшую степень отчаяния, почти как в день, когда имел тупость загреметь со своим лечением в дикую Азию, чуждую всякому европейцу непонятными нравами да судьбоносными встречами. Заглянул в холодильнички витринные, с подносиками, в которых должно было остаться хоть чему-нибудь съестному, но обнаружил лишь девственную пустоту да остатки соскребанных чьими-то ломтями соусов.

      Пробурлив всасывающимся в вакуум желудком, тихонько взвыл.

      Потеряв от длительного пищевого воздержания бдительность, задел коленом снятую кем-то и зачем-то бидонную крышку, что, грохнувшись на бок, принялась носиться по обороту собственной оси да биться краями-тарелками, пока Уолкер не наступил на ту ногой, не вдавил в пол, не замер в ужасе, а Юу не шикнул со своего места, что большего дебила он все-таки еще за жизнь свою не видел - благо, подумал Уолкер, что прожил ты всего только неполный год в этих чертовых стенах, а то вышло бы как-то чересчур незаслуженно обидно.

      Не зная, куда деться еще, он проверил духовые шкафы, заглянул в залитые холодной гнилой водой раковины, щерящиеся стаканами да полными масляным жиром сковородками. Побывал в тумбочках для хранения злаков, отыскав, конечно же, муку да крупы, но все еще помня, все еще соображая, что готовить на вражеской недружелюбной территории нельзя, позахлопывал те обратно под защелкнувшиеся задвижки.

      В итоге, постигнув флегматичную безысходность, убитый угнетающей мыслью, что неужели придется и ему тоже жрать порции чертовых пилюльных таблеток, Уолкер уже почти поплелся обратно, признаваясь в постыдном проигрыше, когда то ли черт, то ли заблудившийся в ночной столовой синтезированный ангел дернул его заглянуть в нутро попавшегося на пути бесхозного как будто бы бидона, вымахавшего по самую линию упершейся в него грудины.

      Аллен осторожно отвинтил крышку. Удерживая ее в руках, приподнялся на носках, перегнулся через край, принюхался...

      С изумлением и воспрявшей обратно надеждой обнаружил, что изнутри пахнет оживляющим съестным, пусть и как будто бы не особенно съедобным: не то испорченным мертвяком, не то массово сгнившим овощем, не то попросту необычным экзотическим блюдом - у этих чертовых азиатов вполне нормальная пища частенько пахла так, будто ей пора отправляться в мусорные далекие степи, пока кто-нибудь случайный, добродушно проходящий мимо и по наивности испробовавший ее, не отправился следом с неизлечимой степенью желудочного отравления.

      - Эй, малыш...

      - Чего тебе?

      - Кажется, я кое-что нашел. Принеси-ка мне большой половник - я видел его где-то возле тебя. Вроде бы должен висеть справа.

      Юу с ответом не поспешил, замешкался. Сильно позже, изводя Аллена покалывающим под ребрами нетерпением, все-таки откликнулся, правда, так и не поторопившись ничего никуда нести:

      - «Половник» - это который? Что за нахер? Что это? Я не понимаю. Объясни мне нормально!

      Аллен вздохнул. С одной стороны, дойдя до той степени паранойи, за которой боялся, будто несчастная найденная еда снова возьмет и по собственному усмотрению исчезнет, пока он тут всюду вокруг да около шатается, а с другой понимая, что легче разобраться самому, чем разводить пояснительную беседу с бессмысленным содержимым, махнул рукой: со скрипом и тяжестью сдвинулся с места, в несколько прыжков подскочил к мальчонке, схватил не только половник, но и саму тощую заголосившую тушку, пару тарелок и ложек, и торопливо вернулся обратно, усаживая слабо сопротивляющегося Юу на столешницу новую - ну какая ему разница, на какой рассиживать? Главное ведь, что это все еще была столешница, привычные казарменные условия, въевшаяся в память детская обстановка, а что капельку изменились окружающая среда, причины и последствия - так это ерунда, к этому пора бы уже привыкать, потому что жизнь на месте не стоит никогда, как бы ни хотелось порой в той застрять на десяток-другой упоительных лет.

      Никуда уходить Юу не стал, ничего показушного, бунтарского демонстрировать - тоже. Только нахмурился, уставился со взрослой серьезной внимательностью на то, как Уолкер, мурлыча себе под нос, нырнул странной сероватой клюшкой во внутренности железной махины, пошарил там, просветлел, вытащил наружу злополучную свою херотень обратно. Плюхнул коричневую вязкую массу на одну тарелку, на другую, а затем, воткнув в каждую по ложке, протянул одну порцию ему, не только губами, но и всем своим лучащимся видом говоря: