«Встречные ветры завели его суда в Гондурасский залив». Удивительно, как это несостоятельное утверждение было принято на веру почти всеми историками флибустьерства, в том числе и англичанами, обычно весьма строго подходящими к рассказам о мореплаваниях. Искусство хождения под парусами заключается в умении пользоваться ветром, в том числе и встречным. Район, по которому шел Олоне, никак не напоминает мыс Горн. Северный пассат дует здесь во всякое время года, и он, надо думать, мягко подталкивал флотилию к месту назначения. И то, что Олоне дал себя «сдуть» более чем на триста пятьдесят миль к северу от довольно короткого маршрута, говорило бы лишь о его полном неведении в ориентировке – вещь немыслимая в ту эпоху для профессионала.

Еще более поразительно то, что, попав в Гондурасский залив, он запутался в нем, как муха в паутине, и проболтался там со всей своей флотилией больше года. Я убежден, что тут кроется какая-то тайна. Помощниками Олоне были Мозес Воклен и Пьер Пикардиец, каждый командовал кораблем, входившим в армаду; два года спустя Пикардиец во время похода с англичанином Морганом в Маракайбо (повторный грабеж испанских городов был частым явлением) проявил себя великолепным штурманом. И то, что ни многоопытный Воклен, ни он не смогли помочь Олоне вывести армаду из залива, не поддается объяснению.

Итак, плавание затягивается, провизия подходит к концу. Предводитель отдает приказ пристать к берегу; продовольствие добывают, нападая на индейские деревушки и крошечные испанские фактории. Хозяев-торговцев подвергают дознанию огнем и железом, но пожива в тайниках оказывается весьма скудной. Один из несчастных бродячих купцов, спасая шкуру, говорит, что в шести лье дальше вглубь континента лежит богатый город Сан-Педро.

В испаноязычных странах не менее полусотни городов носит название Сан-Педро. В данном случае речь шла о поселке, правда обнесенном укреплением с шестью орудиями, где находились склады индиго. Разумеется, обитатели этого Сан-Педро были наслышаны о флибустьерах Олоне, хозяйничавших в заливе вот уже многие месяцы. Поэтому они устроили на дороге к морю засады-ямы и завалы из деревьев, за которыми были скрыты стрелки. Аванпосты должны были слать гонцов к алькальду Сан-Педро, едва появятся пираты.

А вот и они. Гонец доложил: разбойники натолкнулись на первую засаду, перебили стрелков и продвигаются дальше. Еще он рассказал эпизод, коему суждено было пережить века. Видел ли он эту сцену собственными глазами или говорил с испанцами, которым удалось спастись, не имеет значения. Мы находимся сейчас у истоков легенды или полулегенды, отбросившей тень на всю историю флибустьерства.

Олоне, конечно, понимал, что испанцы не ограничились одной засадой. И ему важно было знать их местонахождение. Но взятые в плен солдаты отказывались говорить. «Тогда Олоне, вне себя от ярости, кинулся на одного из них, вспорол ему саблей грудь, вырвал оттуда сердце и вонзил в него зубы на глазах у остальных пленных. Те выдали тайну».

По другой версии, Олоне удовлетворился – если позволено употребить такое выражение – лишь тем, что, надкусив вырванное сердце, бросил его наземь. Лежащая передо мной испанская гравюра, воспроизведенная во всех без исключения книгах по истории флибустьеров, изображает привязанного к дереву несчастного пленника со вспоротой грудью, явно еще не успевшего умереть, а рядом Олоне, силой всовывающего правой рукой вырванное сердце в рот другому оцепеневшему от ужаса испанцу.

Мне уже доводилось писать по поводу Монбара Губителя и по поводу резни, учиненной Олоне на борту испанского фрегата, что весь этот фольклор ужасов не мог родиться на пустом месте. Однако можно почти с уверенностью утверждать, что с течением времени хронисты, историки и комментаторы не поленились добавить к нему собственных прикрас и приправить многими душераздирающими деталями. Пусть современный читатель сам решит, насколько все это правдоподобно.

Итак, флибустьеры, сметая все засады по дороге на Сан-Педро, атаковали селение, защищенное, как уже указывалось, шестью пушками. Вместо стен Сан-Педро был обсажен естественным частоколом из колючих кактусов. Надо видеть эти центральноамериканские кактусы, под которыми умещается всадник, чтобы убедиться: одолеть это природное препятствие, усиленное орудиями, – дело очень непростое. Порукой тому потери нападавших: двадцать убитых и тридцать раненых. Тем не менее Сан-Педро был взят.

Подробностей о его разграблении сохранилось немного. Есть лишь указания, что этот поход стал примером варварства морских разбойников. Жителей убивали и пытали; дома, церкви и монастырь были сожжены вместе со складами индиго. Этот товар ценился на вес золота, но флибустьеры не могли тащить тяжелую поклажу, предпочитая золото в монетах и изделиях. Зверства пиратов во многом были результатом их разочарования скудостью добычи. Испанцы умело использовали подобные факты в своей пропаганде, в результате чего отношение к флибустьерам изменила не только французская публика, но – и это самое главное – король Людовик XIV.

Завершив разбой, флибустьеры возвратились на берег, поскольку алькальд Сан-Педро в надежде успокоить ярость Олоне сообщил ему о скором прибытии гукора с ценным грузом. Речь не могла идти об индиго, поскольку судно ожидалось из Испании.

Гукор не появлялся. Флибустьеры принялись ловить с помощью сплетенных сетей морских черепах, вылезавших на берег откладывать яйца. Наконец на горизонте показался грот. Пираты бросились на суда, лихорадочно выбирая якорные канаты и ставя паруса.

После того как этот гукор был захвачен, на нем насчитали пятьдесят шесть пушек. Численность корабельной артиллерии у Олоне мне неведома. Интересно, что испанское судно вышло победителем из первого боя с пиратами, разыгравшегося к концу дня. Ночь прервала баталию. Гукору не удалось ускользнуть в темноте, либо же его капитан был совершенно уверен в себе. Между тем флибустьеры были куда бо́льшими мастерами ночных вылазок, чем испанцы, – последние в суеверном ужасе утверждали, что у пиратов кошачьи глаза. Гукор, словно ослепший призрак, был взят на абордаж перед рассветом.

А два часа спустя флибустьерская армада взбунтовалась. Набитые орущими людьми шлюпки сновали от одного корабля к другому. Олоне на палубе своего флагмана пытался успокоить взбешенных капитанов, в первом ряду которых были Воклен и Пикардиец.

Бунт начался сразу же после того, как обследовали трюмы гукора: двадцать тысяч пачек белой бумаги и железные штанги, больше ничего. И это награда за полтора года скитаний после того, как они покинули Тортугу, чтобы грести золото лопатой в Гранаде!

– Пойдем дальше вглубь континента, – предложил Олоне. – Там наверняка добудем сокровища.

Если бы он вытащил саблю или вспорол кому-нибудь грудь, возможно, он сумел бы еще продлить свое командорство. Но это вялое предложение без конкретного адреса вызвало лишь свист и улюлюканье матросни. Капитаны покинули флагман, даже не попрощавшись.

Все же следует особо подчеркнуть, что в момент окончательного расставания (Воклен и Пикардиец перешли в стан раскольников) больше двухсот флибустьеров остались с низвергнутым предводителем. Олоне пришлось, правда, взять их всех на борт своего судна: больше никто из капитанов не пожелал оставаться в армаде. Раскольники ощущали себя внушительной силой. Они откопали и вытащили всю провизию, какая нашлась в развалинах Сан-Педро, собрали все, что удалось, в окрестных деревнях на побережье. Засим пять судов плюс захваченный гукор отвалили от берега курсом ост – домой, к Черепашьему острову.

После их отъезда Олоне обратился к оставшимся приверженцам. Он отказался от идеи похода вглубь континента.

– Обещаю вам: мы пойдем добывать Гранаду. Но вначале, я думаю, стоит вернуться на Тортугу. Нужно обязательно починить подводную часть корабля.

Он мог бы этого и не говорить. Долгое пребывание в теплых водах залива сделало свое дело. Корпус покрылся отвратительным слоем налипших водорослей и раковин, поэтому, когда Олоне поднял паруса, перегруженный корабль еле-еле тащился.