Действительно, солдаты, бродя среди руин и пепелищ, начали роптать уже в первый день, а вскоре ропот сменился яростью:
– За каким чертом нас здесь оставили!
Ясно, что душа их никак не лежала к службе, заключавшейся в том, чтобы патрулировать остров из конца в конец, выискивая уцелевших жителей, и присматривать за морем. Особенно внимательно они должны были следить за проливом, отделявшим Черепаху от Эспаньолы. Ничего удивительного, что в начале 1639 года сотня высадившихся англичан, захватив испанцев врасплох, выгнала их с Тортуги. Французские флибустьеры, прослышав об этом происшествии, быстренько возвратились на «родную» землю, где их радостно встретили вылезшие из укрытий поселенцы.
– Что вам угодно? – холодно спросил французов предводитель англичан. – Меня зовут капитан Виллис. А этот остров – моя собственность.
Вооруженные до зубов британцы готовы были подкрепить заявление своего капитана решительными действиями. Белен д’Эснамбюк давно осел в Европе, и французы согласились встать под начало Виллиса.
Понемногу Тортуга вновь начала заселяться, в основном французами. Но Виллис – это не д’Эснамбюк. За несколько месяцев он поставил дело так, что стал единовластным хозяином острова. Французы не смели поднять голоса, ибо чуть что – Виллис раздевал их до нитки и высаживал на северном берегу Эспаньолы.
С этого времени начались перевоплощения Тортуги из захудалого островка в Карибском море в стратегический форпост, вызывавший интерес у деятелей все более крупного масштаба. Мы внимательно проследим за этими превращениями, дабы поглядеть, как менялся лик французского флибустьерства.
Весна 1640 года. Французский дворянин-гугенот по имени Левассер, человек с бурным прошлым, бывший капитан Королевского флота, затем соратник д’Эснамбюка по карибским походам, а сейчас временно безработный, бродит по причалу – не на Тортуге, а в бухте Сент-Кристофера. Напомним, что речь идет о том самом франко-английском кондоминиуме, откуда испанцы в 1630 году прогнали д’Эснамбюка со товарищи. Несколько месяцев спустя испанцы с типичной для них непоследовательностью в стратегии «умиротворения» Вест-Индии оставили Сент-Кристофер, тотчас же вновь занятый французами.
Переходя от группы к группе, Левассер услыхал оброненную кем-то фразу, которую немедля намотал на ус:
– Ребята на Тортуге воют волком. Все готовы хоть сейчас скинуть Виллиса.
Левассер расспросил о кое-каких подробностях и в тот же день предстал перед губернатором Сент-Кристофера Филиппом де Лонвилье де Пуанси, которому объявил о том, что готов отнять Тортугу у англичан.
– Следует провести все очень быстро, – ответил губернатор. – У нас сейчас мир с Англией, и я не хочу, чтобы дело дошло до Парижа.
– Я все подготовлю и ударю как молния.
– Да будет так. Я дам вам корабль.
– Мне нужна еще одна вещь. Поручительство.
Иначе говоря, жалованная грамота. Пуанси дал ее. Несмотря на замечание о мире с Англией, он от имени короля поручает провести боевую операцию против англичан, лишь бы она прошла шито-крыто. Подобная тактика не однажды уже служила и еще многократно сослужит свою службу. Кстати, для Левассера, если он выполнит поставленное условие, предусмотрена награда – место губернатора Тортуги.
Левассер хорошо знал все подходы к острову, и в голове у него созрел хитрый план. Мы видим его, вернее, мы не видим его, потому что он затаился, как змея, на крохотном островке Марго, таком крохотном, что и не на каждой карте его отыщешь. Зато Марго расположен всего в пяти морских лье от Тортуги и совсем рядом с Эспаньолой: оттуда буквально рукой подать до потаенных бухточек, узко врезающихся в обрывистый берег Большой Земли. Короче, это идеальное место для флибустьеров, избегающих людных мест. Там Левассер просидел три месяца. Можно вообразить, чего ему это стоило и сколь часто видел он во сне губернаторское кресло. Левассер тянул время, чтобы подготовить отборный отряд – людей, на которых он мог положиться с закрытыми глазами. Число надежных соратников, вошедших в ударную группу, известно: сорок девять. Все гугеноты. «Экспедиционный корпус» не превышал ста человек.
Казалось, после столь тщательной подготовки Левассер должен был бы действовать внезапно – «ударить как молния». Ан нет. Он шлет гонца к Виллису с требованием «дать ответ, по какому праву французы на острове были преданы позору и разору». Сейчас нам станет ясно, какими гарантиями Левассер хотел обставить захват власти на Тортуге. Как многие французы, этот человек был знаком с основами права. А посему ему был нужен легальный предлог для нападения на англичан. Ответ Виллиса по поводу притеснений французов был, как и ожидалось, донельзя заносчивым: «Я вас не боюсь, хотя бы под началом у вас было и три тысячи войска». Августа месяца тридцать первого дня Левассер высаживается на занятый врагом берег во главе сорока девяти «морских пехотинцев». По поводу того, как прошла атака, сказать совершенно нечего по той простой причине, что, как и обещал Левассер, она была молниеносной. Безусловно, что враждебность населения к Виллису немало способствовала успеху операции.
Не теряя времени, губернатор Пуанси отписал кардиналу Ришелье: «Тортуга, цитадель Санто-Доминго, в наших руках». Статья 1 договора, заключенного между Левассером и Пуанси, гласила, что католическая и протестантская религии будут одинаково признаны на Тортуге и будут пользоваться там равными правами. Другая статья предоставляла Левассеру единоличную концессию на торговлю одеждой и прочими необходимыми жителям предметами, для чего на острове учреждалась фактория. Прибыль от этой торговли была обозначена черным по белому: 100 % плюс 25 % на содержание фактории и «разные деяния, к общественному благу направленные».
– Одновременно с факторией будет построен форт, – решил Левассер.
Гавань Бас-Тер на юге острова, обращенная к проливу, отделяющему Тортугу от Эспаньолы, была единственным местом, куда могли приставать крупные суда. Над гаванью возвышался могучий утес, называемый в те времена просто Горой. Лучшего места для форта нельзя было придумать.
От этого сооружения сейчас не сохранилось и следа. Судя по описаниям некоторых современников, оно выглядело довольно забавно. Однако, принимая во внимание обычные размеры построек XVII века, мы должны согласиться, что эта маленькая фортеция была поставлена с куда большим умом, нежели бетонные укрепления линии Мажино в XX веке.
Гору венчал десятиметровый отвесный уступ, на вершине которого соорудили каменную площадку – квадрат со стороной двадцать метров. На ней установили орудия: две железные и две бронзовые пушки. Кроме того, сколотили казарму, а в пещере устроили два склада – для продовольствия и боеприпасов. Хотя по вине строителей, неправильно понявших чертеж, казарма вышла похожей скорее на голубятню, она могла зато вместить четыреста человек – огромный гарнизон по масштабам того времени. По соседству с площадкой из Горы бил ключ, что было весьма существенно.
Вырубленные в скале ступеньки вели к подножию уступа, но на площадку можно было забраться лишь по железной лестнице, втягиваемой в случае опасности наверх. Левассер продублировал ее широким, обитым железом коробом, внутри которого была пропущена веревочная лестница. Стволы пушек были повернуты дулом к порту. Считалось, что нападение с тыла невозможно: крутые обрывы надежно защищали подходы со стороны суши.
Скальный форт полностью отвечал своему наименованию. Идея его постройки была заимствована у феодальных замков, где в случае опасности могла укрыться добрая часть населения средневекового города. В 1645 году испанцы, не ведавшие об этом оборонительном сооружении, попытались отбить Тортугу, подойдя к острову на пяти галионах с 600 солдатами на борту. Им пришлось ретироваться с большими потерями.
Поскольку безопасность равнозначна процветанию, то с 1641 по 1645 год Тортуга богатела на торговле. На островке в нескольких местах выросли городки (небольшие поселения): Кайон, Ла-Монтань, Ле-Мильплантаж, Ле-Ринго, Ла-Пуан-о-Масон. В последнюю треть века численность населения Черепахи достигла 10 000 душ, из которых три тысячи были флибустьерами, три – профессиональными или полупрофессиональными буканьерами (охота все еще продолжалась на Эспаньоле), а три-четыре тысячи – обывателями и вербованными. Обывателями называли колонистов, занимавшихся сельским хозяйством, а вербованными – иммигрантов, подписавших обязательство отработать три года на службе у плантатора в уплату за свой переезд из Европы. Как мы помним, Эксмелин был одним из них, прежде чем начал свою карьеру судового хирурга.
