…«…Уходишь или остаешься… Кончаешь, а потом уходишь...». Я остаюсь. Первый раз целовал мужские губы, его губы, неумело, неловко, тоже катарсис, - освобождение моей сущности от сомнений, колебаний. Первый раз меня целовали мужские губы, его губы, сильно, настойчиво, доводя до умоисступления. Маленький Джастин Тейлор был в руках бога, моего бога. Лица нет, но тело, открытое, соблазняющее, тянет, зовет, приковывает. Глажу его, фотографического, пальцем: «Я давно прикован, Брайан, цепи не рвались. Но дай мне время».

…Опущенная голова, руки на согнутых коленях, - его энергетика бьет током сквозь мои черно-серебристые скалы. Что-то знакомое в позе, точно, «Демон» Врубеля. Но Брайан не демон. Он просто устал и пришел сюда, где нет сочувствующих и жалеющих, сделать вдох-выдох. И даже сидя, склонившись, все равно наверху. Закованная внутри сущность: он умеет укрыть так, как никто; он может бесстрастно растоптать за своё, за своих; он знает, что такое боль; он способен заблуждаться и ошибаться, бить и утешать, жертвовать и красть, падать и подниматься; он умеет любить. Живой человек - не идол, не супергерой, не картина.

Знаю следующие работы проекта.

Открываю сайт с фотографиями Сары: эта, эта и вот эта. Отлично. Брайан не увидит, потому что на выставку не приедет.

Ничего. Потом.

Месяц.

Живу с ним, сплю с ним, слышу его – и не знаю, что делать дальше.

Боюсь. Люблю и боюсь: снова верить больше, чем самому себе и, вдруг, вдруг, вдруг, начать сомневаться. Не хочу попытки, частей от целого, микротрещин, мыслей «а правда ли».

Или все - или ничего.

POV Брайан.

Питтсбург – Нью-Йорк. Февраль 2009

Сегодня открытие выставки этого совместного проекта и искушение увидеть его было столь велико, что билет Питтсбург – Нью-Йорк прожигал карман. Потребовалось долго заталкивать желание в коробку с надписью «нет, я обещал», заливая выпивкой и закуривая травой. О выставке будет в интернете, может, даже сюжет в новостях: смотреть нельзя, искать нельзя, думать нельзя.

Из полугода и месяц – остался месяц.

И я устал ждать.

Раздражался на себя, уставшего ждать, и злился на него, заставляющего это делать.

Маска прирастала к коже. Я ведь мистер эгоистичная безмятежность, большой босс и легендарный гей-трах Питтсбурга.

Купил билет в Париж, Гас, услышав, что я прилетаю на выходные, завопил на манер боевого крика команчей. Гас, я тоже очень соскучился. Уикэнд пролетел как минута, ревизия отношений Сэма и Линдси подтвердила их, пока во всяком случае, надежность. Гас был веселым, довольным, болтливым, Линдси благодарной, Сэм доброжелательным. Так, на время можно ослабить этот узел, особенно, когда другой завязывается мокрым морским.

Сара не оставляет попыток заманить меня в галерею: «Брайан, черт возьми, неужели не интересно. Кинни, там есть вещи, его вещи, которые ты должен увидеть». Не хочу.

Ллойд затихла на несколько дней. Потом позвонила: «Брайан, понимаю, занят. Но ты мне нужен в Нью-Йорке. Нет, не выставка, личная просьба. Буду твоей должницей, проси, что захочешь…Срочно, сегодня ночью. Позвони, как подъедешь к дому». Предупредив еще раз, что если она таким образом хочет заманить в гребанную галерею, наша договоренность расторгается и я вычеркиваю отовсюду имя Ллойд, оседлал Корвет. Мягким ты стал, Кинни и податливым, подрастерял категоричность. Стал позволять, черт возьми, что ты стал позволять делать с собой? Один засранец диктует условия, другая – пытается манипулировать. Заебали все. Всё заебало. К дьяволу, превращать себя в жующего сопли маменькиного педика – не позволю. Подъезжаю к дому Сары распаленным до желания послать на хуй и Джастина, и ее, и их проект и свою жизнь.

Сара забирается в машину, моментально считывая мое настроение, молча сует в руку ключи.

- Маршрут помнишь? Туда же, где мы впервые познакомились. Ключи от зала, охранник знает, что ночью подъедут.

- Я предупреждал Сара…

- Помню. Готова рискнуть.

-Зачем тебе это? Кто он, я тебе?

- Никто. Хочу помочь, как могу…

-Иди к черту, тебя просят о помощи? Какая нахуй помощь? Романтики не хватает? Или мессией себя вообразила? Блядь, психоаналитик недоделанная…

- Знаешь, редко, кто умеет так сексуально материться.

Швыряю ключи ей на колени, прошу выметываться и никогда, никогда больше не звонить, не появляться. Она усмехается, кладет ключи между сиденьями, выходит, я срываюсь с места.

…Наматывая круги, раскачивая в себе маховик «все достали», проклиная Ллойд, - подъезжаю к галерее. И выхожу из машины. Блядь, что за злокачественная мерзость, хуже раковой клетки, пытается нокаутировать разум, заставляя думать подсознанием?

Работы, по две, висят рядом: фотография меня глазами Ллойд и рисунок меня глазами Джастина.

…Перед огнем себя уже видел. Его рисунок сильнее, размашистее и очень, очень личный, будто бы Джастин рисовал мне одному. До самого края фотографии - поле потертых крыш разной высоты, с отколотой черепицей, торчащими трубами... Цвет - стилизация под снимки конца 19 века. И я, нарисованный, поза точно как во время съемок в лофте: обнаженный, спина обхвачена руками, лицо, не смазанное, прорисованное - поднято в профиль. Стою почти на краю крыши, смотря вверх. Черт возьми, Джастин, что ты хотел сказать? Куда отправил? К чему готовишь?

…Снова край-обрыв вниз. Где она могла снять? Гора, разломанная под прямым углом, а напротив, как в детском рисунке, из-за горизонта в белое небо поднимается желто-оранжевое солнце. Я изображен штрих-графикой: голый по пояс на самом краю обрыва, руки раскинуты как на фотографии в лофте и как в первую нашу с ним ночь. Неясно, что это: вызов или попытка удержать баланс, нарочитая демонстрация или случайная открытость. В нарисованных глазах смесь желания, осторожности, призыва. Он это видел тогда?

…Прямое пустое шоссе уходит в даль, черно-серые тучи стелятся буквально над ним, посередине изображен мистер Кинни задницей на асфальте, со скрещенными в лодыжках ногами, откинутый назад с упором на руки. Не Врубель: глаза не опущены, в них усталость и отрешенность. Он увидел меня не побежденным, не тоскующим, - взявшим передышку перед новым рывком. Джастин, чего ты от меня хочешь? Или ты понял, что я устал ждать.

Выполню договоренность, сдержу обещание, - до последнего дня, потому что понимаю тебя. Но только до последнего. Потом – рывок.

Спасибо, Сара. Ты права, должен был увидеть. Предупреждение отменяется.

20 глава

POV Брайан.

Питтсбург. Март 2009