Мел кричит, раз Линдси ради первого попавшегося члена разбивает их семью, не думая о детях, она ни за что не позволит Гасу покинуть пределы Канады. Пошла к черту, Мелани. Понимаю твою обиду, ты любишь Гаса, но делать его разменной монетой не позволю. Мисс адвокатесса пытается спорить, даже угрожать, отказываясь добровольно возвращать права. Мне ее тоже жаль, но речь идет о сыне. В итоге договариваемся полюбовно, ради него. Спасибо, Мел, понимаю, чего тебе стоило согласие.

Встреча с Сэмом почти убеждает, Гасу будет отведено почетное место. Художник не просит, не строит из себя гения, не сыплет обещаниями, он конкретен и убедителен: Линдси очень нравится, никаких игр, хочет быть с ней, а Гас должен быть с Линдс, мальчик никогда не станет помехой отношениям, для Сэма тандем мать и ребенок неразрывен. Он любит детей, постарается создать для него лучшие условия. Естественно, я буду в жизни Гаса в том объеме, в каком посчитаю нужным.

Месяц ушел на переоформление родительских прав…

Они улетели…

Три месяца.

19 глава

POV Джастин.

Нью-Йорк. январь-февраль 2009

Два месяца.

…И я должен буду что-то сказать Брайану. Что? До сих пор не понимаю, на каких ресурсах продержался эти месяцы, еженедельно бросаясь покупал билет на ближайший рейс до Питтсбурга и сдавая его. Боялся. Прилететь к нему и… что? Ответа нет. Зато превращение в ярого поклонника Леопольда фон Захер-Мазоха шло полным ходом, я как иллюстрация определения «у мазохистски ориентированной личности выраженная тенденция к психологическому самоистязанию». Да еще и сознание раздваивается. Бешусь, но ничего не могу поделать, одна половина меня яростно стремится в него, к нему, а вторая ожесточенно колет «Ты уверен, что полностью доверяешь? Не боишься повторения «не люблю»?

Сентенции о всяких там утраченных осколках и желании разобраться самому сейчас кажется нелепыми, но не отпускают, не забываются. Червоточина внутри зудит, зудит… Перемещение слагаемых суммы не изменит и, несмотря на колонию грызунов внутри, должен разобраться сам, понять, могу ли доверять, верить, не оглядываться, забыть.

Через пару дней после встречи с Брайаном меня нашел Гектор, умолял вернуться, раскаивался, клялся в любви, обещал, соблазнял. Старался успокоить его, испытывая искреннее сочувствие, но, при этом недоумевая, что могло держать около него столько времени. Удалось убедить сеньора, расстаться достойно – это самое большее, что мы можем сейчас друг для друга сделать, ибо я не вернусь никогда, жизнь вывернулась очередным зигзагом и вернула в точку начала: Нью-Йорк. Он понял…

Когда оставалось четыре месяца.

Отодвигал как можно дальше сухой анализ причин, вытаскивание мотивов, оценку и разбор последствий, которые, помимо эмоций, тоже определяли бы окончательное решение. Думал о нем только слуховыми галлюцинациями, зрительными образами и ассоциациями. Время шло, не общался с прежними знакомыми, не строил планов. Только с Сарой начали совместный проект.

Сегодня два месяца.

И до сих пор не вижу ни одного ответа, кроме снов, в которых всегда – только Брайан. Не мы, - он. В Вавилоне. В кафе Либерти. В центре геев и лесбиянок. Брайан спящий и Брайан бегающий. Голый, одетый, сильный, надтреснутый, нежный, резкий, горячий, тягучий, острый, ломкий, растрепанный, призрачный, провокационный, собранный, раздраженный, умиротворенный. Смотрит, идет, ест, чистит зубы, улыбается, ерничает, проводит презентацию. Я словно внутри куба, а он мелькает на всех шести поверхностях. Кино… длинный фильм про нашу жизнь под повтор моего комментария: «Когда тебя не стало рядом - ты стал везде».

Хочу его - но не могу допрыгнуть.

Хочу в себе – но не могу дотронуться.

Хочу сказать – но не слышу слов.

Хочу вернуться – но не могу довериться.

Блядь, почему я не могу жить проще, забить на все, послать к черту идиотское, дешево-пафосное драматическое амплуа, вернуться к нему без ответов, без сомнений.

Сара… Да, возможно, поступил как «хныкающий педик», но после ее рассказа о встречах с Брайаном в Питтсе: «Иногда болтали за бокалом и джойнтом, про жизнь и искусство», я рассказал ей о Берлине, его приезде и своем решении. Мы много времени проводили вместе, готовя проект и, хотя, некоторых тем не касались, были достаточно откровенны.

Сара выражений не подбирает.

- Заранее приношу извинения за резкость и, возможно, бестактность. Если слишком задену – оборви. Ты мечешься как суслик, Джастин, мелко и бестолково. Остановись, прости его. Да, да. Убеждаешь себя, простил, мол, но нет, иначе бы так не корежило. Хорошо, он натворил, пофиг причину, главное, что понял и пришел. Тебе нравится тыкать пальчиком себе в ранку? Ищешь ответы? Джастин, позволь не рассказывать подробности, но недавно прошла через нечто подобное, когда от ответов самому себе зависит будущее. Но для этого надо перестать прятаться, опять же, от себя самого. А ты как страус с головой в песке и задницей наружу. Не можешь однозначно верить? А ты пробовал? Или заранее вынес вердикт? Хочешь жить один? Если в самом деле, то поступай честно, оставь его в покое. Обруби короткий поводок, который, не забывай, Брайан в любой момент может сбросить сам, потому как Кинни на привязи – это квадратный трехчлен. Позвони ему и иди дальше один. Метафора. То, что между вами произошло, - омертвевшая ткань. Либо отсекай, либо жди гангрены. И повторяюсь. Насколько я поняла, его нельзя гнуть до бесконечности, даже после «прости», несмотря на кажущуюся гибкость, он, в момент, в секунду, снова сломает ваши недоотношения с треском. Чтобы помочь тебе с выбором. Сожрет себя, вырежет ремни из спины, но выдернет все, что было. Это будет окончательный финал. Если ты подсознательно желаешь конца – скажи. Ему, себе, не важно. У тебя осталось два месяца, соберись уже наконец.

Я понимал каждое ее слово, принимал правоту, не перебивал, не останавливал, был в чем-то благодарен за подсказки, но злился и негодовал, - Сара не имела никакого права так со мной разговаривать, ввинчиваться не в свое, препарировать, раскладывать, учить и, самое главное, лезть в душу. Поэтому с нетерпением ожидал завершения проекта.

Это моя жизнь. Мои вопросы и мои ответы.

Полтора месяца.

За неделю до открытия выставки она принесла три фотокартины, не открывая упаковку, сказала, что снимала еще до моего приезда в Нью-Йорк из Европы. «Джастин, просто смотри, это не посыл».

…Лица нет, но мне оно не нужно, узнать Брайана могу по одной-единственной, любой линии тела. Он стоит лицом к моему пламени: бесконечная шея, бесконечная спина, - гордость и вызов, плевать он хотел на огонь, на то, что обнажен перед ним. Стоит замерев, но каждая мышца готова, если потребуется, бросить себя в пекло, не в жертвенное пламя - в очищающий огонь. Хочу встать заслоном между ним и красно-оранжевыми языками: «Нет, Брайан, нет, не надо, так - не надо».