— С какой целью я бы стал это делать?

Она громко вздыхает.

— Послушай, Брайан…

Я решил пресечь эти разговоры в зародыше.

— Линдси, а тебя-то почему это так волнует?

— Это волнует меня потому, что меня волнуешь ты. Вы оба меня волнуете.

— В таком случае, тебя, несомненно, обрадует новость, что у меня всё прекрасно. У него — тоже.

— А откуда тебе это известно? — парировала она.

— Потому, что, блин, нет причин, чтобы у него было иначе. Он делает карьеру, занимаясь тем, что доставляет ему удовольствие, и делает это в городе, где он уже год как совершеннолетний и может покупать алкоголь.

— Господи, я иногда забываю, насколько он юн, — вздохнула Линдси.

Я чуть было не рассмеялся. Я тоже, Линдс. Я тоже.

— Но проблема в том, Брайан, что всё не так просто.

Она встаёт с дивана и идёт на кухню выкладывать бейглы на тарелки.

— И кто же из великих это сказал? — я пытаюсь говорить легкомысленно, ну по крайней мере, саркастично. Но голос выходит каким-то чужим.

— Хм-м-м…

Ну вот, начинается.

— А что это?

О чём она? Оборачиваюсь… блять… у неё в руках рисунок. Не на-а-а-адо было оставлять его на видном месте. Вот меня и раскололи.

— По всей вероятности, это мой портрет.

Она возвращается на диван. Бейглы остаются на кухне. Рисунок она приносит с собой.

— Полагаю, нет смысла спрашивать, кто автор портрета, и по какой причине он лежит у тебя на кухонном столе?

— Он оставил его там, когда в последний раз был здесь, — пожимаю плечами я. К этому моменту я уже сообразил, что по-быстрому перевести разговор на другое, мне не удастся.

— Два месяца назад? И всё это время он пролежал здесь?

— А что я, по-твоему, должен был с ним сделать?

Она садится передо мной прямо на журнальный столик (у него, блять, одна только стеклянная столешница охренительно дорогая, я уж молчу про стоимость всего столика)  и, держа рисунок двумя пальцами перед моим носом, демонстративно вздыхает.

— Ну ладно, Брайан. Я знаю, ты в подобного рода делах новичок, поэтому я постараюсь употреблять слова попроще, в надежде, что тебе так будет легче понять. То, что происходит сейчас между тобой и Джастином, является особого рода психическим заболеванием, которое в разные этапы жизни настигает почти каждого человека. Это состояние именуется любовью.

Я фыркнул и даже демонстративно рассмеялся. Однако её выражение лица от этого не изменилось. Я знал, что она знает. Я начал склоняться к мысли, что нет смысла с ней спорить.

— Смейся, сколько хочешь, Брайан Кинни, но убедить меня в обратном тебе не удастся. Я видела, какой ты с ним, я видела, каким ты был до него, и я вижу, какой ты сейчас без него, так вот, это три разных Брайана Кинни. Единственное время, когда ты был по-настоящему счастлив и, когда тебя вполне можно было терпеть, было тогда, когда он был рядом. Я знаю, что ты его любишь. Я это знаю, можешь спорить, сколько влезет, но самог`о факта это не изменит. Так что, я предлагаю обойтись без споров и сразу перейти к вопросу о том, что же теперь делать.

Я подумал о том, что для проформы следовало бы заспорить, но я, блять, так устал. К тому же, я знал, что она будет спорить со мной до тех пор, пока я не сдамся, а в глубине души я понимал, что она права на все сто процентов. Поэтому я решил ничего не комментировать сейчас, но поспорить с ней по какому-нибудь другому поводу потом.

— В каком смысле «что же теперь делать»? Здесь ничего и не сделаешь, он теперь живёт в другой стране. Что бы там между нами ни было, всё это в прошлом. Он теперь за границей.

— Не вижу в этом проблемы, если, конечно, ты не потерял паспорт, и не попытаешься провезти через границу что-нибудь, не одобряемое таможней, — ответила она как о чём-то, само собой подразумевающемся.

— Ты предлагаешь мне поехать в Ванкувер? — спросил я как можно скептичнее.

— А почему нет? Можно подумать, ты бы не смог найти для этого ни времени, ни денег, ни повода. Чёрт побери, да я уверена, что среди твоих клиентов как минимум парочка проживает именно там. Почему бы тебе не нанести им визит?

Хм-м-м… А в этом что-то есть. То есть, нет. Именно в Ванкувере у меня нет ни одного клиента, но я совершенно не обязан посвящать в это её или кого бы то ни было другого.

— Послушай, сейчас ты ведёшь себя именно так, как и повёл бы себя Брайан Кинни, то есть, стоически изображал бы полное равнодушие. Но, в то же самое время, ты сейчас на самог'о себя не похож. И это меня беспокоит.

Я посмотрел на неё. Видимо, моё непонимание явственно отразилось на лице.

— Тот Брайан Кинни, которого я так хорошо знаю, знает, чего он хочет, идёт и берёт это, и ни перед кем не извиняется и ни о чём не сожалеет. Этот принцип должен применяться даже в том случае, если то, что ты хочешь — Джастин. Ведь именно за это я тебя и люблю.

Она проводит ладонью по моей щеке, и я ничего не могу с собой поделать, я прижимаюсь к этой ладони. Я говорил об этом раньше и повторюсь ещё раз: она слишком хорошо меня знает. Я заставил себя что-то ответить.

— А что, если… — продолжить я не смог.

Она не стала переспрашивать, что же я имел в виду, или ждать, чтобы я договорил эту фразу сам. Она снова взяла со столика рисунок и сунула его мне в руки.