Куском мяса он свалился с кровати, понурив голову пошел умываться. Душ и утреннюю зарядку Максим забросил, считая это бесполезной тратой времени.

Из соседней комнаты выглянула Елена Александровна, исстрадавшимися, измученными душевной болью за сына глазами взглянула ему в след. Всплакнула, моментально утерев слезу рукой. О причинах такой разительной перемены с Максимом она думала теперь ежеминутно. Обстучала все пороги психиатров, заглядывала даже к практикующим экстрасенсам, но вразумительного ответа так ни от кого и не получила. Одни утверждали, что с Громовом случился типичный нервный срыв в результате какой-то глубокой моральной травмы (скорее всего, из-за неразделенной любви), другие с железобетонной серьезностью на лице утверждали, что Максима сглазили, навели на него порчу, которую тысяч за пятнадцать-двадцать рублей можно было очень легко извести. Елена Александровна в отчаянии уже собиралась поступить именно таким образом, но ее остановил муж. Виктор Николаевич с твердой уверенностью говорил о том, что сын выкарабкается, хотя, порой, сам в этом сильно сомневался.

Институт, дом, кровать, где так приятно поспать. Круговерть однообразных дней, похожих друг на друга, как две капли воды. И где найти в себе силы, радоваться жизни? Максим не задавал себе таких глупых вопросов. Он вообще не задавал их. Громов ходил в институт только потому, что это делали все. Если бы все по утрам прыгали с крыш домов, Максим последовал за ними, если бы люди днем бились головой об стенку, он бы делал то же самое. Он полностью стал винтиком в гигантском механизме под названием Человечество.

Разумеется, его друзья видели страшные перемены в сознании своего друга и даже пытались помочь парню, развеселить, взбодрить Максима, но их старания тонули в бездне его равнодушия к жизни. После того трагического случая в электричке, где ребятам удалось выжить лишь по чистой случайности, они списывали такое состояние Громова на пережитый шок, исковеркавший его психику. В чем-то они были не так уж и далеки от истины.

- Привет, - поздоровался Романов с Громовым, протягивая ему руку, - как спал?

- Нормально, - ответил Максим, вяло пожимая руку приятеля.

- Чушь не снилась?

- Нет.

Максим продолжал смотреть перед собой, устремив взор куда-то в угол аудитории.

- Послушай, может, в кино пойдем на этих выходных?

- Зачем?

- Как это зачем? - удивился Сергей, хотя уже привык к односложной манере Максима отвечать. - В кино ходят, чтобы развлечься, чтобы отдохнуть.

- Я не устал.

- Ну, а чего ты дома делаешь. В монитор смотришь или в ящик?

- Сплю.

- Ну, спи, - огрызнулся Романов, - так всю жизнь проспишь.

Громов не обиделся на Сергея. Он тут же забыл об этом маленьком диалоге. В течение всего дня Максим ни с кем не общался.

Три пары тянулись медленно, но и они подошли к концу. Сказав всем пока, Громов поплелся домой. Едва он перешел дорогу, как проезжавшая мимо машина обрызгала его с ног до головы, но Максим, казалось, этого совершенно не заметил.

Придя домой, отобедав и пропустив мимо ушей щебетание матери, из последних сил старавшейся поддержать, расшевелить сына, Громов какое-то время лазил в Интернете, начал было делать курсовой, который у всех был выполнен уже больше чем на половину, но вскоре забросил это занятие.

Остаток дня прошел как в тумане. Вечер пятницы походил на вечер вторника или понедельника и никогда не блистал разнообразием. Одним словом - серые убогие будни. Ни телевизор, ни компьютер, ни что бы то ни было еще не могло вывести Громова из этого коматозного состояния души, когда человек более всего походил на живой труп.

Едва часы показали одиннадцать вечера, Максим лег спать.

Ему давно уже не снились сны, а может быть снились, но он о них ничего не помнил, однако в этот раз все случилось по-другому. Едва Громов закрыл глаза, как сознание его отправилось гулять по сказочным мирам, красоту и необычность которых было трудно описать словами. Он летал по бескрайним просторам космоса, сгорал и возрождался в термоядерном пламени сотен звезд, наблюдал рождение и смерть целых галактик, взрывы сверхновых и зарождение протозвезд. Максим посещал бесчисленные планетные системы: одни были похожи на сказочные ледяные королевства, другие больше напоминали адское пекло. Встречались и землеподобные миры, но их было меньшинство.

В своем космическом путешествии Громов не выбирал маршрутов. Кто или что им управляло, оставалось для него загадкой, да это было и не так важно.

Поплутав по просторам знакомого космоса, Максим посетил нечто такое, чему не мог в последствии найти приемлемого объяснения - слов в человеческом языке, адекватно описывающих то место, куда забросило Громова, не существовало. Постоянно изменявшееся пространство, отсутствие привычного верха и низа, истекавший отовсюду свет, ощутимо плотный, ни с чем не сравнимое чувство запутанности и неоднозначности. Максим мог застрять здесь на долго, если не на всегда, однако, неведомый гид умело вел его через тернии Вселенной к финалу путешествия.

Вокруг была пустота, всеобъемлющая и всепроникающая. Это пространство так же нельзя было прочувствовать или описать как-то более полно, поскольку весь спектр чувств, данный человеку, был не способен правильно понять окружающее. Однако в следующее мгновение все изменилось. Мир моментально приобрел привычную трехмерность (по крайней мере, ее видимую сторону), появились верх и низ, право и лево, и в момент осознания всего этого окружающая тьма вспыхнула нестерпимым огнем.

Упругая волна, способная впоследствии рождать целые галактические скопления, ударила в лицо с колоссальной силой чудовищного молота богов, но не причинила никакого вреда. Инстинктивно прикрывший глаза Максим, обнаружил себя в кипящем котле. Царившая здесь энергия питала его, обогревала, но не убивала, хотя Громову было очевидно, что существовать в этом аду ничто не могло.

Точнее, еще не могло. Практически сразу он понял, что наблюдает сейчас рождение Вселенной, и та страшная яркая вспышка, последующая за ней ударная волна - ни что иное, как развернувшаяся сингулярность. От осознания того, что он стал свидетелем Большого взрыва, душа ушла в пятки. С утроенным любопытством Громов начал рассматривать разворачивающиеся вокруг него картины. Излучение потихоньку спадало, и дарованным Максиму неизвестным гидом зрением он, на самом пределе чувствительности, начал различать, как пространство формирует внутри себя что-то наподобие оболочки. Мириады точечно заряженных областей, таких маленьких, что ни один глаз, ни один прибор не смог бы их увидеть или догадаться об их существовании, начали объединяться воедино, образуя всеобщий сверхпрочный и упругий каркас Вселенной - ткань реальности, абсолютное пространство, которое долго еще, по ощущения Максима, оставалось нестерпимо горячим.

Но по мере остывания, окружающее пространство тускнело. Свет из него уходил, а ткань становилась все прочней и прочней, и вот наступил тот момент, когда все вокруг остановилось. Ударный фронт активированной сингулярности ушел далеко от этого места, в невообразимые дали Космоса, формируя все новые и новые территории. При желании Максим мог бы их увидеть, но он сосредоточился на том, что было перед ним.

Это было похоже на судорогу, на мышечное сокращение. Откуда оно взялось, кто его породил, Громов не понял. Судорога проявилась сразу везде и ушла в небытие, но эффект от этого был колоссальным. Максим увидел, как из первородной материи-каркаса начала рождаться материя вторичная, представленная на этом этапе фундаментальными элементарными частицами. Время словно бы кто-то подтолкнул вперед и спустя мгновения Громов уже наблюдал первичный нуклеосинтез.

Несмотря на то, что ткань реальности была сверхупругой и прочной, каждый атом, каждая частица как бы продавливали ее, искривляли, но пространство отвечало им взаимностью. Из этих взаимодействий первичной и вторичной материй родилась гравитация и электромагнетизм, которые были двумя гранями объединяющей все сущее суперсилы. Именно под действием искривления первородной материи образовалась масса, а еще спустя какое-то время начали формироваться первые звезды.