Внезапно до него донеслось информационное колебание, которое на человеческий язык очень не точно, довольно грубо, но, все же, хотя бы так, можно было перевести как:

- Заканчивай самосозерцание и вспомни, что нам необходимо сделать.

Проследив источник информационных колебаний, Гагарин-Монада обнаружил присутствие своего собрата, Монады Громова, которая, представ в форме ментально-полевой структуры, опутала собой Землю строго по экватору.

Виктор-Монада мгновенно принял точно такую же форму, организовав собой кольцо, чуть меньшего диаметра и опоясывающего планету по гринвичскому меридиану, таким образом, оба кольца взяли колыбель человечества как бы в свои бережные объятия.

- Нам нужно поторапливаться, - прилетел, казалось одновременно со всех сторон, информационный импульс. - Вирус скоро сообразит, что в Домене объявились его Хозяева и предпримет контратаку.

- Неужели мы не сдюжим против него? Мы же...

- Поверь мне, я уже пытался... Не здесь, и, можно сказать, не сейчас, и это едва не закончилось для меня трагично. Вирус - чей-то закон более высокого уровня, с чем мы не можем совладать в открытую. Он работает на уровне глобальных запретов, запретов Универсума, и выступать против него не целесообразно.

Два кольца сблизились друг с другу, пересеклись. Удивительно, но обладая силами, способными сразу влиять на огромные даже по космическим меркам масштабы пространства, Монады так же эффективно и легко обращались с объектами, гораздо боле малыми по занимаемому объему. В этом смысле Земля для них была песчинкой в безбрежном океане пустыни.

На сей раз Виктор уже не нуждался в каких-либо советах со стороны Громова, поскольку сам знал, что и как им необходимо сделать. Надсознания четырех цивилизаций, населявших Землю, и Сверхсознание самой планеты виделись сейчас Гагарину-Монаде калейдоскопическими картинами, постоянно преображающимися в соответствии с собственными законами существования. Именно эти законы и необходимо было немного видоизменить, чтобы встроить одно Надсознание в другое, объединить их таким образом, чтобы вся эта конструкция послужила некой опорой для Сверхсознания Земли. Когда-то, в представлении древних, Мир покоился на трех китах или слонах, которые в свою очередь находились на спине огромной черепахи. Нечто подобное сейчас пытались сотворить Гагарин и Максим, метафизически, разумеется, поскольку Объединенное Сверхсознание Земли чем-то могло напомнить именно эту гротескную картину.

Если художник, задумав нарисовать картину, использовал кисть, краски, и, подключив свое воображение, начинал орудовать руками, если композитор садился за очередной шедевр и так же пользовался руками и головой, то Монада управляла всеми процессами в конкретно взятом объеме теми самыми информационными импульсами, своеобразным посылом собственной воли и разума. Эти импульсы, способные к моментальному перемещению по всему Домену, служили Монадам не только в качестве общения, но и заменяли им те самые руки и голову.

Виктор как следует "взглянул" на планету, на ее социум, на все процессы, происходившие на ней, как в микромире, так и в макромасштабе. Каждый узорный кластер, символизирующий собой четыре Надсознания, выглядели совершенно по-разному. Человеческий представлял собой совокупность взаимопроникающих друг в друга многомерных многогранников, сфер, тороидов и гиперболоидов. Эта геометрическая феерия как будто бы дышала, вибрировала и дрожала. Она была невероятно сложна и прекрасна, но для Гагарина-Монады разобраться в ее хитросплетениях было плевой задачей. Надразум аквидов представлял собой нечто, напоминавшее гигантскую каплю, постоянно менявшую свой объем и форму. По ее поверхности блуждали концентрические круги, однако кольца вели себя на первый взгляд совершенно аномально. Порой, то одни из них увеличивали темп своего ровного бега, то резко тормозили, почти останавливались, при этом вынуждая идущие следом концентрические круги натыкаться на них. А иногда круги сталкивались в лобовой атаке, и на месте столкновения вырастали длинные, острые, подобно иглам дикобраза, иглы. Эти иглы имели сиренево-сероватый отлив, и веяло от них чем-то загадочным и таинственным. Эти ощущения Монада Виктора списала на не до конца еще окрепшие чувства.

Но если Надразумные системы Человечества и аквидов еще более-менее напоминали друг друга, то аналогичные образования файрусов и плазмидов на них мало чем походили. Многомерная голубовато-серебристая снежинка, точнее целая группа снежинок имеющих общий центр, в котором творилось что-то непонятное. Иссиня черная лента, нет, несколько лент, причем их число постоянно варьировалось, извивались по совершенно хаотическим траекториям, но при этом ни одна из них не вылетала за пределы невидимой сферической границы. Таким образом, при должной плотности этих самых нитей, центр снежинки напоминал шар, но зато когда число лент стремилось к нулю, центр словно бы пропадал, а снежника немного увеличивалась в размерах за счет того, что все ее грани вырастали в длину.

Надразумная система колонии плазмидов представляла собой столб света уходящий обоими своими концами в бесконечность. В этом столбе постоянно что-то мерцало, рождалось и пропадало. Больше всего это напоминало обыкновенный стакан с газированным лимонадом, только стакан сей был необъятной длины, а роль пузырьков играли индивидуальные ментально-этические образования каждой особи города-корабля.

Все четыре надразумные системы взаимодействовали друг с другом (каждый со своей интенсивностью) и особенно с планетарным разумом, который Монаде Виктора виделся сюрреалистичным полотном художника импрессиониста. В нем то просыпалась мощь океанов, то слышался грохот каменных осыпей. Иногда нечеткие непонятные изображения словно бы сносило сильнейшим ветром, а иногда все это вспыхивало ярчайшим огнем, чтобы, спустя какое-то мгновение, все повторилось заново.

Комбинацией из четырех стихий - вот чем сейчас виделся Сверхразум Земли и Максиму, и Виктору.

- Соединяем, - прилетел информационный импульс от Монады Громова.

- Я беру людей и аквидов, - ответил ему Виктор-Монада.

В следующее мгновение, концентрические круги на капле замерли, остановились совсем. Капля перестала трансформироваться, застыла в какой-то абстрактной форме. То же самое произошло и с Надразумной системой Человечества. Пульсации и вибрации многогранников застыли на месте, вся эта фигура стала какой-то странной, пугающей своим нелепым даже противоестественным видом. Один из концентрических кругов лопнул, при этом в месте разрыва образовалась крошечная капелька, медленно отделилась от остального формирования и поплыла в сторону надразумной системы людей. Чем ближе она приближалась к ней, тем больше ее вид начал напоминать человеческий Надразум, выполненный в миниатюре. Сначала ее аморфность приобрела правильные очертания, потом в ее теле появились первые несложные геометрические образования, сначала трехмерные потом уже многомерные. Чем ближе капелька приближалась к Надразуму людей, тем сильнее усложнялась ее внутренняя конструкция: появились тороидальные структуры, гиперсферы и гиперболоиды, все это вращалось, взаимопроникалось и пересекалось.

Еще одно усилие Монады, и вот уже навстречу капельке летела точно такая же, но оторванная от человеческого Надразума. Ее размеры ничуть не превышали аквидский аналог, а отличия заключались в том, что ее трансформа происходила с точностью наоборот. Сначала геометрическое многообразие капельки постепенно упростилось, многомерность сошла на нет, потом капелька и вовсе потеряла какую-либо правильную форму, стала аморфной, дрожащей, а спустя еще одно мгновение они встретились. Моментально в обе стороны, соединяя две надразумные системы, ударил серебристый жгут, опутанный черными ломаными линиями, подобно тому, как плющ опутывал стебли растений и стволы деревьев. Одним концом он проник в геометрическое многообразие человеческого Надразума, и тут же в его центре появилась небольшая по размерам капля - элемент ментально-этического многообразия аквидов. Другой конец жгута прорвался в толщу капли, принося в ее нутро набор этических констант человеческой цивилизации.