– Папа… ты такой романтик, – всхлипываю я, взволнованная его словами.

– Давай, смугляночка!

– Ай, папа! – плачу я от переживаний. – Ты самый лучший… самый-самый.

Моя душа снова наполняется теплом, когда он говорит:

– Ты моя дочь, и я знаю тебя лучше, чем кто-либо на свете, и я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И если твое счастье быть рядом с немцем, который выводит тебя из себя, то ради бога! Будь счастлива и наслаждайся жизнью. Я знаю, что ты меня любишь, и ты знаешь, я тоже тебя люблю. В чем же тогда загвоздка? Не имеет никакого значения, находишься ты в Германии или рядом со мной, чтобы помнить, что мы будем друг у друга до конца своих жизней. Потому что ты моя смугляночка. А вот этого ничто не изменит: ни расстояние между нами, ни Эрик. – Растроганная его словами, я плачу, а он продолжает: – Ладно, ладно… Не плачь, иначе я буду нервничать и у меня поднимется давление. А ты ведь этого не хочешь, правда?

От этого вопроса я смеюсь сквозь слезы. У меня самый лучший отец. Самый-самый!

– Послушай, смугляночка, почему бы тебе не остаться в Германии и не провести счастливую новогоднюю ночь? Совсем недавно ты планировала начать новую жизнь именно так… Думаю, начало в новогоднюю ночь стало бы прекрасным воспоминанием для вас обоих. А как ты считаешь?

– Папа, ты и вправду не обидишься?

– Конечно же нет, жизнь моя. Поэтому улыбнись и езжай к Эрику. Передай ему от меня привет и, пожалуйста, будь счастлива. Будь счастлива, чтобы я тоже был доволен и спокоен, договорились?

– Договорились, папа. – И перед тем, как закончить разговор, добавляю: – Я вам завтра вечером позвоню. Я люблю тебя, папа. Очень сильно.

Взволнованная, растроганная и с переполняющими чувствами, я завершаю разговор, закрываю мобильный и вытираю слезы. Еще несколько минут я сижу на скамье, решая, как же я должна поступить.

Папа или Эрик? Эрик или папа? Но когда на мой рейс объявляется посадка, когда мимо начинают идти пассажиры, я хватаю рюкзак и точно знаю, куда должна поспешить. К своему любимому.

Такси привозит меня к воротам огромного имения, и я расплачиваюсь картой «Виза». Как и следовало ожидать, выпало много снега, поэтому я проваливаюсь сапогами в сугроб, но это не имеет значения: я счастлива… а еще я замерзла. Когда такси уезжает, я остаюсь одна перед мощной решеткой, и вдруг меня настораживает недалекий шум. Я смотрю на стоящие слева мусорные баки и подскакиваю. На меня таращатся огромные и сверкающие глазища, и я вскрикиваю:

– Черт, какой ужас!

Я так заорала, что бедный пес, насмерть перепуганный, убегает прочь. Думаю, он испугался сильнее, чем я. Снова оставшись одна, начинаю искать звонок, но тут вижу, что в доме Симоны и Норберта загорается свет. В одном окне приоткрываются шторы, и вскоре рядом с решетчатыми воротами открывается дверь.

– Сеньорита Джудит? Ради всех святых, вы же сейчас заледенеете!

Поворачиваюсь и вижу закутанного в длинное темное пальто Норберта, мужа Симоны, который бежит ко мне навстречу.

– Что вы здесь делаете в такой холод? Разве вы не улетели в Испанию?

– В самый последний момент я изменила планы, – дрожа от холода, но улыбаясь, отвечаю я.

Мужчина кивает, тоже мне улыбается и торопит меня как можно скорее добраться до боковой калитки.

– Проходите, пожалуйста. Я слышал, как возле ворот остановилась машина, и поэтому выглянул в окно. Входите. Я вас сразу же проведу в дом.

Как можно быстрее мы вместе проходим через большой сад. Я стучу зубами от холода, и Норберт предлагает мне свое пальто, но я отказываюсь. Добравшись до дома, мы, не сговариваясь, поворачиваем к двери, ведущей в кухню. Норберт достает ключ и открывает дверь.

– Я вам приготовлю что-нибудь горячее. Вам это просто необходимо!

– Нет… нет, пожалуйста, – говорю я, взяв его за холодные руки. – Возвращайтесь к себе домой. Уже поздно, и вам нужно отдыхать.

– Но, сеньорита, я…

– Я сама все сделаю. А сейчас, пожалуйста, возвращайтесь домой.

Норберт нехотя соглашается и говорит, что обычно в это время хозяин находится в кабинете, а Флин уже спит. Я благодарю его, и он уходит.

Остаюсь одна в просторной, погруженной в темноту кухне и взволнованно дышу. У меня мурашки бегут по коже от царящей в доме тишины. Я вернулась! Несмотря на то что вся дрожу от холода, меня греет уже сама мысль об Эрике и о том, что он совсем рядом. Я нервничаю, и мне не терпится посмотреть на его лицо, когда он меня увидит.

Не в силах ждать ни секунды, направляюсь к кабинету. Подойдя ближе, слышу музыку. Словно маленькая девочка, прикладываю ухо к двери и улыбаюсь, услышав прекрасный голос Норы Джонс, которая поет романтическую песню «Не знаю почему». Я и не догадывалась, что Эрику нравится эта певица, но меня это завораживает.

Тихо открываю дверь и с улыбкой смотрю, как мой суровый мужчина сидит возле камина с бокалом в руках и смотрит на огонь. Музыка, тепло и волнение обволакивают меня, и я шагаю к нему. Вдруг он поворачивает голову и видит меня.

Он встает. Меняется в лице, а я вообще едва дышу. Он удивлен! Его изумленное лицо меня смешит, я бросаю рюкзак, который до сих пор держу в ледяных руках, и говорю:

– Папа передает тебе привет и надеется, что мы хорошо проведем Новый год. – Эрик моргает, а я, продолжая дрожать, добавляю: – И поскольку ты мне сказал, что я могу вернуться, когда захочу, вот я и здесь! И…

Но я больше ни слова не успеваю произнести. Мой немец-гигант подходит ко мне, с любовью обнимает меня и, прежде чем поцеловать, шепчет:

– Ты даже представить себе не можешь, как я хотел, чтобы это произошло.

Он целует меня и, ненадолго оторвавшись, нежно-нежно улыбается. Всего миг – он меняется в лице и вскрикивает:

– Джуд, ради всего святого! Дорогая, ты вся ледяная! Пойдем к огню.

Я послушно иду за ним, а он держит меня за руку и смотрит на меня чрезвычайно горячим взглядом.

– Почему ты не позвонила? – спрашивает он, до сих пор толком не придя в себя после моего волшебного появления. – Я бы приехал за тобой.

– Хотела сделать тебе сюрприз.

С озабоченным видом он убирает с моего лица мокрые волосы.

– Да ты вся продрогла, дорогая.

– Не важно… Это не важно…

Он снова меня целует. Он взволнован. Сюрприз оказался настолько невероятным, что он совершенно сбит с толку.

– Ты ужинала?

Отрицательно качаю головой, пока он помогает мне снять мокрое и холодное пальто.

– Снимай с себя одежду. Ты насквозь промокла и можешь заболеть.

– Подожди. Успокойся, – говорю ему, смеясь от счастья. – У меня в рюкзаке есть одежда, которую…

– Та, что у тебя в рюкзаке, наверняка тоже намокла и промерзла, – не унимается он и быстро снимает с себя толстовку «Найк».

Боже мой, какое зрелище! Он потрясающий. С каждым днем он мне все больше напоминает Пола Уокера.

– Держи, надень это, пока я схожу за сухой одеждой в комнату.

Он пулей вылетает из кабинета, а я, словно глупышка, не могу перестать смеяться, и по моему телу разливается приятное тепло. На меня снова подействовал эффект Эрика Циммермана.

Я глупышка. Идиотка. Конченая влюбленная.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, в кабинет возвращается Эрик в голубой толстовке, в руках он держит одежду.

Увидев, что я до сих пор не сняла мокрую одежду, он начинает меня раздевать под чувственную песню «Зажги во мне страсть» Норы Джонс[8]. Боже мой, я обожаю эту песню!

Эрик не спускает с меня глаз. Я искушаю его своим взглядом и телом. Я хочу его. Я стою перед ним обнаженная, а он надевает на меня серую толстовку.

– Потанцуй со мной, – прошу его, когда на мне уже надета кофта.

Без каблуков и трусиков, я крепко держусь за обожаемого мужчину и заставляю его танцевать. Сейчас я чувствую себя полностью защищенной. Мы танцуем под красивую и романтическую песню на ковре перед камином.