– Да, – киваю я. Эрик улыбается моим словам, но я продолжаю: – Думаю, что мне стоило бы уехать сегодня. Завтра Новый год и… ну, ты меня понимаешь?

Он покорно вздыхает. Его смирение сводит меня с ума.

– Хочу, чтобы ты знала: я был бы очень рад, если бы ты осталась со мной, но… Я все понимаю. На этот раз я не могу поехать вместе с тобой. Я должен остаться с Флином. У матери и сестры свои планы, и я хочу провести эту ночь дома вместе с ним. Ты ведь тоже это понимаешь, правда?

У меня защемило сердце: я представляю, что они остаются одни. Как они могут здесь остаться совсем одни? Но перед тем как я смогла что-то ответить, мой немец добавляет:

– Наша семья распалась в тот день, когда умерла Ханна. Я никого не могу в этом упрекать. Первым, кто исчез в новогоднюю ночь, был я. Наконец… Джуд, я не хочу об этом говорить. Езжай в Испанию и развлекайся. А нам с Флином и здесь будет хорошо.

Увидев в его глазах боль, глажу его по щеке. Я хочу с ним об этом поговорить, но Айсмен не желает, чтобы я ему сочувствовала.

– Я позвоню в аэропорт, чтобы они приготовили самолет.

– Нет… не нужно. Я полечу обычным рейсом. Нет никакой необходимости…

– Джуд, я настаиваю. Ты моя невеста и…

– Эрик, пожалуйста, не усложняй, – прерываю его. – Думаю, будет лучше, если я полечу рейсовым самолетом. Пожалуйста.

– Ладно, – говорит он после долгой паузы. – Я займусь этим.

– Спасибо, – бормочу я.

Смирившись, он моргает и спрашивает:

– Ты вернешься после Нового года?

У меня начинает кружиться голова. Как он может вообще об этом спрашивать? Разве он еще не понял, что я безумно его люблю? Хочу закричать, что, конечно, я вернусь, как вдруг он берет меня за руки.

– Хочу, чтобы ты знала, – добавляет он, – что если ты ко мне вернешься, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не тосковала по тому, что осталось у тебя в Испании. Я знаю, что твои чувства к родным очень сильны и что ты болезненно переживаешь разлуку с ними. Но я прошу тебя остаться со мной: я буду заботиться о тебе, защищать и, более того, любить. Хочу, чтобы ты в Мюнхене была счастлива со мной, и если для этого нам всем придется обучаться каким-то испанским штучкам, то мы их выучим и добьемся того, что ты будешь чувствовать себя здесь как дома. Что касается Флина, то дай ему время. Уверен, что раньше, чем ты ожидаешь, малыш полюбит тебя так же, как и я. Я тебе уже говорил, что он немного особенный малый и…

– Эрик, – растрогавшись, прерываю его, – я люблю тебя.

Мой голос, мои слова и его взгляд производят на меня необыкновенное воздействие – я чувствую, что по телу бегут мурашки. А потом я слышу ответ Эрика:

– Я настолько тебя люблю, малышка, что от одного ощущения, что ты удаляешься от меня, готов сойти с ума.

Наши слова искренни, а желания еще искренней. Мы любим друг друга. Безумно любим, но, когда он приближается к моим губам, чтобы поцеловать меня, открывается настежь дверь и в ней появляется Флин.

– Дя-я-дя! Почему ты так долго?

Мы отшатываемся друг от друга. Эрик ничего не отвечает мальчику, я беру лакомство с подноса и спрашиваю у него по-испански:

– Флин, хочешь пончик?

Малыш кривится. Он не знает слова «пончик», и он не выносит меня. И поскольку он не расположен делить своего любимого дядю со мной еще хоть на секунду, то заявляет:

– Дядя, жду тебя внизу, чтобы поиграть.

И прежде чем кто-то из нас мог что-то сказать, он закрывает дверь и уходит.

Оставшись наедине, я весело гляжу на Эрика.

– Не сомневаюсь, что Флин очень обрадуется моему отъезду.

Эрик не отвечает. Он молча целует меня в губы, потом встает и уходит. Некоторое время я сижу, уставившись на дверь, не понимая, как Соня и Марта могут оставить Эрика и Флина одних в такой праздник. Меня это огорчает.

В половине седьмого вечера Флин, Эрик и я уже в аэропорту. Мне не нужно сдавать багаж: у меня с собой только рюкзак с самым необходимым. Я нервничаю. Очень нервничаю. У меня разрывается сердце оттого, что нужно с ними прощаться, особенно с Эриком, но я должна быть со своей семьей.

Вопреки равнодушию, которое я замечаю во взгляде Эрика, он пытается шутить. Это его способ защиты: быть равнодушным, чтобы не страдать. Когда наконец настает момент прощаться, я наклоняюсь и целую Флина в щечку:

– Юноша, мне было очень приятно с тобой познакомиться. Когда я вернусь, желаю реванша в «Мортал Комбат».

Мальчуган кивает, и на долю секунды я замечаю в его взгляде огонек, но он отворачивается, и, через мгновение повернувшись снова, огонька уже не видно.

Эрик просит Флина подождать его, и я говорю:

– Эрик, я…

Но не могу закончить фразу: Эрик самоотверженно целует меня и потом, немного отстранившись, всматривается в мое лицо своими прекрасными голубыми глазами.

– Малышка, хорошего тебе праздника. Передай привет семье и не забывай, что ты можешь вернуться, когда захочешь. Буду ждать звонка: хочу встретить тебя в аэропорту, когда бы это ни было и во сколько бы это ни было.

Растроганная его словами, я киваю. Мне очень хочется расплакаться, но удается сдержаться. Я не должна плакать, а то покажусь мягкотелой глупышкой, а мне бы этого совершенно не хотелось. Именно поэтому я улыбаюсь, еще раз целую свою любовь и, подмигнув Флину, иду к стойке. Пройдя таможню, беру свою сумочку и рюкзак, поворачиваюсь, чтобы еще раз попрощаться с ними, но у меня обрывается сердце, когда вижу, что их больше нет. Они ушли.

Я уверенной походкой иду по аэропорту, нахожу на табло номер выхода к самолету и направляюсь прямо к нему. До отлета остается еще час, и, чтобы чем-то себя занять, я решаю пройтись по магазинам. Но мои мысли не здесь, они заняты лишь Эриком. Моей любовью. Мне терзает душу воспоминание о том, какая боль была во взгляде Эрика, когда он со мной прощался.

Уставшая и измотанная тоской, сажусь и начинаю рассматривать людей вокруг. Есть люди веселые и грустные. С семьей или без. Я долго всматриваюсь в лица окружающих, пока не звонит мой мобильный. Это отец.

– Привет, смугляночка. Где ты, жизнь моя?

– В аэропорту. Жду, когда объявят посадку.

– В котором часу ты прилетаешь в Мадрид?

Смотрю на билет.

– Теоретически мы должны приземлиться в одиннадцать тридцать, и я там сажусь на последний рейс до Хереса.

– Отлично! Буду ждать тебя в аэропорту Хереса.

Еще некоторое время мы болтаем о том о сем.

– Доченька, ты в порядке? – вдруг спрашивает он. – Мне кажется, что ты немного печальна.

Я совершенно не умею скрывать свои чувства от человека, который подарил мне жизнь и который меня обожает. Поэтому честно отвечаю:

– Папа, все так сложно, что… что… мне тяжело.

– Сложно?

– Да, папа… очень.

– Ты снова поссорилась с Эриком? – расспрашивает меня отец, неправильно поняв мои слова.

– Нет, папа, ничего такого.

– Тогда в чем проблема, дорогая?

Прежде чем что-то сказать, убеждаю себя, что мне нужно поговорить с ним о том, что меня мучает.

– Папа, я хочу быть с вами в новогоднюю ночь. Хочу увидеть тебя, Лус и безумную Ракель, но… но…

Ласковый смешок моего папаши поневоле заставляет меня улыбнуться.

– Но ты влюблена в Эрика и хочешь быть с ним, не так ли, дорогая?

– Да, папа, и из-за этого я чувствую себя ужасно, – бормочу я и вижу, что у двери, через которую я должна пойти на посадку в самолет, появляются две стюардессы.

– Знаешь, что, смугляночка? Когда я познакомился с твоей матерью, она жила в Барселоне, а я, как ты знаешь, в Хересе. Уверяю тебя: то, что ты сейчас переживаешь, я испытал на себе, и единственный совет, который я могу тебе дать, – прислушайся к своему сердцу.

– Но, папа, я…

– Помолчи и послушай меня, жизнь моя. Лус, твоя сестра и я знаем, что ты нас любишь. Ты останешься нашей, и мы будем тебя любить до конца своей жизни, но твоя дорога когда-то должна начаться, как когда-то давно началась моя, а потом дорога твоей сестры, когда она вышла замуж. Будь эгоисткой, милая моя. Подумай о том, что ты любишь и чего хочешь. И если в этот момент твое сердце просит тебя остаться в Германии с Эриком, сделай это! Радуйся жизни! Если ты это сделаешь, я буду счастливее, чем если ты будешь рядом со мной, но печальная и заплаканная.