Еще до рассвета, когда посол Гасс крепко спал, в Москве можно было увидеть, как дворяне садились на коней и мчались в подмосковное село Коломенское. Там уже несколько недель в роскошном деревянном дворце проживал царь Алексей Михайлович, большой любитель охоты и тонкий ценитель красот природы. Молодые дворяне обязаны были поспеть к утру на государеву службу. И горе опоздавшим! Зимой их ждало бы купанье в проруби, а в мае – в холодном пруду. Была, правда, у этой кары и оборотная сторона: наказав, царь потом проявлял милость и сажал провинившегося за свой стол. Случалось, что худородные дворяне сознательно не спешили в Коломенское. Мало того, что могли поспать всласть (почти до четырех утра), так еще и дорогих яств с царского стола им удавалось отведать.

В то утро пунктуальный Алексей Михайлович поинтересовался, не опоздал ли кто на сей раз. Оказалось, что задержался боярин Илья Милославский. Царь даже растерялся: одно дело – бросать в пруд худородного дворянина и другое – собственного тестя. Глава нескольких приказов боярин Милославский, уловив нерешительность своего родственника, неожиданно упал ему в ноги и чистосердечно повинился:

– Виноват, государь! Пусть меня накажут как должно, на душе легче станет!

Удивился государь, а Илья Милославский сам разделся у пруда (знал, что, несмотря на возраст, хорош собой, сложен, как богатырь, и не стеснялся демонстрировать свое тело), не дожидаясь, когда государь подтолкнет его, бросился в воду. Когда же выбрался, продрогшему боярину тут же поднесли чарку водки.

А затем государь оказал своему тестю особую милость. Не просто пригласил к царскому столу – Алексей Михайлович и боярин позавтракали вдвоем. Впрочем, насыщался сам царь, а боярин использовал отведенное на завтрак время, в первую очередь для разговора. Стал выражать недовольство действиями Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина:

– То этот Афонька вновь зовет тебя, государь, Ригу штурмовать, хотя мы о нее уже два года назад лоб расшибли, то предлагает взять Курляндию в защищение. А надо ли тебе, государь, считать герцога Якоба холопом своим, коли сам он таковым быть не хочет?! Что это за холоп – присягу не дает, подати платить не собирается… Одни только войны из-за него будут, а прибыли никакой.

После паузы боярин прямо сказал:

– Гнал бы ты, государь, курляндского посла Гасса из Москвы, а Афоньку из Ливонии – из Царевичев-Дмитриев града!

Тут царь понял, почему опоздал его тесть. Вовсе не потому, что допоздна бражничал с друзьями или миловался с покорными наложницами из разных стран. Боярин просто избрал простейший способ побеседовать с царем наедине.

Государь всея Руси нахмурил брови:

– Афанасий мой верный слуга! Не тронь его!

Недавно царь пожаловал верного Афоньку в думные дворяне и собственноручно написал ему письмо: «Пожаловали мы тебя за твои нам многие службы и раденье, что ты, помня Бога и Его святые заповеди, алчущих кормишь, нагих одеваешь, больных посещаешь, в темницы приходишь; еще и ноги умываешь, и наше крестное целованье исполняешь, нам служишь; о наших делах радеешь мужественно и храбро и до ратных людей ласков, а ворам не спускаешь, и против шведского короля стоишь с нашими людьми и смелым сердцем».

Думается, смысл этого письма не совсем понятен современному читателю. А объясняется этот текст так. Алексей Михайлович был, как уже говорилось, человеком набожным и добрым. Те же качества ценил он и в других. И способствовал карьерам дворян способных и высоконравстенных, но худородных – назначил, к примеру, окольничим бывшего провинциального дворянина Федора Михайловича Ртищева. Тот руководил приказами[58], но в историю вошел прежде всего как меценат, основавший ряд школ и больниц. Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина государь также ценил и как доброго христианина, и как человека благочестивого. Ордин-Нащокин также занимался благотворительностью, а став, к примеру, воеводой в Царевичев-Дмитриев граде очень строго наказывал подчиненных, если узнавал о притеснении местного населения. Так что не только за деловитость, ум и образованность ценил Афанасия Лаврентьевича царь. И не собирался подвергать его опале.

Боярин Илья Милославский понял, что не убедил своего зятя. Решил хоть поесть всласть и в дальнейшем завтрак проходил в молчании.

Сразу же после трапезы царь отправился к себе в кабинет и велел вызвать подьячего приказа Тайных дел Юрия Никифорова. Когда тот прибыл, Алексей Михайловтч первым делом поинтересовался:

– Что думаешь о том, взять ли мне герцога Якоба в защищенье? Вот боярин Милославский мне говорит – он плохой холоп, податей платить не станет, будут из-за него войны, а прибыли никакой. И добавляет, мол, виноват дружок твой, Афонька Ордин-Нащокин! Что, станешь друга защищать?!

– Стану! – смело ответил Юрий Никифоров. – Прибыль от Курляндии не в податях. Много ли там людишек, которые их платить будут? Порты незамерзающие Виндава и Либава – вот истинная ценность. Через них можно кратчайшим путем с Европой торговать да иные связи поддерживать. Ради городов этих стоило бы взять герцога Якоба в защищенье. Да и другие страны стали бы Русь больше уважать, коли узнали бы, что немецкий герцог добровольно стал вассалом твоим.

– Значит, считаешь, надо подписывать грамоту с послом Гассом?

– Не знаю, – откровенно ответил Никифоров.

Подьячий напомнил царю: отважный полководец, шведский король Карл X разгромил датчан и теперь только и ищет, с кем бы еще повоевать! Крымский хан, как стало известно, готовит очередной набег на Русскую землю. Самые же печальные вести пришли в приказ Тайных дел с Украины. Поляки, которые еще несколько лет назад называли казаков хлопами, теперь были готовы на любые уступки, лишь бы оторвать Украину от России. Как удалось разузнать, ляхи достигли секретного соглашения с казачьим гетманом Выговским. По этой договоренности Украиной должен был править казачий гетман, получивший название гетмана русского, казаки даже получали право чеканить собственную монету. Планировалось каждый год производить сто казаков в шляхтичи. За это Иван Выговский пообещал вывести Украину из подданства русскому царю и признать своим повелителем польского короля.

– Правда, Сейм эти соглашения не утвердил. И неизвестно, утвердит ли, – проницательно заметил Юрий Никифоров. – Но Выговский, даром что тертый калач, уши развесил. Верит, что великое дело сделал и пользу своему народу принес. А потому получается, что кругом одни враги, – посетовал Никифоров. – Если бы герцог Якоб и впрямь готов был полностью холопом твоим стать, дать присягу, подати платить, в войске твоем, государь, служить, то, может быть, и стоило бы рискнуть. Польза от герцогства и так немала. Но можно ведь и Украину потерять, и Курляндию не получить.

– Коли так, то я послу Гассу никакого ответа не дам, – решил царь. – Пусть домой едет. Скажу, что ответим позже. Вдруг врагов у нас меньше станет и все же решим Курляндию в защищенье взять? А Ордину-Нащокину я еще напишу, что надобно не о походе на Ригу думать, а начинать со свеями переговоры о мире. Сейчас своим личным шифром и напишу…

Пройдет всего несколько месяцев, и курляндский герцог Якоб сильно пожалеет о том, что не мог пообещать платить московскому царю налоги и потому не получает от него поддержки!

Думный дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин увидел Печерский монастырь издалека. Да и как могло быть иначе! На большом холме возвышались широченные стены из побеленного камня, устремлялись в небо оборонительные башни. Самая большая – высотой в 25 метров – именовалась Башней верхних решеток. Необычное название было неслучайным. Сделанная у земли маленькая железная решетка была установлена на пути ручья Каменец – его вода через крошечную каменную арку попадала внутрь крепости. Надежное и незаметное для ворога водоснабжение, запас продовольствия, пушки на стенах, окружавших обитель и храм – не только монастырь это был, но и крепость. Издревле строили такие на границах Руси – чтобы монахи обороняли ее, не требуя при этом от государства ни копейки на жалованье и провиант.