На самом деле Хенрик Дрейлинг пребывал в хорошем настроении. Все складывалось к лучшему в этом лучшем из миров. Быть может, это перст судьбы привел его в Кокенгаузен перед началом осады?! Горожане Риги не окажут серьезного сопротивления московитам, русские войска легко возьмут крупнейший город Лифляндии, царь наградит своего верного слугу. Вдруг московский монарх назначит его бургомистром? Тогда его дочь Герду согласился бы взять в жены даже дворянин.

Приятные мечтания хозяина дома прервал Юстус Филимонатус. Он так ответил на заданный вопрос:

– Никоим образом! Вы не должны утверждать, что русские войска легко возьмут Ригу.

– Да почему я должен обманывать русского монарха, который скоро станет сувереном нашего города?! – не сдержавшись, Хенрик немного повысил голос.

Опытный разведчик Юстус тут же прижал палец к губам:

– Тс-с…

После паузы он добавил:

– Хенрик, возьмите себя в руки! То вы боитесь собственной тени, то говорите столь громко, что нас и в самом деле, не приведи бог, услышат ваши соседи. А я еще жить хочу, а не героически погибнуть за интересы русского царя.

– Но почему мне нельзя передать русскому агенту правдивые новости?

– Потому, что они не являются правдивыми. Я говорил то, что сказал ранее, ради успокоения Герды, которую вы до смерти напугали.

– Значит, все это неправда? – Хенрик Дрейлинг чуть было не уронил на стол кувшин с пивом, который взял, чтобы налить себе пенного напитка.

– Все, что я говорил, разумеется, чистая правда. Я не имею привычки лгать, – гость сурово посмотрел на купца.

– Но в таком случае что же вы имеете в виду?

– Да я сам ничего не могу толком понять. Я много наслышан о генерал-губернаторе графе Магнусе Габриэле Делагарди и имею честь быть знакомым с ним лично. Нет, не случайно еще о его деде ходили слухи, что он знался с нечистой силой. Подобно знаменитому римскому консулу, граф Делагарди способен становиться то дерзким львом, то хитрой лисицей, и еще неизвестно, в чьем облике он опаснее. Я чувствую – генерал-губернатор что-то затевает.

– А откуда вы знаете так много о генерал-губернаторе?

– Я читаю газеты.

– Какие еще газеты?

– Ах, Хенрик, времена рыцарей плаща и кинжала, когда лазутчик забирался в замок через крышу и дымоход ради того, чтобы, рискуя жизнью, попытаться подслушать разговор некоего герцога с неким графом, уходят прошлое. Сейчас все-таки не Средневековье, а цивилизованный семнадцатый век. И сведения теперь собирают не шпионы, а журналисты. Да, в Риге газет, к сожалению, не издают, а их существование сильно облегчило бы мне работу. Но в Риге уже лет двадцать есть почта. И я выписываю данцигские газеты. А там их целых три. И каждая содержит множество полезных сведений. Я не сомневаюсь, Хенрик, пройдет лет двести, и умелый шпион станет по восемь часов в день читать газеты. Включая воскресные дни и праздники. А наблюдать за передвижением вражеской армии в подзорную трубу будут лишь лазутчики-дураки, не умеющие читать.

– Но что же именно, по вашему мнению, затевает лифляндский генерал-губернатор? Что пишут об этом данцигские газеты? – спросил Дрейлинг.

– Да в том-то и дело, что ничего не пишут! А сам я не понимаю, чего он затевает, – гость топнул ногой с досады.

– Тише! – предостерег уже Дрейлинг. – Не разбудите служанку Байбу, ее комнатка как раз под нами. Зачем ей слышать этот разговор?! И я не могу понять вас. И вы еще упрекали меня в чрезмерной осторожности? Да на чем основаны ваши подозрения?

– Да просто на том, что в роду Делагарди никогда не было трусов! И сам граф таков, что скорее решил бы героически умереть, даже если бы пришлось похоронить вместе с собой пол-Риги, чем оставить город.

– Но вы же сами только что говорили…

– Что графу очень трудно оборонять Ригу? Исходя из того, что я знаю, так оно и есть. Значит, генерал-губернатор знает больше нас. И запомните: если в самом деле появится лазутчик русского царя, ему следует сказать: часть членов рижского магистрата прочли манифест курляндского канцлера Фалькрезама и, думается, готовы перейти в русское подданство при условии сохранения привилегий Риги и невмешательства царя во внутренние дела города. Что же касается генерал-губернатора Делагарди… У меня нет никаких доказательств, но он что-то затевает и наверняка станет отстаивать Ригу до последнего дыхания!

Гость выпил еще одну маленькую рюмочку добротного рижского шнапса и произнес:

– Время позднее. Пора и вам на покой, не так ли, герр Дрейлинг?

И снова в его голосе зазвучала ирония. И опять купец сделал вид, что ничего не заметил. Напротив, он почтительно произнес:

– Не останетесь ли у меня до утра? Время позднее, на улице – стража…

Про себя Дрейлинг добавил: «Да и выпито немало».

Визитер захохотал:

– Солдаты шведского гарнизона не патрулируют улицы. А если городская стража и обнаружит меня, выпившего лишнее, то лишь поинтересуется, не сопроводить ли ей мою особу с почтением до дому, где я живу. Меня уважают в этом городе.

В прихожей хозяин дома с почтением подал гостю смоляной факел и, чтобы тому не было темно на улице, поднес к факелу горящую свечу, зажег его.

– Осторожнее! Не сотворите пожар, герр Дрейлинг! Но за заботу спасибо.

С этими словами влиятельный горожанин покинул гостеприимный дом. Он не знал, что из окна своей спальни за ним наблюдает полуобнаженная Герда. Да и невозможно было ее заметить в темном окне. А вот человек на мостовой в свете факела выделялся во тьме.

С необъяснимой для нее самой тоской девушка наблюдала, как все дальше и дальше удаляется от ее дома отсвет огня от факела. Юная Герда вступила в такой возраст, когда естество жадно требовало любви. Глядя на смелого, властного господина, девушка испытала почти такое же сладостное томление, как и в тот момент, когда в Кокенгаузене она глядела на своего спасителя – Воина Афанасьевича Ордина-Нащокина. В тот момент самой девушке уже трудно было понять, кто вызывает у нее большую симпатию – романтично настроенный русский юноша или многоопытный, уверенный в себе, умный и влиятельный шпион-лифляндец? А в том, что господин российский лазутчик, что называется, положил на нее глаз, Герда не сомневалась – вопреки представлениям своего папы, она вовсе не была наивной маленькой девочкой.

Как уже говорилось, француженка Мария-Людовика готова была до последнего поляка биться за сохранение на польском троне своего второго мужа, Яна Казимира. Немецкий генерал, коронованный шведской короной, также не намерен был отказываться от претензий на польский престол. Вдруг оказалось, что на польскую корону претендует еще один монарх – русский царь Алексей Михайлович! Сами поляки узнали об этом… на дипломатических переговорах.

Князь Никита Иванович Одоевский имел вполне подходящую для дипломата внешность: немолодой, полноватый, с горделивой осанкой и властным взглядом. Войдя в шатер для русско-польских переговоров о мире, он барственно поприветствовал польских комиссаров, прибывших на эту встречу, и тут же начал диктовать свои условия мира: король Ян Казимир должен уступить царю все Великое княжество Литовское и заплатить военные издержки русского государя. Издержки, заметим, были велики – в 1654 году Россия потратила на борьбу за воссоединение с Украиной 800 тысяч серебряных рублей, а в 1655 году и вовсе невероятную сумму – полтора миллиона[20].

Когда князь Никита Одоевский потребовал от Речи Посполитой такие средства, то польский дипломат – воевода полоцкий Ян Казимир Красинский – аж поперхнулся от подобных слов. Русский посол окатил его взглядом, полным презрения, словно холодной водой.

Никита Иванович считал, что у него есть основания для такого поведения. Он прекрасно помнил, как прискакал к нему в Вильно посланец воеводы полоцкого договариваться, где вести переговоры о мире. Никита Одоевский предложил тогда встретиться в чистом поле в шести верстах от Вильно, каждому поставить на поле шатер для жилья, а уж шатер для переговоров установит он, богатый посол могущественного московского царя. В ответ на такую уступку польский гонец вдруг замялся, потом нерешительно объяснил: «Это невозможно». Никита Иванович тогда аж на стуле привстал от возмущения. Видя его гнев, польский шляхтич переломил свою гордость и без обиняков пояснил: у польского воеводы нет шатров. Еще бы! У воеводы полоцкого и воеводства-то не было. Ведь именно из занятого русскими стрельцами Полоцка и отправился в столицу Великого княжества Литовского город Вильно, князь Одоевский договариваться о переговорах. Вильно, кстати, также был в русских руках. Поэтому польский гонец нисколько не удивил русского посла признанием в бедности. Дипломат тогда барственно кивнул дьяку Юрьеву: выдать голодранцам русский шатер, чтобы не пришлось вельможным панам спать на траве. И что же, живут в русском шатре и еще морщатся, выслушивая русские предложения о мире! Ох, нахальные, однако, голодранцы попались!