— Да мне как-то не к лицу, — возразила старушка, — я ведь девица.

— Так вы, значит, все-таки не вышли замуж? — встрепенулся Исайя Андреевич.

Старушка странно посмотрела на Исайю Андреевича и ответила:

— Нет, не вышла.

— Отчего же? — спросил Исайя Андреевич. — Вам ли с вашей внешностью было в девушках оставаться?

Старушка еще страннее посмотрела на Исайю Андреевича и сказала:

— Стоит ли об этом?

— Ах, стоит, стоит! — воскликнул Исайя Андреевич.

— Да что же так сразу? Неудобно.

— Да почему же неудобно? — настаивал Исайя Андреевич. — Дело известное, к тому же давнее, прошлое. Поверьте, я не злоупотреблю: мне ли злоупотребить! Ведь и сам, можно сказать, трагедию пережил.

— Пережили? — спросила Марья Ильинична.

— Пережил, — заверил Исайя Андреевич.

— Ну что ж, — немножко жеманясь, сказала Марья Ильинична, — раз уж вы так настаиваете… И потом, действительно, дело прошедшее… Было, было! — сказала старушка. — Была молодость; был у меня кавалер. Молодой, блестящий. Да, видно, не судьба была с ним соединиться.

Исайя Андреевич затаил дыхание. Подумал: не он ли это, молодой и блестящий.

— Кто же это? — робко спросил Исайя Андреевич.

— Был юнкер, — вздохнула старушка, — был молодой, блестящий: пробор по ниточке, шпоры, золотой зуб, — знаете, как это выглядит? — Марья Ильинична топнула несоразмерной ступней так, что мелкие брызги полетели. — Было! — сказала Марья Ильинична. — Ухаживал за мной, букеты подносил, предложение руки и сердца делал.

Исайя Андреевич, пока старушка вспоминала, свое изумление мог выразить только беспорядочными жестами, а когда Марья Ильинична закончила — растерялся.

— Как «юнкер»? — растерялся Исайя Андреевич: никак не ожидал он такого после вчерашнего.

— Юнкер, — сказала старушка. — Э-э-э! — сердито сказала она. — Что вы все, действительно? Вы все думаете: юнкера только и знали, что революции подавлять. Будто у них другого дела не было! Не-е-ет, юнкера тоже разные бывали. Некоторые за отечество проливали кровь. То в революцию уж другие были юнкера, а мой жених еще до революции погиб, так до светлого будущего и не дожил. — Старушка горестно вздохнула.

Исайя Андреевич все никак опомниться не мог.

— Юнкер, вы говорите? А как же…

— Так, — сказала старушка. — В шестнадцатом году окончил школу и был произведен в офицеры. В прапорщики, — с гордостью сказала старушка. — Мне так это нравилось! — Старушка покачала головой. — Такой молодой! Такой блестящий! — Старушка вздохнула. — Отправился на фронт, — сказала она, — во Францию, в экспедиционный корпус. Там он и лежит.

— И из-за этого вы… — Исайя Андреевич решил оставить пока этот вопрос.

— Можно сказать, что из-за этого, — сказала старушка. — Ну, вообще-то и после были женихи. У кого-кого, а у меня… Вот, например, один гимназист. — Исайя Андреевич поймал кокетливый взгляд и весь запылал. — Да, — продолжала старушка, — гимназист. Что вы на меня так смотрите? Я ведь тоже гимназисткой была: единственная в семье, — не без гордости сказала старушка. — Так этот гимназист, — старушка сверкнула очками, — с пятнадцати лет за мной ухаживал. Пять лет! Да я все не шла за него: так верна была убитому офицеру. — Она еще раз вздохнула. — Потом уж и об этом пришлось пожалеть.

У Исайи Андреевича заслезились глаза. Он остановился, вытащил из кармана носовой платок, развернул и долго сморкался.

— Прошу прощения, — сказал Исайя Андреевич. — Я не знал. Ничего этого всего не знал.

— Да что там! Это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», — сказала старушка. — Я уже и переживать забыла. Уже и жалеть перестала: век прожила — и слава богу.

— Нет, вы не думайте так! — горячо возразил Исайя Андреевич. — Не думайте так: ведь судьба… она порой такие шутки шутит. Знаете, не надо сдаваться, — убеждал Исайя Андреевич. — Мы с вами еще поборемся. Вдруг и для нас с вами еще не все потеряно. Может быть, и нам с вами на закате наших дней еще засветит солнышко.

Старушка искоса, минуя очки и даже с некоторым опасением посмотрела на Исайю Андреевича: видимо, темперамент его речи смутил, а может быть, и напугал ее.

— Ну, я, пожалуй, дальше одна, — сказала она, останавливаясь на одном из пяти углов, — я одна… Я поторопилась. Мне к сестре, вы не провожайте меня, — торопливо говорила Марья Ильинична. — Прощайте, всего вам доброго.

— Да-да, прощайте, — со слезами на глазах сказал Исайя Андреевич. — Прощайте. Всего самого лучшего вам!

Старушка насколько могла быстро повернулась и засеменила по Разъезжей, а Исайя Андреевич, приподнявшись на цыпочки, еще крикнул ей вслед:

— Я вам в понедельник позвоню-у-у!

Марья Ильинична обернулась, очень странно посмотрела на Исайю Андреевича, махнула зонтиком и пошла дальше.

И только тогда Исайя Андреевич удивился.

«Что же это она по Разъезжей пошла? — догадался Исайя Андреевич. — Ведь если к сестре, то надо вовсе не по Разъезжей, надо по Ломоносовской улице идти».

Тут было какое-то несовпадение, но Исайя Андреевич, пребывавший под обаянием, был далек от подозрений.

Исайя Андреевич вставил челюсть и принялся за легкий завтрак. «Странно немножко вчера вела себя Машенька, — подумал Исайя Андреевич, намазывая на булочку мягкий, как масло, сырок, — странно. Не то странно, что в своем юнкере созналась, — что же первому встречному о таких вещах рассказывать: юнкер это не рабочий и не матрос. Конечно, теперь не те времена, чтобы за юношеское увлечение юнкером — неприятность, но все равно, обжегшись на молоке, дуешь на воду: зачем так сразу — откровенность? Ведь сорок пять лет прошло: мало ли как я мог измениться, тем более что она меня и помнит не очень хорошо, — так что вполне могу понять и одобряю такую осторожность. И не это странно, а странно она на меня в последний раз посмотрела. Будто испугалась чего-то. То не боялась, не боялась — и вдруг… И не только это, еще странно, что она по Разъезжей пошла. Зачем она по Разъезжей пошла? Ведь ее сестра по Ломоносовской проживает. А вчера?.. — внезапно озарило Исайю Андреевича. — А позавчера? Я ведь ее вчера не на том направлении встретил. А позавчера вообще на Разъезжей. Странно это. Куда бы это она ходила так рано? Нет, если она из дому шла, то должна была от Владимирской идти. Куда же все-таки она ходила так рано? Вот в чем особенная странность, — подумал Исайя Андреевич. — Видно, что-то Машенька скрывает. Что-то тут не то. Нет, ничего, — успокоил себя Исайя Андреевич, — это разъяснится. Вот и с юнкером она тоже поначалу скрывала, а потом почувствовала доверие — и призналась. Так же и с улицами будет. Сейчас скрывает, а потом почувствует доверие — и расскажет. Расскажет все об этих улицах: почему туда ходит. А может быть, она адрес не свой дала? При первой встрече могла и вовсе не доверять и на всякий случай ложный дать адрес. На первый случай. Разные могут быть на это причины: бывают же и грабители. Тем более что и выглядел я не так в тот раз элегантно: старый плащ, кепочка…»

— Э-э-э, да что! — сказал Исайя Андреевич. — Грабители бывают и поэлегантней нас одеты: у таких все есть, им ведь деньги даром даются. Нет, не похоже, чтобы грабители, тут дело в чем-то другом.

«А может быть, ей жить негде? — с внезапным ужасом подумал Исайя Андреевич. — На лавочке ночует?.. Да нет, — даже засмеялся про себя Исайя Андреевич, — какая нелепость! При советской власти… Взбредет же в голову. — Исайя Андреевич опять про себя посмеялся. — Нет, тут какая-то простая причина, обычная».

Но сколько ни ломал себе голову Исайя Андреевич, так ничего придумать не смог.

— Ничего, — в конце концов сказал Исайя Андреевич. — Главное, что отношения наши с Машенькой развиваются успешно; а насчет всех этих тайн, то на это всему свое время. Может быть, просто из кокетства не туда пошла.

Погода была светлая, но сегодня не солнышком, а обычным осенним освещением. Исайя Андреевич, выйдя на улицу, огляделся и согласно плану пошел по Ломоносовской.