— Вы не поменяетесь со мной местами? — обратился Рудловский к Хенрику. — Мне бы хотелось сидеть в середине.

— А что?

— Здесь дует, а я очень чувствительный.

Пересели. Рудловский достал коробочку с таблетками.

— Хотите? — предложил он. — Против морской болезни.

— Вы плохо себя чувствуете? — спросил Хенрик.

— Нет, но на всякий случай. Эти таблетки действуют профилактически. Вы что, преподавали?

— Пока еще нет. Моя специальность — польский язык.

— В медицине разбираетесь?

— Нет.

Рудловский трясся, у него на носу подпрыгивали очки.

— Это очень вредно для почек, — простонал он. Чесек рассмеялся. — Смейся, смейся, — сказал Рудловский. — Вот начнешь бегать к коновалу, будет не до смеху. Когда он, пан Коних, начнет распадаться от сифилиса, тогда скажет: «Чавой-то у меня в спине ломит». Нашим почкам, пан Коних, здесь угрожают три опасности: тряска, ветер и пыль.

— Можешь сойти, — сказал Чесек. — Будешь здоров как слон.

— За кого ты меня принимаешь?

— Жалко упустить возможность?

— А тебе нет?

— Я за почки не волнуюсь.

«Рассчитывают на большие трофеи, — догадался Хенрик. — У доктора будет много хлопот с этой компанией». Машина остановилась. Из кабины высунулся шеф.

— Поворот не проехали? — спросил он.

— Нет, — ответил Вияс.

— Поворот где-то здесь. Рудловский забеспокоился:

— Границу не переехали?

— Исключено, — ответил шеф.

Вияс достал пистолет. Показал на сужение автострады.

— Впереди кто-то идет.

— Внимание! — скомандовал шеф. — Приготовиться.

Чесек и Рудловский тоже достали пистолеты. Черные точки у сужения автострады вытянулись и образовали цепочку.

— Женщины, — определил через минуту Хенрик. «Одна из лагеря», — распознал Чесек и спрятал пистолет. Шеф спросил:

— Сколько?

— Раз, два, три… пять, — сосчитал Вияс.

— На одну меньше, — заметил Рудловский. Мелецкий предупредил:

— Никакого самоуправства.

Женщины шли не спеша, с трудом передвигая ноги. Две из них были в штанах, на одной лагерная куртка. В нескольких десятках шагов от машины они остановились и начали между собой перешептываться.

— Посмотрите на маленькую, черную, — сказал Рудловский. — она уже успела располнеть.

Шеф крикнул женщинам:

— По-польски говорите?

— Как будто бы, — ответила одна из женщин. Шеф обратился к Виясу:

— Спрячь пистолет.

Женщины обступили машину. Хенрик пересчитал их еще раз.

«Рудловскому приглянулась маленькая черная женщина. Видно, дошлая; она его обштопает. Хорошо, пусть берет себе. Первая в брюках: среднего роста, рыжая, веснушчатая, во взгляде страх — мне не нравится такой взгляд, собственных страхов хватает. И эта, в брюках и полосатой куртке: темная блондинка, короткие волосы, худая, лет тридцати, угловатые движения, сердитая. Я где-то ее уже встречал, может, во время оккупации, нет, скорее до войны, какой-то парк, скамейка, может, акация, каток; тогда она не была ни такой угловатой, ни такой угрюмой. Самая смелая — это вон та, старуха, тоже с короткими волосами, интеллигентная — нет, не хочу старухи. Остается блондинка, под подбородком уже складки. Когда она говорит с Мелецким, у нее раздуваются ноздри. Он взял ее за локоть, пристально посмотрел в глаза. Печальная женщина в полосатой куртке, которая кого-то Хенрику напоминала, оттащила блондинку в сторону: для чего все это? Мужчины едут в одну сторону, мы — в другую, давайте перестанем обольщать друг друга».

Мелецкий обратился к старухе:

— Нам нужен поворот на Грауштадт. Вы его не проходили?

— Там был какой-то поворот, километрах в двух отсюда.

— Садитесь с нами! — крикнул Чесек. — И порядок.

Мелецкий бросил на него гневный взгляд, потом обратился к старухе:

— Вы у них командуете?

— У нас демократия, — ответила женщина.

— У вас нет старшей? — удивился Мелецкий.

— Как-то обходимся. Вот, может быть, она.

Старуха показала на темную блондинку в полосатой куртке.

— Старшая? — спросил ее Мелецкий.

— Вздор, — обрезала она его.

— Что у вас в узелках?

— Хотите конфисковать?

— Может, и конфискуем. Мы охраняем общественное имущество.

— Это не общественное имущество. Так, кое-какие тряпки. Американцы дали.

— Почему вы не сняли лагерную куртку? — допытывался Мелецкий, как следователь. Хенрик вспомнил допрос в замке. Это метод или потребность, вытекающая из характера?

— Могли бы одеться поприличней, — продолжал Мелецкий.

— Чтобы соблазнять романтически настроенных мужчин? Спасибо, хочу немного постоять.

— К сожалению, мы едем в обратном направлении.

— Я заметила. Всего хорошего.

— Но зато в одно знаменитое место, — быстро вмешался Рудловский.

— Пан Рудловский, — грозно сказал Мелецкий. Старуха спросила:

— Чем знаменитое? Костюшко ночевал?

— Нет, любовница Гитлера. И оставила много белья, — сказал Рудловский, подмигивая.

Блондинка повернулась к женщине в полосатой куртке:

— Пани Анна, надо подумать.

— А это далеко? — спросила Анна.

«Я когда-то слышал этот голос, — подумал Хенрик. — Но тогда он не был таким сухим. У него были другие краски и другая температура».

— Пятнадцать километров, — объяснил Мелецкий. Достал свой мандат. — Курортный городок Грауштадт. Жители эвакуированы. А это, видите, магическая бумажка.

Старуха прочитала.

— Бумажка соблазнительная.

— А мы? — обратился Мелецкий к бойкой блондинке. Он снова сжал ее локоть: — Проведем веселый вечер.

Блондинка воскликнула:

— Прекрасно! Вспомним молодые годы.

Потом воцарилось напряженное молчание. Хенрику казалось, что его осматривают и оценивают. Лахудры чертовы!

— Не знаю, годимся ли мы для веселого вечера. Для этого мы слишком грустные, — услышал он голос Анны.

— Зачем грустить! — крикнул Чесек. — Да здравствует свобода!

— Надо себя пересилить, — подхватил Рудловский.

— Надо? — Это она, Анна. — В самом деле?

Хенрика резанула последняя фраза, он посмотрел на Анну. Она, наверно, прочла в его глазах одобрение, потому что по ее лицу проскользнула едва заметная улыбка. Бойкая черная толстуха спросила:

— И надолго?

— Самое большее на две недели, — объяснил Мелецкий. Хенрик спрыгнул с машины.

— Пан доктор! Мелецкий повернулся к нему.

— Как, две недели? — удивился Хенрик. — Мы же должны организовать местную власть.

— Естественно. Но с какой-нибудь машиной баб можно будет отправить назад. Вот только…

Мелецкий отвел Хенрика в сторону.

— Их пять, а нас шесть, — сказал Мелецкий. — Может быть конфликт.

— Не будет, меня не считайте.

— Вы пас?

— Да.

— Почему?

— Ищу принцессу, — сказал Хенрик с улыбкой. — Может быть, попадется.

Женщины стали взбираться на машину.

— Дамы на колени! — крикнул Чесек.

— Пани Анна!

— Спасибо, мне хочется постоять.

— Пани старше!

— Барбара, если вы так любезны. Пожилая села Чесеку на колени.

— Очень приятно, — сказал он, не скрывая своего удивления. — Меня зовут Чесек.

Послышались имена: Хонората, Зося, Янка, Зося, Янка, Хонората. Он не запомнил, кого как звали, слышал, что Рудловский по очереди представляет их.

— А это Хенрик, — услышал он и поклонился.

Янка, Зося, Хонората — какая разница? Он видел только формы, выпуклости — единственное, что у них осталось от его идеала женственности.

— Не хотите таблетку? — спросил Рудловский чернявую. — Против морской болезни.

Машина доехала до развилки и свернула в лес. Она двигалась по тенистому коридору в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны деревьев. И пахло по-настоящему. Не пожаром, не хлоркой и падалью, а лесом, живицей, грибами, мохом, волосами молодой девушки. «Я был прав, — подумал Хенрик, — останусь в лесу». Он стоял, опираясь о крышу кабины, ощущая возле своей руки руку печальной женщины в лагерной куртке. Она задумчиво смотрела вперед, ветер развевал ее короткие волосы, гладил лоб и вздрагивал на ресницах. Она закрыла глаза, словно желая что-то вспомнить, вызвать какую-то картину.