— Мне кажется, что Гневковский вне подозрения. Во-первых, он старик. А во-вторых, у него нет машины.

— Вы хотели сказать: у него не было машины? — заметил Пакула. — Ведь у убийцы тоже больше нет машины.

— Ох, вспомнил! Ведь у Скажинского была машина. Когда я познакомился с ним у сестры Рикерта, он собирался продавать свою машину, так его напугала гибель Рикерта.

Пакула подвез Генрика до самого дома. На прощание поручик обещал позвонить, как только станут известны результаты экспертизы.

Дома Генрик набрал номер телефона редактора лодзинского издательства и попросил рукопись воспоминаний доктора Крыжановского. Ему, мол, хочется поместить в еженедельнике еще несколько отрывков.

— Опоздали, — ответил редактор. — «Эхо» вас опередило.

— Что? «Эхо»? Да зачем им такие воспоминания? Они для «Эха» слишком серьезны.

— Не знаю, не знаю. Рукопись забрал Кобылинский.

— Но у вас, наверное, есть еще один экземпляр?

— Есть-то есть, но «Эхо» договорилось с нами раньше вас. Редактор еще долго отказывался, но в конце концов грубая лесть и уговоры Генрика взяли верх.

— Ладно, договорились. Вечером я пришлю к вам сына с рукописью.

Готовя себе ужин, Генрик прислушивался, не звонят ли. Наконец в дверь позвонили. Но вместо мальчика в дверях стояла Розанна. За ужином он сообщил ей о смерти Кобылинского. Розанна отреагировала точно так же, как Пакула:

— Будь осторожен! Тебе и самому ясно, что теперь твоя очередь.

— Не уверен. Зачем ему меня убивать?

— А Кобылинского?

— Он, очевидно, напал на след убийцы. Убийце нет смысла бояться меня: ведь я понимаю в этой истории не больше, чем Пакула или ты, моя дорогая Розанна.

— У тебя нет никакой версии и ты никого не подозреваешь?

— Послушай, Розанна. В любом уголовном деле подозреваемых больше, чем нужно. В нашем случае все наоборот. Я действительно не вижу, кого подозревать. Я не знаю ни киноактера, любовника пани Бутылло, ни сына Бутылло, сидящего в тюрьме. Кого же подозревать? Рассмотрим действующих лиц этой истории. Рикерт вне подозрений, поскольку умер. Пока трудно сказать, был ли то несчастный случай или убийство. Сестра Рикерта. Почтенная старушка. Разумеется, ее внешность может оказаться просто маской. Во всяком случае, убить ударом ножа троих, двое из которых — сильные мужчины, она не в состоянии. Для такого убийства нужна большая физическая сила, ловкость и уверенность руки. Старушка отпадает. Бутылло. Мертв. Пани Бутылло мертва. Гневковский. Старик, физически очень слаб, автомобиля никогда не имел, а у убийцы была темно-зеленая «сирена». Сконечный, зубной врач. Мы знаем о нем следующее: купил у Рикерта золотое блюдо, поэтому-то к нему и приезжал пятого июня репортер Кобылинский. Совершенно неясно, для чего Сконечному понадобилось бы убивать репортера. Репортер погиб скорее всего в ночь с шестого на седьмое. Маловероятно, чтобы Кобылинский еще раз посещал Сконечного. Хотя… Труп обнаружили в трех километрах от дома врача, и это, пожалуй, подозрительно. С другой стороны, у Сконечного был «микрус», а не «сирена».

— Ты никого не забыл?

— Остаются еще двое. Адвокат Станецкий и Скажинский.

К сожалению, о Станецком известно только одно: он был другом Рикерта. Немногим больше мы знаем о Скажинском. Он человек удивительной честности. Отдал сестре Рикерта долг, о котором она ничего не знала. Хотел купить у Гневковского золоченую солонку, но здесь нет никакого криминала. Ах да, у Скажинского была машина, он собирался ее продавать. Однако этого далеко не достаточно для подозрения. Думаю, что мы пока не знаем имени убийцы.

Розанна задумалась. Генрик вновь анализировал события минувших дней. Наконец он произнес:

— У нас нет почти никаких сведений об убийце. Известно только, что Бутылло он заколол немецким штыком, его жену — кухонным ножом и что у него была темно-зеленая «сирена». Нам не хватает самого основного — мотива убийства. Лишь в случае с Кобылинским иначе: убийца видел в репортере своего преследователя.

— Кое-кого ты выпустил из виду, — заметила Розанна.

— Ты об Иксе? А что мы знаем об Иксе? Какой-то мужчина или какая-то женщина продали Рикерту старинные часы, золотое блюдо и золоченую солонку. Мы можем предполагать, что и Бутылло получал от Икса вещи для продажи и имел из-за них неприятности. Если допустить, будто Икс торгует вещами подозрительного происхождения, скорее всего награбленными во время войны, то становится ясно, почему он скрывает свою фамилию. Но в какой связи это с тройным убийством?

— Ты забываешь, что Кобылинский погиб, выясняя личность Икса.

— Извини меня, твои выводы несколько примитивны. Раз Кобылинский погиб, разыскивая Икса, ты делаешь вывод, будто его убил Икс. Если я умру в лесу, собирая грибы, значит ли это, что я умер, отравившись ядовитым грибом? Ведь я мог наступить на мину, умереть от разрыва сердца и так далее…

Звонок у двери прервал нить его рассуждений. Генрик вышел из комнаты и вскоре вернулся с рукописью в руке.

— Я почитаю, — сказал Генрик. — Хочу проверить, что могло заинтересовать Кобылинского в мемуарах Крыжановского.

Через некоторое время зазвонил телефон.

— Говорит Пакула. Вы один дома?

— Нет… — ответил Генрик после недолгого колебания.

— Кто у вас?

Генрик нерешительно кашлянул.

— У меня… ну… это…

— Кто у вас? Кто? — заволновался Пакула.

— Алиби, мое алиби. Пакула успокоился.

— Понимаю, — сказал он.

— Ну, что экспертиза? — спросил Генрик.

— Кобылинский был убит скорее всего шестого июня. Во всяком случае, таково мнение экспертов-медиков. Что касается машины, то, как можно догадаться, визитной карточки в ней не оказалось. Номера на моторе, шасси и кузове тщательно соскоблены. Пока ничего не установлено.

— Вы говорите «пока»?

— Мы отправили машину в Варшаву, в отдел криминалистики. Там смогут восстановить соскобленный номер.

— Ловкач он, однако!

— Это почему?

— Единственный след к нему — машина. А теперь и его нет.

— Вы шутите, — сказал Пакула. — Утопив свою машину, он совершил величайшую глупость. С таким же успехом он мог оставить нам визитную карточку со всеми своими данными.

— Не совсем так. Вы же не знаете хозяина машины?

— Узнаю. А пока хочу вас еще раз попросить: соблюдайте осторожность. В этой истории трупов уже хватает. Да вы и сами понимаете.

— Понимаю, — упавшим голосом ответил Генрик.

— Думаю, дело подходит к концу.

— Вы уже были у Станецкого и Скажинского?

— Нет. Поеду завтра утром. До свидания. Встретимся после ареста убийцы. Пока!

«Много на себя берешь, — подумал Генрик. — Может оказаться, номера соскоблены так основательно, что никакие эксперты не помогут». Он углубился в рукопись. На сто двенадцатой странице он прочел следующее:

«Летом сорок четвертого года меня принудили работать в группе, задачей которой был осмотр домов в гетто, откуда жителей отправили в Освенцим. Руководил группой печальной известности Курт Шуллер, великолепно владевший польским языком. Кем он был до войны, не знаю. Говорили, что в СС он служил уже давно. В Лодзи он был полгода и успел прославиться своими зверствами и издевательством над мирным населением. На моих глазах он застрелил двух детей и старуху. Во время ликвидации гетто Шуллер мародерствовал. Он требовал, чтобы мы обыскивали квартиры самым тщательным образом. Однажды он появился с палисандровой тростью в руке. Говорили, будто он нашел ее в какой-то квартире. Стоило одному из нас остановиться хоть на минуту, как Шуллер вытаскивал из тросточки штык и больно колол им несчастного».

Трость со штыком!.. Несомненно, это та трость, которую Генрик купил в комиссионке!..

Генрик продолжал читать, а когда закончил, подошел к книжному шкафу и достал подшивку с последними номерами своей газеты. Нашел фрагменты из дневника доктора Крыжановского и пробежал их глазами, словно сравнивая с только что прочитанной рукописью.

«Мне приказали сортировать золотые и серебряные вещи, реквизированные у людей, брошенных в лагеря смерти. Война приучила меня ко многому, но по сей день не забуду потрясения, которое я перенес при виде вещей, принадлежавших моему ближайшему другу. Я сразу узнал их. Всякий раз, когда я навещал Морица, он с гордостью демонстрировал мне их. Золотая солонка с Ледой и лебедем была работы Челлини, а серебряный нож с вензелем «ЕМ» был частью столового прибора Екатерины Медичи. Когда я со слезами на глазах смотрел на вещи дорогого мне человека, ко мне подскочил Шуллер. Обозвал меня ленивым животным, вырвал у меня солонку и нож. На следующий день меня отправили в Освенцим».