Рядом с ней, опершись небрежно о барьер, полуобернувшись спиной к публике, ее муж обсуждает новости биржи со звездой нефтяных промыслов, рябым и сутулым Юрасовым.

Над креслом m-me Даниловой склонился молодой юрист Захаров.

В первом ряду кресел блестит лысина редактора «Искры» Платонова; перед ним, обернувшись спиной к оркестру, его правая рука — фельетонист Львов, высокий, стройный брюнет с подвижным, нервным лицом, осматривает наполняющиеся ложи, называя по именам входящих лиц стоящему с ним рядом следователю Зорину.

— Однако, вы знаете чуть ли не всю Москву?

— Моя профессия заставляет меня знать и наблюдать всех и вся — иначе скоро бы иссякла моя фантазия!

— Помимо фантазии у вас блестящее, но часто жестокое письмо; и не хотел бы я попасть к вам в переделку!

— О, Николай Николаевич, куда страшнее, право, попасть в переделку к вам, чем ко мне, — отпарировал Львов.

— Оставим шутки, я часто восторгаюсь полетом вашей фантазии, задумываясь над вопросом — что нужно вам видеть, чтобы улететь из окружающей действительности, — любезно улыбнулся Зорин, быстро поборов набежавшее было на его лицо облачко неудовольствия.

— Если лира звучит, мы забываем, даже больше, не замечаем окружающего и пустота наполняется лицами и звуками. Вот посмотрите, например, на темную пасть ложи «А», — нервно вздрогнул Львов, — не кажется ли вам, что ее глубина наполнена какой-то скрытой опасностью; раскроются двери и… над кем-то совершится приговор судьбы…

В этот миг дверь ложи широко распахнулась; повернув выключатель, капельдинер осветил чопорную, со строгой выдержанностью одетую, леди Лимингтон Тольвенор; за ней сухие фигуры ее мужа и сэра Эдуарда Карвера.

— Полет вашей фантазии на этот раз не совсем удачен, — засмеялся Зорин. — Сиятельные фигуры леди и лорда Тольвенор могут заморозить, но не убить; рука же лорда, хотя и влиятельная, не подписывает приговоров!

— Я говорил вам, что для нас часто открываются двери в невидимое, но согласен с вами, что на этот раз мое предчувствие скрытой, грозящей кому-то опасности из литерной ложи не может относиться к лорду или его чопорной супруге, а м-р Карвер очень добрый и отзывчивый человек, неспособный причинить вреда даже мухе; его приемы в Гранатном поистине очаровательны!

Львов низко поклонился, когда по нем мимолетно скользнул лорнет леди Тольвенор. Едва заметным движением головы ответила ее светлость, сухо поклонился лорд и ласково улыбнулся Карвер. За ними, в глубине первого отделения ложи, полузакрытая портьерой, едва виднелась чья-то фигура.

Слегка постучала о пюпитр и поплыла в воздухе палочка капельмейстера. Полились звуки оркестра и погасли огни. Мягко шурша, раздвинулся расписанный веером занавес. Тысячи глаз устремились на сцену и взрыв рукоплесканий встретил появление артистки. Блестящая красота ее, несравненная грация и небольшой, но хорошо поставленный чарующий голос надолго приковали к сцене всеобщее внимание.

— Сегодня у вас за ужином прислуживает Кай-Тэн; пригласите Данилова и познакомьте его с Тахикарой, — шепнул отрывисто Тольвенор.

Карвер вздрогнул с головы до ног.

Долго не умолкали овации по окончании первого акта.

Быстро поднялись с своих мест навстречу входящему в их ложу англичанину финансовые тузы; г-жа Данилова, польщенная вниманием Карвера, расцвела…

Мертвыми, погасшими глазами смотрит на выходящую публику Львов…

— Первая ложа от сцены в партере… Подготовьте сидящую там даму к сегодняшнему визиту Кай-Тэна, — чуть слышно бросил лорд в направлении слабо шевелящейся портьеры.

— Будет исполнено, — так же тихо ответил сидящий там неизвестный.

— Вы совсем забыли меня, г. Данилов, и я был бы очень рад видеть вас сегодня у себя за ужином, — любезно улыбнулся Карвер, вставая, так как прозвучал уже второй звонок и пора было уходить.

— Прекрасный, замечательно симпатичный человек, — восторженно отозвалась г-жа Данилова, лишь только за ушедшим закрылись двери.

— Это уж чисто по-женски, Анна Николаевна; ну, можно ли восхищаться каким-то англичанином, когда перед нами несравненная Мари Перье!

— Всему свой черед, Михаил Ивановича… Тише; раздвигается занавес и сейчас я отдам ей все свое внимание, а быть может, всецело разделю ваши восторги!

Но бедной Анне Николаевне не удалось сделать ни того, ни другого.

Много неудовольствия вызвала она у соседей своим поведением. Весь акт нервно вертелась на кресле, проводила рукой по лбу, отгоняя какую-то мысль или, наоборот, силясь что-то вспомнить. К концу акта голова ее опустилась на грудь.

— Что с тобой? — тревожно спросил муж, как только вспыхнуло электричество. — На тебе буквально лица нет!

— Не обращай на меня внимания, Сережа, и продолжай восторгаться Перье. Я необъяснимо нервно стала себя чувствовать и готова была бы уехать, не ожидая конца, если бы не жаль было расстраивать вечера тебе и нашему милому Михаилу Ивановичу!

— Обо мне, пожалуйста, не думайте; я досмотрю оперетку и в одиночестве, а вечер после одиннадцати у меня все равно занят; у вашего же мужа едва хватит времени довезти вас до дому и возвратиться в Гранатный переулок без опоздания к ужину!

— В таком случае не буду напрасно мучиться, я чувствую себя отчаянно усталой. Желаю вам приятного вечера, Михаил Иванович, и прошу не забывать нас, а сегодня извините за расстроенную компанию, — любезно простилась г-жа Данилова.

Глубокая ночь. Изысканный ужин у м-ра Карвера окончился. Довольные, веселые гости переходят в кабинет и прилегающую к нему маленькую гостиную, где радует их взор безукоризненно вычищенное зеленое сукно карточных столов.

В кабинете играют в макао; более солидная компания перешла в гостиную, где засела за бридж. Тишину прерывают только возгласы игры. Через час страсти разгорелись. Под густыми облаками табачного дыма потускнело электричество. Возбужденные лица раскраснелись и покрылись каплями пота. К шелесту бумажек начал примешиваться веселый звон золота.

Хозяину не везет. Лицо его мертвенно бледно, глаза неестественно горят, что неудивительно при его большом проигрыше. Зато перед Даниловым кучка золота и бумажек растет и растет.

— Вам везет, как утопленнику, — пошутил его сосед.

— Я давно готов был бы бросить, если бы не стыдно было встать от стола с таким огромным выигрышем.

— Почему? Счастье не каждый день приходит, и не следует бросать карт, пока они к вам так доброжелательны!

— Я чувствую себя усталым настолько, что играю, не отдавая себе отчета. Вероятно, повлияла духота театра, да и здесь не лучше, несмотря на раскрытую дверь в сад.

— Разделяю ваше мнение, г. Данилов, и, пожелав компании возможно больших выигрышей, отправляюсь домой, — произнес доктор Тахикара, вставая со стоящей в углу комнаты кушетки. В начале вечера он проиграл несколько сот рублей и благоразумно удалился от игорного стола.

Между столами бесшумно скользили хорошо дрессированные лакеи, предлагая гостям прохладительные напитки, вина, фрукты. Среди них находился китаец Кай-Тэн, личный слуга Карвера, удостаивавший лакеев своей помощью только в случае особенно большого наплыва гостей. Переходивший через комнату Тахикара обронил портсигар, который в тот же миг поднял Кай-Тэн, попутно услужливо стирая с него пыль.

В вестибюле важный швейцар подал доктору пальто и позвал его автомобиль.

— Пожалуйста, позовите и моего шофера, — раздался усталый голос Данилова.

— Вы все же решились покинуть кому-то свое счастье, — обернулся Тахикара.

— Да, я слишком устал!

Раздался гул отъезжающего автомобиля доктора и почти следом за ним вышел Данилов. Лишь с третьего раза его шофер услышал зов.

— Измучился ожиданием, бедняга, и уснул, — снисходительно подумал Данилов.

— Домой, Васильев, — отдал он распоряжение, садясь в автомобиль.

Быстро мчится по сонным улицам Москвы даниловский автомобиль; опытный шофер ловко объезжает неровности мостовой, прожектор бросает яркие снопы света, карета мягко покачивается на своих рессорах. На пути глухой переулок, где Васильев на миг задержал ход машины. Причиной была, вероятно, большая груда камней для постройки, которую он и объехал тихим ходом. Мягко шуршат шины… Сигналов не нужно, на улице никого нет.