Обогнув шестигранную беседку, Юэ Тофу заметил впереди Малыша, бежавшего слегка подпрыгивая. Его старенькие синие кеды шлепали по грязной тропинке сбивчиво и не в лад. Тощие ляжки слегка подрагивали в широченных трусах. Лилово-красная тренировочная фуфайка совсем уже потеряла вид, но на спине по-прежнему гордо красовался номер семь. Что на груди, Юэ знал не глядя: там были начертаны четыре иероглифа, известные, как говорится, «среди всех людей» — название их родного университета.

Ах, славная альма-матер, рассеявшая своих отпрысков по всему миру!

В их группе был всего двадцать один человек, но казалось, куда ни поедешь, обязательно встретишь своих. Только в управлении их оказалось трое: Малыш, Цай Дэпэй и он сам.

Конечно, если поразмыслить, ничего удивительного в этом нет. Получили одну специальность, на работу почти всех распределили в одну систему, не считая того, что вышли из такого знаменитого вуза; с шестидесятого года, когда его окончили, успели приобрести кое-какой опыт и, в общем, могли работать самостоятельно. Да и времена наступили отличные, когда в центре стали ценить интеллигенцию, — в общем, воды под килем прибыло. Выезжая в командировки на места, он всякий раз встречал одного-двух бывших однокашников, сделавших карьеру. Правда, начальнику отдела где-нибудь в провинции далеко до завотделом здесь в центре, в министерстве, — до такого, как он…

Юэ Тофу приходилось слышать, что его считали лучшим в группе. А в последнее время в центре появились новые веяния, заговорили о дальних перспективах, подняли вопрос о подготовке руководителей третьего эшелона… Был определен и возрастной предел для него — от тридцати пяти до сорока пяти лет.

Юэ как раз подошел к самой вершине — к сорока пяти…

Его поколению, право же, повезло — удалось получить высшее образование. И хотя во времена «великой культурной революции» учебу пришлось бросить, но «изначальная жизненная сила» ущерба не понесла, политическим нападкам они не подвергались, разве что работали тяжко. А сейчас, когда все они в расцвете лет, Центральный комитет, с одной стороны, вдруг обратил внимание на интеллигенцию среднего возраста, а с другой — на критическую ситуацию, когда нет преемственности между зрелыми кадрами и «молодой порослью». Укажи ЦК на это несколькими годами раньше или позже, что им было бы от того проку? Обрати ЦК внимание только на одну сторону — они бы тоже погоды не сделали. Но сейчас… Вот уж правду говорят: каков ветер, таков и дождь!

Кто-то узнал, что у Юэ Тофу есть шанс быть выдвинутым парткомом на должность заместителя начальника управления. Некоторые факты как будто подтверждали этот слух.

Да чего далеко ходить: в управлении его назначили ответственным за общие вопросы производства и планирования — а они затрагивают и научно-исследовательские учреждения, и производственные, и потребляющие — всего больше ста организаций. И пусть над ним стоит еще начальник управления, он только подписывает бумаги, а реальная власть в руках у Юэ. Кстати, начальнику уже шестьдесят восемь — пожалуй, через несколько месяцев он тоже пополнит ряды «покинувших пост»… И еще: последнее время Юэ каждый раз приглашают на расширенные заседания парткома…

От этих мыслей во взгляде Юэ Тофу появилась какая-то умудренность и значительность, а губы непроизвольно поджались. Словно актер, он уже входил в роль.

Еще несколько шагов — и Юэ Тофу догнал Малыша. В институте его прозвали так студенты — из всей группы он был самый младший. Сейчас Малыш уже начал лысеть, но Юэ так и не отказался от старого прозвища. Вообще, став начальником, он невольно начал называть многих уменьшительными именами. Обращаться так к нижестоящим было довольно удобно — со стороны руководителя ощущалась некая задушевность, а сам Юэ, еще не слишком старый, начинал от этого выглядеть солиднее.

Малыш обернулся на бегу и осклабился.

— Бегаешь? Ну-ну! — бросил Юэ Тофу без особой теплоты, но не слишком холодно и, не дожидаясь ответа, побежал дальше. Сделал он это намеренно — уже сейчас надо держать старых дружков на расстоянии, чтобы разрыв не показался чересчур резким, если Юэ в будущем займет важный пост. А то пойдут разговоры, что он зазнался, забыл старое… Да, в интересах дела старых дружков надо держать на определенной дистанции. Иначе начнут здесь все разнюхивать — и хорош он будет, если распустит язык… Ведь скажешь им что-нибудь — нарушишь организационный принцип, не скажешь — испортишь отношения!

Однако Малышу такое даже в голову не приходило: какой бы высокий пост ни занял Юэ Тофу — хоть заместителя Председателя республики, Малыш не сомневался, что сможет в любое время точить с ним лясы. Поэтому он даже внимания не обратил на неразговорчивость и сдержанность приятеля, а, поддав немножко, тут же поравнялся с ним.

— Слушай, куда это ты уходил вчера вечером? Я пришел, а тебя нет.

— По делам. — Юэ Тофу даже не спросил, зачем приходил Малыш, — ясно, что ничего стоящего. Малыша этот уклончивый ответ ничуть не задел. Его, собственно, не интересовало, куда уходил Юэ, просто он зря потащился к нему и жаль было потраченного времени.

— А Хуэйфэнь тебе не сказала?

— Она уже спала, когда я вернулся.

— Да, от женщин никакой пользы, один вред!

Юэ Тофу покосился на Малыша. Бежал тот неправильно — предплечья, вместо того чтобы двигаться вперед и назад, описывали перед грудью какие-то круги, как будто рычаги мотовила, наматывавшего нитки.

— Слыхал новость? Из отдела кадров приходили двое, интересовались Цай Дэпэем — говорят, его выдвигают в заместители начальника управления!

В какое-то мгновение Юэ даже не сразу среагировал — уж слишком непохожа была эта новость на то, о чем он сейчас мечтал. А когда воспринял ее, то даже не ушами, а каждой клеточкой тела, потаенными глубинами сердца.

Нет, это было слишком ошеломляюще — невозможно поверить. Он уже так свыкся с мыслью о высокой должности, которую займет со временем, что вдруг ощутил себя ползущим по грязи, после того как всю жизнь ходил с гордо поднятой головой… Мгновенно появившееся чувство усталости поползло откуда-то от икр и голеней по внутренней стороне ляжек, подбираясь к животу. Он даже не нашелся сразу что ответить Малышу — весь был охвачен безысходностью крушения своих надежд. Пусть он не был среди стоящих в первом эшелоне, но раньше он, по крайней мере, знал, что пройдет лет пять — и всем им придется уйти со своих постов. Стоило ли ему, третьему эшелону, двадцать лет ждать этого момента, чтобы проиграть все?! Было от чего прийти в отчаяние!

Он вздрогнул, и что-то твердое, колом став в горле, поползло по пищеводу, причиняя мучительную боль. Боль медленно проникала дальше, в желудок, и лишь когда от жестоко истерзанного пищевода не осталось ничего, кроме этой невыносимой боли, счастливая мысль заставила его усомниться в достоверности сообщения.

Да, поверить этому он просто не мог. И по очень простой причине — ведь известие-то принес Малыш, великий путаник, человек не от мира сего, о чем знало все управление. Такие люди способны принять за правду любую ерунду, а правду посчитать чепухой, им недоступны оттенки события. И пусть сам он тоже не слишком сведущ, но за его плечами как-никак более чем двадцатилетний опыт партийной работы — не то что у Малыша.

И все же что-то мешало ему окончательно успокоиться. Ведь если из отдела кадров действительно кто-то приходил и интересовался Цай Дэпэем — о таком важном деле он, Юэ Тофу, не мог не знать, — во всяком случае, он узнал бы об этом раньше Малыша.

Сердце его бешено прыгало, но отвечать Малышу приходилось так, как будто ему не было до этого всего ровно никакого дела.

— Не слыхал, — произнес он, сделав абсолютно равнодушный вид.

Понимать его слова следовало так: «Может, и слышал, но надо ли безответственно распространять подобные слухи?!»

Красное, обжигающее солнце, до сих пор словно укутанное в одеяло, внезапно прорвало серую, как черепица, завесу туч, проделав в них изрядную дыру. Темно-красные лучи брызнули сквозь прореху в облаках, воздух стал сырым и горячим, голова Юэ Тофу начала зудеть, словно от чесотки.