В той местности, где он жил, такие «грошовые свадьбы» были не новостью. Совсем молодые парни и старые холостяки, у которых не было денег на подношения семье невесты, обращались к женщинам из Сычуани. А те — словно картотеку с собой носили. Вспомнят какую-нибудь девушку и напишут, приглашая приехать. Получив письмо, девушка приезжала, а приехав — выходила замуж. Так и Сючжи приехала по письму. Ее «выписали» для молодого тракториста из седьмой бригады. Но пока она выправляла разрешение, пока добиралась, проезжая по станции в день, тракториста не стало. За три дня до ее приезда он перевернулся на тракторе. Она даже не пошла на место кремации. Зачем? Идти к землячке было неудобно. Той нелегко жилось: муж — калека, только что ребенок родился. Так и сидела перед конюшней седьмой бригады, тупо глядя на свою тень, которая медленно двигалась, как на солнечных часах.
Насмешник в обед приехал за кипятком. Увидел ее, узнал, в чем дело, постоял с чайником в руке, подумал и, бросив табун, помчался по всем дворам искать жениха. В седьмой бригаде оставалось три холостяка. Они по очереди подходили к конюшне, рассматривали девушку, но, худенькая, невысокого роста, она не вызывала у них интереса. И тут Насмешник вспомнил о Линцзюне, которому было за тридцать.
Так он и женился. Такая вот романтическая история.
Правый женился! Для производственной бригады это было большим событием. Люди, увязнувшие в «проведении революции», были рады хоть на время освободиться от «уклонов» и «исправлений». Все хотели поздравить «правого элемента», который никому из них ничего худого не сделал, а только честно и добросовестно трудился. Люди прежде всего люди. Они приходили с теплыми словами, радовались за него, да и за себя тоже — что не растеряли в этой «революции» человечности. Кто дарил ему котелок, кто несколько фунтов зерна, кто талон на кусок ткани… А молодой ветеринар предложил скинуться со двора по полтине — молодым на обзаведение. На общем собрании случилось невероятное событие, какого не было с начала «великой культурной революции»: единогласно — удивительное единство! — решили предоставить ему отпуск на три дня. Нет, доброты у людей не отнимешь, даже в самые мрачные времена.
Так они начали строить свою семью.
По натуре своей Сючжи была веселой, жизнерадостной, поэтичной. Только образования ей не хватало: она училась лишь в начальной школе, да и то всего два года. На третий день после ее приезда кинопередвижка показывала фильм «Ленин в 1918 году». Ей запомнились слова Василия, которые она потом часто повторяла, радостно смеясь: «Будет и хлеб, будет и молоко!» Брови у нее были тонкие, глаза небольшие, и когда Сючжи улыбалась, они становились узкими щелочками, формой похожими на полоску молодого месяца. А милые ямочки на щеках!..
Весь день Линцзюнь пас лошадей, а Сючжи под палящим солнцем месила глину, лепила кирпичи и сушила. Потом нагружала тачку и везла к дому. Она решила сделать стену, чтобы получился внутренний дворик. Из девяти с половиной миллионов квадратных километров огромной страны она выбрала кусок земли в восемнадцать квадратных метров. Она говорила: «Там, на моей родине, у каждого дома растут деревья, а тут выйдешь за порог — и ничего, кроме неба, не видишь». Она выкопала где-то два тополя, толщиной с руку, притащила домой — откуда только силы взялись! — и посадила во дворе, один справа, другой слева от входа. Когда стена была закончена, она принялась разводить птицу. Завела кур, уток, гусей и даже несколько пар голубей, потом кроликов. За такую активность ее прозвали «начальником генерального штаба». Сючжи очень досадовала, что госхоз не разрешает рабочим выкармливать свиней, и часто говорила Линцзюню, приподнимаясь с подушки, будто видела во сне, что вырастила большую-пребольшую свинью.
Запущенное хозяйство, где трудился Линцзюнь, напоминало болото. Начальству ни до чего не было дела. Вот только «уничтожение капиталистических хвостов» неуклонно проводилось в жизнь. Но Сючжи была упрямой, как молодая травка, которая пробивается даже через каменную плиту. Ее зверюшки словно по волшебству росли и плодились с неимоверной скоростью. «Будет и хлеб, будет и молоко!» В самом деле, примерно через год в их жизни произошли большие перемены. При прежней мизерной зарплате они уже могли прилично одеться и нормально поесть. Сючжи шла наперекор всем законам общественного развития: такой был у нее характер. Словно не слыша громких призывов к коммунизму, она осуществила у себя дома переход от натурального хозяйства к товарному. Все держалось на ней. Когда она возвращалась, закончив работу, с нею возвращались куры, утки и гуси. Цинцин сидела у нее за спиной, голуби — на плечах и на голове, куры и утки вертелись под ногами. Она ставила на огонь котел с водой и, хотя не была знакома с эргономикой, словно тысячерукая Гуаньинь[65], не торопясь, без суеты управлялась со всеми делами.
Эта женщина, познавшая голод, не только принесла ему домашнее тепло и уют, но помогла прочно обосноваться на этом клочке земли и глубоко пустить корни, которые питались их собственным трудом. Соединив свою жизнь с Сючжи, он полюбил землю, на которой жил, еще полнее ощутил чистоту, честность и прямоту жизни, основанной на труде. Он, наконец, обрел радость, к которой стремился столько лет.
Когда замначальника Дун объявил, что решение по его делу пересмотрено, когда дали справку, когда на основании постановления ему выдали в бухгалтерии материальную помощь — пятьсот юаней, — он вернулся домой и рассказал все Сючжи. На лице у нее было написано удивление. Она наскоро вытерла руки о передник и пересчитала новенькие бумажки.
— Слушай, Сючжи, с сегодняшнего дня мы такие же люди, как все остальные! — Он умылся и крикнул: — Эй, ты почему молчишь? Что ты там делаешь?
— Ну и дела! — рассмеялась Сючжи. — Я все никак сосчитать не могу. Несколько раз принималась — ничего не выходит. Так много денег!
— Ай-ай-ай! Ну что ты за человек! Подумаешь, деньги! Главное, что меня больше не считают правым, что я как бы заново родился… Вот чему надо радоваться!
— Заново родился! Скажешь тоже. Я вот на тебя смотрю — ты все тот же. Раньше говорили, ты — правый элемент. Прожил полжизни, теперь говорят — ошибка вышла, наперед веди себя хорошо. Подумаешь, счастье какое! Ты разве что-нибудь не так делал? Мы как жили, так и будем жить. Только с деньгами оно спокойнее. Ты меня не ругай, дай лучше я сосчитаю.
И верно. Сючжи моложе его на пятнадцать лет, но никогда не считала, что он чем-то отличается от других. Вот что значит простая крестьянская мудрость! Правый элемент, не правый элемент — эти проблемы ее мало волновали. Она только знала, что он хороший и честный — и этого было вполне достаточно. Работая вместе с другими женщинами, она часто говорила:
— Отец нашей Цинцин — человек честный, простой. Ох, всякого натерпелся. Пинай его ногами — не пикнет. Волк за ним погонится — не побежит. Такого обидеть — совсем надо стыд забыть. Чтоб этим гадам на том свете досталось!
Да, Сючжи любит деньги и переживает, что мелкую монетку нельзя разломить пополам, чтобы не сразу истратить. А уж пятьсот юаней — целое состояние! Руки дрожат, когда их держишь, в глазах — слезы радости. Однако, узнав, что отец мужа — «иностранный капиталист», она ни слова не сказала о деньгах. Лишь советовала взять с собой побольше яиц, сваренных в ароматном чае, чтобы его угостить. Она то и дело поучала Цинцин, которой едва исполнилось семь лет:
— Только деньги, заработанные собственным трудом, приятно тратить. Тогда и на душе спокойно. Вот я, к примеру. Продам яйца — куплю соль. Потружусь на уборке риса — куплю перец. Поработаю сверхурочно — тебе чего-нибудь куплю.
Она никогда не философствовала, не рассуждала о высоких материях. Ее простые, доходчивые слова были понятны даже маленькой дочке: труд надо почитать и ценить. Только вознаграждение за труд приносит человеку радость. Богатство, добытое обманом и насилием, — позор!
