— Слава Богу! — воскликнул Матье Мишель. — Если будет война, то мне искренне жаль господ англичан. Давненько я уже по ним не стрелял!

— Господин Мишель, — заявил, выступив впереди самого генерала, человек, превышающий всех ростом, — воистину золотые слова сорвались сейчас с ваших уст! Вот я, к примеру, купил себе у одного капитана из Сен-Мало ружье, которое некий обитатель Нанта по имени Желен изготавливает специально для наших островов, оно стреляет пулями в шестнадцатую фунта! Честное слово, одной такой пули за глаза хватит, чтобы насквозь прошить каркасы тройки англичан!

Это оказался Лефор. Он продолжил:

— И ружье это, господа, может служить сразу двум целям! Когда оно разряжено, им вполне можно пользоваться вместо дубины, ведь приклад у него потолще и потяжелее французского окорока, а ствол подлиннее трех футов!

Генерал с улыбкой похлопал бывшего пирата по плечу, а поскольку все уже заметили, что он собирается сделать какое-то важное заявление, то в гостиной вдруг воцарилась мертвая тишина.

— Пока еще рано говорить о настоящей войне, — наставительно проговорил Дюпарке. — Я виделся с господином де Туаси… Ясно, что там, во Франции, регентша и ее советники видят все то, что происходит в наших краях, не вполне в том же свете, что мы с вами здесь… Тем не менее господин де Пуэнси, так же как и Жан Обер, если только новому губернатору удастся до них добраться, и вправду рискуют своими головами!

— Никогда! — вскричал Лефор. — Никогда, пока я жив, никому не удастся схватить нашего доброго сен-кристофского командора!

Жак смерил ледяным взглядом не в меру распалившегося собеседника.

— Не торопитесь, Лефор, — проговорил он. — Нет никакого сомнения, что господин де Пуэнси поднял бунт против верховной власти, а потому заслуживает самого сурового наказания. Я не знаю, чего стоит господин де Туаси. Разного рода соображения склоняют меня к мысли, что он не станет лучшим правителем, чем наш прежний губернатор. Тем не менее есть одна векш, которую я не могу стерпеть и за которую всегда буду действовать без всякой снисходительности, — это предательство! Порядочные люди не продаются англичанам, господа! Сколь бы ни были тяжелы обиды, накопившиеся против презренной организации, что подрывает управление островами, порядочные люди не обращаются к врагу, дабы нанести ущерб французской короне! Как бы сильно нам ни не нравились всякие Мазарини и Партичелли Эмери, нам должно думать о том, какое наследство оставим мы нашему юному королю Людовику XIV!..

Сам того не желая, Дюпарке повысил голос, и колонисты, которые всего лишь парой минут раньше с такой непринужденностью, открыто высказывали свои суждения, внезапно вздрогнули, так и не осознав, в чем на самом деле заключалась причина их смятения: был ли то страх войны или страх генеральского гнева.

— Вот видите, — произнес тем не менее Матье Мишель. — А я вам что говорил? Если господину де Пуэнси желательно получить новости из Франции, то так и быть — мы их ему доставим! Лично у меня припасено добрых пятьдесят фунтов сухого пороху и ствол, который ржавеет, когда им не пользуются!

— Не надо горячиться, дети мои, — вмешался тут губернатор, — успокойтесь! Я рад видеть среди вас людей, одушевленных столь благими порывами, но война пока еще не объявлена!.. Как вы уже знаете, я говорил с господином де Туаси и полагаю, он из тех людей, что сами, без посторонней помощи, могут утвердить свои права! Что касается меня, то я хотел бы, насколько возможно, избежать любых действий, которые не принесли бы ничего, кроме вреда нашему острову! Если же все-таки случится, что новый генерал-губернатор обратится к нам за помощью, дабы покарать мятежников, то надеюсь, господа, мы будем первыми, кто выйдет в море!

— Да будет так! — одновременно воскликнули Мишель и Лебайе.

— А теперь, господа, не скрою от вас, что я, как, надеюсь, и вы тоже, был бы не прочь немного подкрепить силы, — добавил Дюпарке, пытаясь увлечь собравшуюся вокруг него толпу к буфету.

— Прошу вас, генерал, всего одно слово, — вновь вступил в разговор Бофор. — Вы сказали, что виделись с новым губернатором и что, возможно, вскорости нам придется защищать его права и его власть. Что касается меня, то мне бы весьма хотелось сперва узнать, каковы намерения этого человека в отношении нас?

Жак бросил на него удивленный взгляд.

— Сейчас я объясню вам, что имею в виду, — продолжил Бофор резким голосом, который вполне гармонировал с его невзрачным лицом. — Должен заметить, что новый генерал-губернатор прибыл сюда не так, как мы могли бы того ожидать, не принеся нам мира, в котором мы так нуждаемся для нашего процветания, ведь речь сейчас идет о войне… И, увы, о войне, — добавил он будто про себя, — не против тех, кого мы можем по-настоящему считать врагами своей страны, а против французов же, пусть они, конечно, предатели, но все равно, повторяю, они остаются французами! И что же, интересно, этот господин де Туаси обещает нам взамен?

Этот выпад, после первых заявлений Бофора, казался настолько грубым, вероломным и неожиданным, что на какое-то мгновение Жак слегка растерялся. Бофор воспользовался этим замешательством, чтобы слегка размять ноги и продолжить с таким видом, будто источает своими речами не яд, а чистый мед:

— Говорил ли господин де Туаси о том, чтобы увеличить или, напротив, отменить налоги на сахар и налог на двадцать фунтов табаку?.. Полагает ли он уменьшить поборы, дабы пособить колонистам, которые доведены до разорения монополией господина Трезеля, в их крайней нужде, или, напротив, намерен усугубить их бедственное положение? Короче говоря, если уж господин де Туаси говорит о том, чтобы мы умерли за его приход к власти, обещает ли он нам взамен хоть какие-то уступки, которые позволили бы нам и дальше выжить?

Лицо Лефора приобрело какой-то багровый цвет. Было видно, что его прямо распирает от неуемного гнева. Он не был колонистом, он был солдатом, он жил ото дня ко дню, баталии ничуть не страшили его, напротив, они его забавляли, кроме того, он был потрясен замешательством, в какое привели слова Бофора генерала, он выступил вперед и выкрикнул:

— Видит Бог! Сударь, разве стали бы вы развлекаться, расставляя у себя в доме ловушки для крыс, когда его уже охватил пожар? Вам бы только разводить сахарный тростник, других забот у вас нет! А сажаете ли вы его на английской земле или на французской — это вам все равно!

— Клянусь честью! — вскричал Бофор. — Вы оскорбили меня, сударь!

— Неужто страх не помешал вам догадаться об этом?

Бофор уже схватился за эфес своей шпаги, когда отец Шарль Анто, которого до этого момента никто даже не замечал, положил ему руку на плечо.

— Сын мой, — проговорил он, — имейте хотя бы уважение к дому, который принял вас гостем!

Генерал тоже сделал шаг вперед, дабы произнести какие-то слова, которые могли бы предотвратить столкновение.

— Уверен, что господин де Бофор сожалеет об этой стычке не менее, чем и сам господин Лефор… Надеюсь, оба они забудут о ссоре, когда я скажу им, что превыше всего для нас есть служение во славу Регентства. Мы не знаем, что происходит во Франции, однако каждую неделю корабли, что прибывают сюда, приносят нам доказательства того, что мы не забыты и что наша участь живо интересует даже самого кардинала. Как могли бы мы выжить без тех припасов, которые присылают нам оттуда, ведь они необходимы для нашего существования, ибо, сами знаете, остров не способен обеспечить себя всем необходимым, чтобы мы могли выжить на этом острове без посторонней помощи. Уверен, что господин де Туаси не обманет доверия, которое я прошу вас оказать ему…

Бофор покорно снял руку с эфеса шпаги, окинул презрительным взглядом и наградил снисходительной улыбкою Лефора, потом обернулся к генералу.

— Надеюсь, сударь, что Господь услышит ваши слова! — проговорил он не слишком-то уверенным голосом. — И прошу вас простить меня за вспыльчивость. В нашем семействе мы очень щепетильны во всем, что касается чести, это у нас в крови!..