— Подонок! — бросил гардемарин в сторону Ива Могилы. — Никогда не забывай, что ты обязан этому благородному дворянину жизнью!

С большим трудом, пошатываясь, Ив Могила поднялся на ноги.

Потом встал перед Жаком, пытавшимся, судорожно зажав рукой рану, остановить ручьем хлеставшую кровь.

— Вы собираетесь меня повесить? Да лучше уж я пойду на корм рыбам, чем болтаться на рее.

И уж было направился к борту, явно решив броситься в море. Однако Жак мягко остановил его со словами:

— Не спешите, сударь, мне кажется, вы могли бы рассказать мне любопытную историю своей жизни, не так ли?

— Моя история — это моя история, и она не касается никого, кроме меня!

Лапьерьер схватил Могилу за руку и грубо встряхнул его, грозя новым ударом рукоятью шпаги.

— Поостерегись! Ты знаешь, с кем говоришь? Перед тобой губернатор Мартиники. Так что придержи язык!

Могила пожал плечами.

— Мартиники? — переспросил он. — Так я только что оттуда! Что же касается тамошних губернаторов, то много я перевидал их на своем веку, да только не встретил ни одного, который стоил бы больше голубиного помета. Так что плевать я на это хотел!

И, заткнув огромным большим пальцем одну ноздрю, громко высморкался. После чего проговорил:

— К вашим услугам, господа! — И, обхватив руками, словно петлею, шею, добавил: — Я готов, чего тянуть, давайте поскорей, да и дело с концом!

— Да никто вас не собирается вешать…

Дюпарке уже во второй раз повторял эту фразу, а Ив Могила продолжал глядеть на него все с тем же изумлением. Он упорно не хотел верить своим собственным ушам. По его разумению, человек еще молодой и уже облеченный такой важной должностью, как Жак, и к которому все окружающие обращаются с таким глубочайшим почтением, не мог говорить подобные слова иначе, как желая поиздеваться над ним, Ивом Могилой…

Вот уже десять лет плавал он в тропических водах, и ни разу еще не доводилось ему слышать, чтобы с пиратом, застигнутым с поличным, кончали иначе, как вздернув его на рее.

Жак тоже не спускал с него глаз. Корабельный врач уже промыл его рану, и вправду оказавшуюся совсем неопасной, и перевязал руку, боль в которой по-прежнему не стихала. У него поднялся небольшой жар, но присутствие этого странного пирата на вражеском судне так интриговало, что не терпелось скорее услышать его историю, а потому он попросил немедленно привести его к себе в каюту.

С первого же взгляда он догадался, что этого человека будет не так просто заставить говорить. Ив Могила отличался высоким лбом и густыми бровями. Крупный, мясистый нос был сломан, что придавало ему какую-то странную, искривленную форму. И оттого все лицо приобретало выражение хмурое и даже немного зверское. Рот был толстогубый, а щеки довольно массивные. Ко всем этим и без того впечатляющим особенностям внешности следовало добавить на редкость внушительную фигуру и глубокий шрам, делящий надвое лицо. Его мощная, короткая, сплошь усеянная черными точками шея, широкие прямые плечи, манера ходить, слегка наклоняясь вперед, будто он постоянно толкал перед собою тяжелый плуг, — все это выдавало в нем человека недюжинной, поистине богатырской силы.

На вид Иву Могиле можно было дать лет сорок. Тропическое солнце закоптило его кожу, задубило лоб под стать старой, видавшей виды коже.

— Я хочу, — вновь обратился к нему губернатор, — чтобы ты рассказал мне всю правду. В этом случае, повторяю, тебя никто не повесит. В противном же случае, стоит мне заметить в твоем рассказе хоть одну-единственную ложь, я сам велю вздернуть тебя на бом-брамселе, будешь там развлекать своими небылицами чаек…

Ив Могила как-то сразу нахмурился и с вызывающим видом поинтересовался:

— За что подвешивать-то будете, за большие пальцы, что ли?

— За шею, — для ясности добавил Дюпарке.

— Ага!.. Раз так, маркиз, то это в корне меняет дело… Потому как за пальцы-то я уже висел. Часа два… А дело было на борту одного английского корабля, «Драконом» звали. Возвращался он, значит, из Барбадоса, а мы как раз возьми и окажись в ту пору в Мексиканском заливе… Уж не знаю, случалось ли вам когда-нибудь бывать в Мексиканском заливе или нет… Это место, где назначают свидание пассаты со всего света, и не пожелал бы я вам оказаться на шестьдесят футов под палубой, когда ветер дует в спину и качает, точно старый окорок на деревянной балке! В те времена я плавал еще на «Королевской фортуне», флейте его величества, и уж можете поверить мне на слово, не сыскать было никого, кто бы ловчей меня умел откатывать назад пушку. Вам-то, маркизам, этого не понять…

Резким жестом Дюпарке прервал его излияния:

— Прежде всего, я не маркиз. Называй меня лучше «господин губернатор»…

Ив Могила в замешательстве почесал подбородок.

— Ну, с вами не соскучишься, — заметил он. — Все губернаторы, которых мне довелось встречать, сплошь были маркизы… А даже если и не были, никогда бы не вздернули вас сушиться на рее за то, что вы невзначай присвоили им этот титул. Даже наоборот, довольны были бы до смерти, это уж провалиться мне на этом месте!

— Послушай, ты ведь француз и пират, не так ли?

— Француз — нет. Я, сударь, — бретонец, — возразил Ив. — А вот пират, так это точно, это уж со всем моим удовольствием…

— Но ведь пират непременно преступник…

Могила вдруг как-то резко переменил тон и с неожиданным смирением, указывая пальцем на рану Жака, робко заметил:

— Вижу, вы все еще сердитесь на меня за эту царапину!..

— Да нет, — возразил Дюпарке, — я вовсе не сержусь. И был бы неправ, если бы сердился. Ты дрался честно и, должен признать, оказался сильнее меня. Не будь ты честен в бою и не уложи тебя на месте милейший Лапьерьер, возможно, я и велел бы вздернуть тебя на рее. Но я не могу забыть, что ты пират и оказался на борту вражеского корабля! Моряки не предают, а ты, если я верно тебя понял, служил на королевском флоте и дезертировал…

Ив Могила снова нахмурился.

— Перво-наперво, — проговорил он, — я не позволю вам называть меня предателем. Можете говорить обо мне все, что вам угодно, но только не о моем предательстве. Предупреждаю, стоит вам еще хоть раз произнести это слово, я не на шутку разъярюсь. А если вы не успеете вовремя позвать на помощь, выброшу вас в люк, и будете там развлекать рыбок!

Здоровой рукой Жак вытащил из-за пояса пистолет, которым пользовался при абордаже, зарядил его и положил перед собою на стол.

— Надеюсь, это тебя немного образумит, — проговорил он. — Для меня ты негодяй и разбойник. Настоящий моряк ни за что не продастся врагу!

В ответ Могила громко расхохотался.

— Эк вы распелись, важный господинчик! А вы бы лучше сперва побывали на Антилах! Вот там вы увидите, каков он, наш славный королевский флот! Меня, к примеру, замели однажды ночью в Лорьяне. Заперли все городские ворота, «Королевская фортуна» вот-вот собиралась поднимать якорь, плыть в Карибское море, а команду так и не набрали, вот ночная стража и подбирала всех вроде меня, кто еще шлялся по тавернам… Я был тогда мясником, теперь вам понятно, почему я так ловко управляюсь с ножом?.. Не прошло и двух часов, как меня сделали матросом! Я собирался жениться, моя будущая жена ждала ребенка, я так и не знаю, что с ней стало! Уверен, она прокляла меня! Да что там говорить, тысяча чертей, если я и сам себя не проклял!

— Тебе уже случалось убивать человека?

Ив снова разразился громким хохотом.

— Убить человека?! — проговорил он, немного успокоившись. — Да не одного, а десяток, может, двадцать, а может, и всю сотню. Кого кулаком, кого ножом… Пускал им кровь, как поросятам. Когда дубиной, а часто и просто руками, сдавишь им глотку покрепче, и все дела. Человек, его ведь придушить легче, чем цыпленка…

— Выходит, ты просто убийца?

— Так оно и есть, убийца.

— Ты бретонец и отрицаешь, что француз?

— Я не француз, я бретонец.