Стало быть, всем было известно решительно все, что касалось господина де Пуэнси, и никто ничего не знал об этом Ноэле де Патрокле де Туаси, который, как говорили, был назначен на эту должность по какой-то странной фантазии регентши.

Интересно, какой он из себя?

Потом все увидели, как под правым бортом фрегата затанцевала лодка, куда сели матросы. Несколько минут спустя к борту с той стороны, где висела веревочная лестница, в сопровождении группы офицеров во главе с капитаном подошел человек в ярко-алой одежде, весь в кружевах и в огромной шляпе, украшенной перьями и лентами.

Это и был господин де Туаси. Он перешагнул через борт, начал спускаться по лестнице и прыгнул в шлюпку, где, судя по всему, тут же улегся.

Когда шлюпка стала приближаться, все увидели, что новый генерал-губернатор лежит, растянувшись на медвежьей шкуре. Вид у него был весьма величественный, почти что королевский, а во взгляде, которым он обводил все вокруг, чувствовались неуемное высокомерие и презрение.

Последними усилиями гребцов шлюпка приблизилась к берегу и села на мель в каких-то восьми-десяти футах от него, как раз там, где собралось все население Форт-Руаяль, малая глубина в этом месте не позволяла подойти вплотную. Тотчас же двое матросов оставили весла, сложили их на дно шлюпки и спрыгнули в воду, которая доходила им до колена.

В этот момент господин де Туаси с беззаботным видом поднялся со шкуры, подошел к носу лодки, дал им подхватить себя на руки и доставить на песчаный берег, дабы ни единая капелька воды не забрызгала его элегантный туалет.

Вот тут-то Жак Дюпарке в сопровождении колонистов и отцов-иезуитов вышел вперед, дабы приветствовать вновь прибывшего. Господин де Туаси ответил на учтивость с напускной любезностью и крайним жеманством.

— Господин генерал-губернатор, — обратился к нему Дюпарке, — считаю для себя честью смиренно засвидетельствовать вам свое глубочайшее почтение. Я подготовил вам покои в форту. Вы сможете оставаться там столько, сколько пожелаете. Но сегодня вы будете моим личным гостем…

Господин де Туаси поблагодарил генерала, однако сразу же предупредил его, что не собирается надолго задерживаться в Форт-Руаяле, ибо намерен как можно скорее снова выйти в море, возможно, даже в тот же день, если он успеет уладить с ним различные дела, касающиеся острова Мартиники и… и размещения его правительства на Сен-Кристофе, добавил он после некоторого колебания.

Не успел он закончить свою речь, как тотчас же весь форт буквально содрогнулся от ружейных залпов, за ними последовал грохот каронад.

Густой дым, как в дни баталий, поднялся над высокими серыми стенами.

Когда кортеж направился в сторону порта, послышались звуки музыки и грохот барабанов. Господин де Туаси шагал довольно быстро. Жак тут же заметил, что выражение лица его как-то внезапно переменилось. Поначалу он нашел его выражение несколько угрюмым и даже слегка мстительным. Но теперь, похоже, генерал-губернатор снова обрел привычную самонадеянность. Это был человек лет пятидесяти, не просто одетый с преувеличенной изысканностью, но и вообще, судя по всему, с крайней заботою холящий свою внешность. Говорили, будто он избегал поворачивать голову, дабы уберечь себя от морщин. Он щадил себя, ограничиваясь во всем, что делал, лишь необходимым минимумом движений. На нем был большой русый парик, каскадом ниспадающий ему на плечи, бородка была подстрижена на королевский манер.

Кортеж достиг двора форта, и Дюпарке тотчас же провел нового губернатора, иезуитов и колонистов в просторный зал, где уже был накрыт стол.

В честь вновь прибывшего все выпили по кубку вина, после чего святые отцы и колонисты удалились, а господин де Туаси с генералом прошли к столу.

Дюпарке, зная, что новый губернатор имеет весьма слабые, а возможно, и вовсе ложные суждения о том, что представляют собою острова, постарался потчевать гостя только тем, что произрастает, живет и производится в этих краях. Подавали свинину, индеек, диких голубей, овсянок-ортоланов, черепах, лягушек и ящериц. На десерт были картофель, инжир, бананы и дыни.

До самого конца трапезы генерал с нетерпением ожидал, когда же наконец новый губернатор поделится с ним своими планами. Ведь Дюпарке было прекрасно известно, что командор де Пуэнси решил открыто восстать против воли регентши, и он спрашивал себя, как собирается поступить господин де Туаси, дабы взять в свои руки власть, узурпированную другим.

Уже много времени спустя после обеда с изрядной нерешительностью и даже неуверенностью господин де Туаси приступил наконец к разговору на эту тему.

Внезапно он в упор задал вопрос генералу:

— Вы ведь знакомы с командором де Пуэнси, не так ли, сударь? Как вы думаете, к чему он может готовиться в этот час?

Жак посмотрел ему прямо в лицо и с уверенностью ответил:

— К тому, чтобы защищать себя, господин генерал-губернатор! Мне известно, что он заключил союз с англичанами. Наши суда были задержаны на Сен-Кристофе. Капитанам их удалось узнать, что эскадра капитана Томаса Уорнера плотно окружила французский форт. Похоже, этот капитан предоставил в распоряжение господина де Пуэнси своих солдат!

— Что ж, я потребую, чтобы он немедленно сдался! — ответил господин де Туаси, судя по всему, ничуть не обеспокоенный силами, которыми располагает противник. — Ну а если он откажется повиноваться, я уничтожу его вместе с фортом…

Теперь настал его черед взглянуть в глаза Дюпарке.

— Надеюсь, сударь, вооруженные силы островов будут на моей стороне и поддержат мои действия?

— Разумеется, сударь, — ответил Жак. — В том, что касается Мартиники, я намереваюсь отдать соответствующие приказы. Но, откровенно говоря, сударь, я задаюсь вопросом, с каким сердцем колонисты, коих мы призовем по этому случаю в солдаты, пойдут в атаку против человека, к которому они относятся со всем почтением и который неизменно правил с величайшим разумением и осмотрительностью. Здесь уже и так поговаривают, будто отстранение господина де Пуэнси от должности есть результат каких-то бесчестных, если не сказать постыдных, интриг. По этой причине, сударь, зреет весьма сильное недовольство, ибо, надобно прямо сказать, никто пока что не знает, каким манером намерены вы заступить на место прежнего генерал-губернатора и каким будет ваше правление…

— Постыдные интриги! — с оскорбленным видом воскликнул господин де Туаси. — Можно ли называть постыдными интригами факт отстранения от должности человека, который приютил у себя предателя своего короля, бунтовщика, виновного в преступлении против его величества?..

— Здесь, сударь, — заметил Жак, — нам ничего не известно о том, что вы только что сказали…

Господин де Туаси с минуту собирался с мыслями.

— Извольте, — проговорил он наконец. — Вот вам вся эта история. Буду вам премного обязан, если вы распространите ее вокруг себя, дабы каждый хорошенько узнал, на чьей стороне закон и справедливость… Двадцать пятого мая тысяча шестьсот тридцать пятого года по поручению дьепских торговцев, которым Островная компания на восемь лет уступила преференциальные права торговать на Гваделупе, советник Льенар де Лолив отбыл, дабы вступить во владение этим островом. Несколько лет спустя, больной и даже почти совсем ослепший, Лолив получил в качестве помощника некоего управляющего по имени Жан Обер.

— Я знаю, — сказал Дюпарке, — это тот самый Жан Обер, что впервые ввел на Гваделупе сахарный тростник, который наши колонисты не вправе более культивировать здесь, ибо господин Трезель имеет на него монопольное право…

Господин де Туаси небрежным жестом отмахнулся от этого замечания:

— Какая разница! Знайте, что один из самых влиятельных акционеров Островной компании и друг Жана Обера по имени Уэль де Птипре явился недавно во Францию, дабы предать огласке мятежные планы господина Обера, который замыслил не более не менее как вторгнуться на остров во главе отрядов индейцев-караибов с Доминики!

— Позвольте, господин генерал-губернатор, — перебил его Дюпарке. — Вы упустили из виду, что Уэль де Птипре умудрился интригами добиться того, чтобы его назначили преемником Лолива. Что за вздор! Чтобы Обер поднял против Гваделупы индейцев с Доминики, он, который любил этот остров как свое родное дитя?! Истина же, которая известна нам здесь, заключается в том, что Уэль, раздираемый честолюбием, присвоил себе замыслы Жана Обера, те замыслы и планы, которыми тот вполне простодушно сам же и поделился с ним! Кроме того, под тем предлогом, что он является акционером компании, Уэль отказался принести присягу господину де Пуэнси…