— Идти домой и работать… Но я чувствую, что ее кто-то обидел! Может быть, муж? Лена…

— Иди и работай! — отрезала Лена. — Ее отношения с мужем не твое дело. Сама разберется.

— Нет, мое, — заупрямился Алтухов. — Она сказала, что любит меня, значит, я обязан ее защитить.

— Вот завтра и скажешь ей. На том же месте и в то же время. А у меня своих забот — по горло.

— Извини, Лена, я понимаю… Макс так и не позвонил?

— Не нужны мне его звонки!

— Я разговаривал с ним часа три назад, перед тем как ехать на «Кутузовскую».

— Мне это совершенно не интересно.

— Макс понимает, что поступил глупо, сидит дома, переживает. Хочет позвонить тебе, да никак не решится. Боится, что ты совсем откажешься от него, а пока не звонит — есть надежда. Вот и сидит с этой… надеждой. Волком воет от одиночества.

— Не ври.

— Слышала бы ты его голос, заплакала бы от жалости. Лена, ты хоть немного понимаешь его? Он же не такой, как я. Натура тонкая, впечатлительная, да к тому же закомплексованная. После такой жены, как Марина, кто угодно станет закомплексованным. Ты знаешь его адрес?

— Нет.

— Дай листок бумаги, я тебе напишу.

— Зачем?

— Поезжай к нему и скажи: хватит дурить, Макс! Кому нужны наши глупые страдания?

— А он скажет: пришла требовать у меня деньги?

— Если скажет такое — потом плюнешь мне в морду! Пойми ты, Леночка, он тебя очень любит, но боится даже своей любви. Такой уж человек. Лена, Максу нужно помочь, хоть ты будь умницей, поезжай к нему. Он так обрадуется, до утра будет на руках тебя носить!

— Так уж и до утра?

— Нет, я неправильно сказал. Всю жизнь!

— Пойдем на кухню, там есть ручка и бумага, — опустив голову, сказала Лена.

Цуцма и Шурик числились охранниками в «ЛЕВС-БАНКЕ», но охраняли не банк, а его директора Льва Константиновича Савина. Иногда вместе, иногда по очереди — в зависимости от того, как складывался рабочий день босса.

Несмотря на то что во всем, начиная от ведомости получения зарплаты и кончая выполнением разных щекотливых поручений, они фигурировали вместе, более непохожих людей трудно было себе представить.

Цуцма — широкоплечий, коротконогий и длиннорукий, похожий на орангутанга, мрачный, смуглый тип с перебитым носом и покатым лбом — казался ярким представителем темного криминального мира. Впрочем, не только казался, но и был им некогда, отсидев три года за ограбление сберкассы. Там, в зоне, и получил свою кличку, из-за которой многие в банке не знали его настоящего имени, а те, кто знал, забыли. Сам же он ничуть не обижался на нее, видимо, привык. Выйдя на свободу, Цуцма, или Цуцик, так называло его начальство, когда пребывало в отличном настроении, осмотрелся и пришел к выводу, что в столице многое изменилось, в четко сформировавшихся группировках вакантными были только места «шестерок». В одиночку никто не позволит заниматься прежним делом: свои же заложат или рога поотшибают. Дядя устроил его грузчиком в компанию «Тропикус», но после одной разборки с конкурентами, где Цуцма во всем блеске проявил свои недюжинные способности в драке, его пригласил к себе в банк директор Савин, потерявший в этой разборке своего телохранителя. Отказываться было бы глупо, и Цуцма, не раздумывая, согласился. Работать только на одного большого босса и спокойнее, и прибыльнее.

Шуриком звали высокого, крепкого парня с хорошо развитой мускулатурой, благородными чертами лица и вызывающей доверие, открытой улыбкой. Почти все, кто впервые видел их вместе, спрашивали себя: что связывает этих столь непохожих парней? А их связывала не только работа, но и дружба. Нередко, проводив босса домой, они отправлялись в какой-нибудь спокойный ресторанчик выпить по рюмке водки да приглядеть на ночь пару симпатичных девчонок. Шурик был сыном сотрудницы сберкассы, где Савин когда-то работал главным бухгалтером. Пожилая женщина обратилась к директору с просьбой пристроить вернувшегося из армии сына, а то как бы от рук не отбился. Савин проверил бывшего десантника в деле и остался доволен. Поскольку Шурик начал работать на директора чуть раньше Цуцмы, он считался старшим, но когда дело принимало серьезный оборот, последнее слово было за напарником, который лучше ориентировался в криминальном мире.

Оба они по-своему уважали Савина, поскольку босс ни разу не подставил их, а если поручал щекотливые дела — хорошо платил.

Они-то и вышли из потрепанного жизнью «форда» у серой пятиэтажки неподалеку от станции метро «Кузьминки». Шурик — в черной кожаной куртке и светлых брюках, Цуцма — в черном джинсовом костюме.

— Как думаешь, Цуцик, этот лох не сильно на нас обидится? — красиво улыбаясь, спросил Шурик.

О самой же доброй и приветливой улыбке Цуцмы можно было сказать не иначе, как «ухмыльнулся» или «оскалил зубы». Но он и не думал улыбаться.

— Не нравится мне эта хренотень, — мрачно ответил Цуцма. — Нутром чую — дерьмо. Босс поручил одно дело, а Федя достает с другим. Они что, договориться не могут?

— Савин поехал поляка выгуливать, а тут дело срочное из-за горизонта выплыло, — пожал плечами Шурик. — не боись, Цуцик, они обо всем договорятся.

— Дело выплыло, а послать на него некого, да? У Лизуткина своих людей нет, что ли?

— У него люди для решения серьезных проблем, а тут и мы сгодимся, — весело сказал Шурик. — Тебе же Федя все объяснил. Мужик — лох, живет в коммуналке, соседка уехала в командировку, значит, он один. Здоровый, но тупой. Дверь откроет без проблем, нам только остается сказать, что пришли из издательства по поводу его книги, потом «вырубить» его, взять все страницы романа про зеленоглазую блондинку и свалить. Потом свяжемся с боссом и спросим: надо ли сегодня выполнять его поручение или перенести на завтра.

— А почему Федя велел наехать на этого писателя именно в восемь, когда у нас другие дела? Дерьмо все это, Шурик, точно тебе говорю. И «бабки» совсем другие. Босс по «штуке» дает, а Федя пятьсот на двоих.

— В итоге мы получим по тысяче двести пятьдесят баксов на каждого, — снова улыбнулся Шурик. — Если все провернем сегодня, представляешь, каких телок можем снять завтра на ночь? Самых породистых сук выберем! И пусть работают по полной программе! — Он с воодушевлением хлопнул напарника по плечу.

— Боссу я верю, а этому Лизуткину нет, — продолжал сомневаться Цуцма. — Может, он узнал, что босс его сучку-дочку трахает, и задумал подлянку ему кинуть?

— Для твоего лба это слишком серьезные мысли! — захохотал Шурик, но тут же лицо его приняло серьезное выражение. — Кончай тюльку травить, Цуцик. Ты забыл, кто в этом заведении хозяин? Григорий Анисимович Лизуткин. А кто его представляет, когда нужно разобраться с нахалами или наказать должника? Федя. Так что не дергайся, а делай то, что сказано. Босс не обидится, когда узнает, что задание мы получили от Феди. Они ему все объяснят. Лично мне плевать на то, кто кого там трахает и что из этого может выйти. Начальство сказало — я сделал. А что, зачем — меня не касается.

— Ты думаешь, у тебя лоб, как у академика? — хмуро спросил Цуцма. — А на самом деле он пустой.

— Ошибаешься, напарничек, — с тенью превосходства сказал Шурик. — Только такой лоб способен подсказать верное решение, а совать свой нос туда, куда собака… можно и вообще без лба. Ну что, пошли? Время уже — скоро восемь.

— Пошли, умник, — вздохнул Цуцма.

Марина с тревогой взглянула на свои массивные золотые часы. Восемь! Савин так и не вернулся от поляка. В половине седьмого позвонил ей в Крылатское, пьяным голосом сказал, что все нормально, Збигнев уже почти готов, минут через пятнадцать-двадцать он забросит его в гостиницу и сразу — к ней. Какие-то девицы хохотали рядом… Интересно, откуда он звонил? Если из ресторана, девицы могли ждать своей очереди у автомата, а если из гостиничного номера? Тогда они смеялись над нею! Разозлившись, она сказала, что, похоже, готов не Збигнев, а он, Савин! На что тот принялся уверять ее, что все на мази, отлажено и даже его задержка не может повлиять на благоприятный (это слово он выговорил с большим трудом) исход.