На журнальном столике у телефона лежала газета с потрепанными краями. Черт побери! Мало того, что эта дура и ужин ему не приготовила, так еще и какие-то газеты бросает в кабинете. Не могла в своей комнате оставить этот хлам?! Савин пересел из рабочего кресла в мягкое, взял газету. «Из рук в руки», и открыта на объявлениях о знакомствах. Понятно, чем она занималась тут весь день, чем развлекалась!

Он рассеянно полистал газету, машинально задержал взгляд на разделе «Услуги» — может, кто предложит услугу в виде льготного кредита? Черта с два, дураков нет. И вдруг наклонился, принялся внимательно перечитывать то, что секунду назад пробежал глазами: «Писатель, автор многих книг, напишет роман о жизни и любви крупного предпринимателя. Быстро. Конфиденциальность гарантируется. Дорого». И телефон.

Савин дважды перечитал написанное, пока наконец не понял, что, собственно, его заинтересовало. Писатель-то может сочинить роман о его любви к Марине! Для этого нужно лишь позвонить ему, договориться и, наверное, дать магнитофонную кассету с рассказом о событиях, которые должны быть в романе!

И даже если Марина откажет ему через неделю, он окончательно покорит ее сердце романом об их любви!

А это, пожалуй, выход.

Память тотчас же подсказала похожую ситуацию: песня «Марина», которую сочинил Шуфутинский для жены Дмитрия Якубовского! Это был самый роскошный и оригинальный подарок женщине в прошлом году. А тут — целый роман! Посвященный тоже Марине! То-то мужики в «Манхэттен-экспрессе» ахнут, когда узнают. Машины, квартиры, брильянты — это уже неинтересно. Роман! Кто еще на такое способен? Только Лев Савин!

Отличная идея.

Он вырвал страницу с объявлением, спрятал во внутренний карман пиджака. Газету отнес на кухню, в мусорное ведро.

И сразу почувствовал, как улучшается настроение. Даже Светлана, молча существовавшая в этой квартире где-то за стенами его кабинета, уже не раздражала. Сунув руки в карманы тренировочных брюк, Савин с усмешкой заглянул в ее комнату. Жена лежала на диване, упершись взглядом в экран «Панасоника», однако нетрудно было заметить, что мысли ее далеки от программы «Сегодня» по каналу НТВ.

— Так и будешь молчать? — спросил Савин, покачиваясь с пяток на носки. — Или, может быть, приготовишь ужин?

— Я не хочу есть, а ты можешь сварить себе сардельки.

— По-моему, ты слишком много времени проводишь дома, у телевизора, отсюда все твои проблемы.

— Я не сижу дома. Я гуляю с Биллом, загораю с Ленкой на речке в Филевском парке и думаю о том, как нам жить дальше. По-моему, теперь самое время поговорить об этом.

— Ну давай, говори, — усмехнулся Савин. — Впрочем, не надо, все, что ты скажешь, я уже знаю. И даже больше — кто на тебя так дурно влияет. Ты, наверное, все рассказала Ленке, и она, конечно же, возмутилась и посоветовала не разговаривать со мной и дальше, не готовить ужин и вообще мелкими пакостями отравлять мне жизнь. Верно?

— Да, рассказала, но она гораздо умнее, чем ты себе представляешь. Очень высокого мнения о тебе и надеется, что скоро все у нас будет нормально. В чем лично я сомневаюсь.

— С таким отношением к семейным обязанностям правильно делаешь, что сомневаешься. А насчет Ленки… Тут уж я сомневаюсь в том, что она желает мне добра. А пресловутая женская солидарность? А зависть бедной неудачницы к богатой подруге? Ты глупа, лапочка! Она, конечно, надеется, что ты будешь счастлива со мной, это временное недоразумение и так далее, а между тем исподтишка навтыкала столько шпилек, что даже тебе стало ясно: лучше всего и дальше отравлять мое существование, сделать его совсем невыносимым.

— Ты напрасно думаешь плохо о Ленке, она действительно хочет, чтобы у нас все было хорошо.

— И будет подпрыгивать от злорадства, когда все станет совсем плохо. Знаю я этих бедных добрячек-неудачниц!

— Ничего ты не знаешь! — покачала головой Светлана. — Думаешь, если у тебя друзья такие завистливые, то и все остальные люди тоже? Мне жаль тебя, дорогой.

— А мне тебя… дорогая! — язвительно сказал Савин. — Твоя Ленка обыкновенная учительница, по вечерам трусы свои штопает, потому что не умеет жить и денег на новые у нее нет. Баба со странностями, мы об этом уже говорили, помнишь, когда ты пыталась познакомить ее с Костиком?

— Твой Костик — самый обыкновенный хам, если не забыл, именно это я тебе и сказала тогда. И Ленка права, что отшила его. Кстати, и твои слова о Ленке тоже хамские. Но мы не о том говорим.

— Нет, моя дорогая… Дорогуша! Именно о том. Тебе хотелось поговорить о следствии: у нас что-то не ладится, нужно говорить об этом. А главное — причины. Твоего поведения, твоего отношения к мужу. Когда ты задумаешься о причинах, поймешь их и сделаешь соответствующие выводы, можно будет и поговорить. А пока что — не вижу смысла.

— Когда увидишь, поздно будет.

— Даже так? Тогда позволь тебе сказать, что, когда будет поздно, ты первая горько пожалеешь об этом. И, между прочим, я вполне серьезно! Надоели твои выкрутасы. В конце концов, я делаю все, что могу, для тебя и мальчишки, хоть он и не мой сын! И что же вижу в ответ? Ничего хорошего! Особенно после того, как ты вернулась из Испании.

— Потому что увидела, как дон Хавьер относится к моей матери, — со слезами на глазах сказала Светлана. — Совсем не так, как ты обращаешься со мной. Как с прислугой… Даже на работу не разрешаешь устроиться.

— На работу? А потом выслушивать идиотские сообщения о том, как ты устала, какие там сложности, зарплату вовремя не дают, интриги всякие… Зачем это мне нужно? Зачем я тогда женился? Мне нужна женщина, а не трудящаяся феминистка, Ленкина подруга. Это вполне нормальное, естественное желание для мужчины, который зарабатывает достаточно денег, чтобы семья ни в чем не нуждалась.

— Ты уверен, что деньги — это все, что необходимо мне?

— А ты разве сомневаешься, что это так?

— Теперь сомневаюсь.

— Подумай о причинах, и все станет ясно, — назидательно повторил Савин. — Кстати, я собираюсь поехать в какой-нибудь кабачок, поужинать. Если хочешь, возьму тебя с собой. Будут приглашать на танцы — возражать не стану.

— Спасибо, я не хочу танцевать по твоему разрешению.

— А мне не хочется оставаться здесь, — раздраженно отрезал Савин. Задело, что его предложение было отвергнуто. — Надеюсь, ты не будешь скучать!

Он вернулся в свой кабинет, достал из ящика стола диктофон, чистую кассету, сунул их в «дипломат». Решил, что за ужином обдумает, о чем должен быть роман, который он посвятит Марине, а потом часа два посидит в машине, запишет все свои мысли на кассету и завтра же позвонит писателю.

Вспомнил последнее слово в объявлении: дорого. Тоже мнит себя писателем, халтурщик несчастный! Ничего, как услышит, скажем… ну, самое большее — о трех-четырех тысячах долларов, так и забудет о своем гоноре. Это нормальная плата за вещь, сделанную по особому заказу. За отлично сделанную вещь!

А потом нужно будет договориться с каким-то издателем, чтобы выпустили книгу «молнией». С красивым оформлением и Мариной на обложке!

Отличная идея.

Когда Светлана скрылась за деревьями, обступившими извилистую тропинку вдоль Москвы-реки, Алтухов не сразу направился домой. Он доехал на метро до станции «Александровский сад», пешком прошагал по Охотному ряду до Тверской и еще долго бродил по главной улице страны, заглядывая в роскошные магазины. Давненько он здесь не бывал. Вроде улица стала чище, красивее, но, даже имея в кармане полмиллиона, немногое можно было купить в магазинах с экзотическими названиями. А вот выпить — никаких проблем. На складных столиках вдоль тротуара стояли запотевшие бутылки с пепси-колой, кувшины с соками и початые бутылки с коньяком, рядом с которыми замерли в ожидании стеклянные рюмочки. Не самый ходовой товар в такую жару, но, коли продавали, значит, был спрос.

Алтухов опрокинул пятидесятиграммовую рюмку коньяка «Белый аист» — хорошо пошел, — и на душе стало светлее. Грех было не выпить и вторую рюмашку, что он и сделал. Закусил столь осмеянным в народе «Сникерсом», символом нищеты и убожества некогда великой державы. Конфетка на самом деле вкусная, да не вовремя пришла к нам и слишком нагло заявила о себе в те дни, когда многие дети чай без сахара пили. А появись она лет на пять раньше, так стала бы всенародной любимицей. Так думал Алтухов, сосредоточенно пережевывая «жареный арахис, мягкую карамель и великолепный молочный шоколад».