— Да на кого угодно. После того, как Илья официанта звал, все они по фойе и еще черт знает куда расползлись… Штерн надрался, хотя сроду больше двух рюмок не выпивал, блюдет себя. Говорит, что столкнулся с Юрчиком у сортира на выходе. Только неизвестно, что они до этого делали. Любой мог в кабину к Илье заглянуть. Вообще, муж в последнее время стал подозрительным. Вроде и доверял компаньонам, а все же. Уединяться бы не стал. Разве что с Глебом. А уж те двое! Спят и видят: как бы чего урвать погорячее… Ох, господи, а ведь я тоже могла с Ильей выйти! Значит, и меня тоже…

— Нормально живете, Елена Викторовна. Так что страшно в фойе кабака с закадычными друзьями столкнуться. Так кому же вы Илью-то предпочли? С вами ведь кто-то оставался? Говорите, ведь это, Елена Викторовна, значит, что есть кому и подтвердить, что к убийству вы не имеете отношения. А это ох как важно!

В это время в зал вошел невысокий человек в неприметном сером костюме. Склонившись к уху Строкача, что-то зашептал. Выслушав сообщение, капитан широко улыбнулся.

— Зовите. А то, боюсь, не поладим мы с Еленой Викторовной.

В зал вошли двое участников столь прискорбно завершившегося ужина. Перед третьим — Глебом — Строкач коротким движением вертикально выставил ладонь. Лейтенант Родюков заступил Глебу дорогу:

— Вас я попрошу подождать.

— Да, Глеб, ты парень правильный. Что знал — все, как на духу. Верно? Так что пока обойдемся без тебя. — Интонация Строкача была дружелюбной, почти фамильярной.

Глеб поморщился, но спорить не стал, — спокойно притворил снаружи украшенную инкрустацией дверь.

— Итак, друзья мои, мы сейчас поговорим об одной изящной, и оттого еще более интересной вещи, — капитан кивнул Родюкову.

Тот достал из пузатого клеенчатого портфеля прозрачный полиэтиленовый пакет.

— Замечаю, что этот инструмент вам знаком. Экспертиза еще не сказала своего слова, но думаю, кровь на лезвии принадлежит Заславскому. Если, конечно, поблизости не обнаружится что-нибудь не менее кровавое. Я даже не стану вас разводить по разным комнатам, допрашивать поодиночке. Так или иначе, вы уже обсудили детали. Только у Глеба хватило ума обратиться к нам. Итак — кому принадлежит нож? Или вы в самом деле полагаете, что мне это не известно?

Штерн и Люков со злорадным облегчением одновременно взглянули на Елену. Та бросала нерешительные взгляды на причудливую вязь узоров черни на рукояти. Казалось, момент, когда она испытала теплое удовлетворение, принимая редкий подарок, остался в далеком прошлом.

— Мой, да… одну минуту, — стремительный шаг к окну, где на подоконнике — покинутая сумочка. Строкач не препятствовал.

С первого взгляда стало ясно — сумка пуста. Сомнений не оставалось.

— Это подарок. От Артура, приятеля Штерна, иностранца. Это его увозил дубина Глеб. А мне теперь бояться нечего. Мы еще посмотрим, кто больше знает. Илью прикончили, теперь меня подставить норовят! То, что я из зала не выходила, этот самый Артур и может подтвердить. Ищите его, пока не улетел. В аэропорту он.

— Разумеется, чего вам бояться, если невиновны? — капитан поощрительно повернулся к женщине. — Поясните, пожалуйста, кто такой Артур, куда он летит?

— Не знаю я точно. Говорю же, Штерн его с собой привез, он ему и билет обратно в Москву покупал. Вместе держались, совещались без конца.

— О чем?

Слегка приоткрыв рот, Елена торжествующе оглядела компаньонов, секунду помедлила и негромко произнесла:

— Клянусь, не знаю…

— Так, все. Хватит — Строкач перебил ее резко, почти грубо. — Не хотите нормального разговора? Тогда иначе. Фамилия Артура? Ну, вы, Штерн, быстро! И не надейтесь, что прикроете своего заграничника.

Штерн мучительно скривился, явно колеблясь.

— Левин его фамилия.

— Точно?

— Я сам ему билет на Москву покупал. Он говорит по-русски, но неважно, я в кассе объяснялся.

— Рейс? Быстрее!

— Номер не помню, вылет в двадцать три сорок.

— Пулей, Игорь! Связь с аэропортом — его надо задержать в Москве. Десять минут назад вылетел — время есть, слава Богу! И пусть с Глеба глаз не спускают. Я ему память освежу, паршивцу!

Родюков стремительно вылетел из зала, едва не сбив при этом молча сидевшего у открытого пианино Люкина. Наконец заговорил и он.

— Товарищ следователь, это, наверно, уж чересчур. Ну, был у нас гость из-за рубежа, но зачем же его задерживать? Какое он ко всему этому имеет отношение? И так о Союзе впечатление у людей неважное.

— Не о Союзе — о вас. Он тоже хорош гусь, если компанию с такими, как вы, водит. Скромный ужин — одного зарезали, другой сбежал. На Западе так не подступают. Права свои знают, но и об обязанностях не забывают. Или это его работа?

— Да что вы, в самом деле? — возмутился Люкин. — Он и видел-то Заславского первый раз в жизни. Приехал человек обсудить создание совместного предприятия, хотел капитал вложить… Он и уехал, не зная, что Илья убит. Перебрал слегка, вот и выпал в осадок. Я допускаю, что вам плевать на нашу репутацию, но к убийству Левин просто физически не мог быть причастен. Здесь он стоял, рядом с этой кабаньей шкурой, когда Илья в фойе позвал официантку.

Прищурившись, Строкач выслушал рассказ о пересоленном салате и прочих подробностях ужина. И все же, ничего определенного сквозь детали не проступало. Всю компанию пришлось перевезти в райотдел. Допрос длился долго и упорно, заходил в тупик и опять возобновлялся. Родюков к утру совершенно ошалел. В паузе Люкин умудрился подремать в неудобном кресле, тогда как ведшие допрос глаз и не смыкали. Когда основной поток показаний исчерпался, Строкач и Родюков остались вдвоем. Клочья, обрывки, путаница — и вся эта пестрядь никак не складывалась в одну фигуру — того, кто убил.

— Все, Павел Михайлович, приехали. Все чистые, и убить мог любой. То же и с ножом.

— Что — то же, Игорь? Двери в зал и в кабину, в которой обнаружили труп, Глеб Курилов из своей кабины не видел. Но он сидел специально таким образом, чтобы контролировать выход из кафе. Точнее, оба выхода — парадный и черный за кухней. Уверяет, что ни на минуту не терял их из виду.

— Он, между прочим, про иностранца умолчал.

— Ну, об этом он сейчас жалеет. Нашел, с кем шутки шутить! Больше всего он боится, чтобы его не посадили. Один в квартире — прописку теряет, придется на асфальт возвращаться. Он столько эту квартиру выхаживал, в долги залез… Не думаю, чтобы теперь поставил все под удар.

— Да и мне так кажется, Павел Михайлович. Зачем Курилову нож? С его кулачищами?

— Вот тогда бы уж точно никого искать не пришлось. Остальные в окружении Заславского — дохляки. Нет, он, конечно, не интеллектуал, но и не все ему на ринге отшибли. Осталось маленько. Не вижу я причины, с чего бы ему кормильца своего кончать. Разве, за большие деньги? Но какие, откуда? Кто их мог предложить? Нож, говоришь… Будто специально брошен возле его машины, чтобы показать, — дескать, вот, шел с американцем и, садясь в «вольво», выронил кинжал.

— Но кому еще ронять? Курилов сидел на выходе — двери не отпирали, окна забиты наглухо — установлено. Собственно, на улицу смотрит лишь та кабинка, где обнаружен труп. А уж после того, как он обнаружился, присутствовавшие держались вместе — если не врет вся троица, сговорившись. Хотя, вряд ли…

— Ну, хорошо. Выходит, что выбросить нож мог только Курилов. В кусты, со стороны дверцы водителя. Значит, американец отпадает. Курилов не только тащил его едва не на руках, но и усадил с левой, пассажирской стороны. А вот как мог Глеб вытащить из сумочки Елены нож, если вообще в зал не заходил — это вопрос.

— Да, Елена утверждает, что после того, как она уложила подарок в сумочку, к ней никто не подходил. Женщина она, кажется, неглупая — понимает, что всякая ее уловка и неискренность лишь усугубляют подозрения. Кстати, этот игрушечный посеребренный кинжальчик, купленный скорее всего на дешевой распродаже, ценности не представляет никакой.

— Кто знает — нынче ручная работа в цене.