Андрей, конечно, тот еще мальчонка. Да и не очень-то я рассчитывал на эту книжку. Но надо же на что-то надеяться… Хаты молотить — это всегда под рукой. И ведь дело простое — куда ни посмотришь, все что-нибудь издают. Иной раз такую чушь, что я бы этих публицистов на месте власти давно бы спровадил на марганцевые рудники. Совместный труд, как известно, улучшает нравы.

А байки мои продать можно. Мало будет — добавим. И деньги найдутся. На дело и мафия даст. Не бескорыстно, зато — гарантия успеха, «зеленая улица». Это нехай демократы грызутся в своих партиях и течениях, наше течение надежное, сильное, скрытое… Ну разве не гады — отмели адрес Андрея при обыске. Да ладно, не иголка. Фамилию, имя помню, не скажет адресное бюро — своим воспользуюсь. У нас втихаря не уходят. Да он, может, еще «на химии», срок-то едва за половину перевалил. Хотя, у молодежи сейчас понятия не те. За «досрочку» не моргнет — повязку наденет. Надо пошарить на кирпичном, должны же быть корешки из «условников». «Авторитетов» без крайней нужды припрягать не хочется. Картина не ясна, неизвестно, чего ждать. Может, все порожняк. Всегда на тюрьме, в многомесячном безвоздушном пространстве перед судом, витают самые шизоидные прожекты. Но в парне чувствовалась уверенность. Важно, что какой-то там у него родственник связан с этим делом. Лучше бы ему, конечно, не трепаться. Должен понимать: здесь, на воле, счеты с болтунами свести куда проще, чем в камере, где все равно кто-то рано или поздно заложит.

Как не использовать такую возможность! Ведь не на этом же гиганте кирпичной индустрии, в рыжей пыли и сумасшедшей жаре ловить удачу. Кое-кто, наверное, ловит и здесь. Только не я.

Вовремя успел: как раз пересменка. Идут работнички, морды — загляденье. Ну, на «стройках народного хозяйства» народ подбирается известный. Как у нас в Вологодской губернии пели:

Не очень-то борются за трудовые рекорды «условники»: лишь бы день до вечера. «Химия», как правило, в их жизни — временная передышка. И очень важно иметь «шестое чувство», чтобы учуять, в какой момент разъяренный отрядник вздумает оформить твои документы на возврат в зону. Истинное удовольствие — за день перед этим сунуть ему заявление «по собственному»: за «колючку». Конечно, «химическое» время считается и в случае ухода на тюрьму «раскруткой», после нового преступления, но этот вариант мало кого устраивает.

Долго что-то уже маячу. И пусто, ни одной знакомой рожи. Неужто никого нет? Надо поаккуратней, незачем здесь светиться. Бояться мне нечего, и все же… А это что за цаца на «жигулях»? Кирпичное начальство? С такой физией тачку не катают. Или краснопогонник? Да нет, что-то знакомое… Поглядеть поближе?

— Ба, Филя! Кого вижу!..

…Встречу продолжили отмечать у Калле, в уютном домике на окраине, где можно поговорить спокойно, не опасаясь привлечь внимание. Хозяин дома, радуясь случаю, встрече с приличным человеком, угощал широко. Покуривая в удобном, словно обволакивающем кресле, Калле говорил:

— Найдем твоего парня, не переживай. Если не слишком отбежал. И тогда найдем, но не так быстро. А книжку издаст — ее же не спрячешь. Решил, говоришь, на старости лет кормиться литературой? Ну-ну, твои дела. Тебе виднее. А чем смогу — помогу. Только бы лишнее у вас там не всплыло.

— Ты, Калле, меня знаешь. Что не следует помнить — все умерло. Так, вариации на темы блатной музыки. Значит, не откажешь помочь? Деньги нужны, и вообще…

— Что вообще — это ясно. Напрасно сомневаешься. Я твоего парня помню отлично. Работает с одним из моих бродяг. Не знаю, как по части писанины, афера у него получается неплохо. Товар-то берут у меня, так что я в курсе — имею долю по-стариковски. Сегодня же и переговорим с пацаном…

— Ну, вот: и двух часов не прошло… Вижу, вижу, что не Андрей. Знакомься, Филя, — Нугзар. Взял твоего литератора в работу, а тот в благодарность и завеялся. Пока ты тут прохлаждаешься, я кое-что выяснил. Хреново выходит, между прочим, с книжонкой. Если верно, что говорят. Я имею в виду не рукопись, Нугзар ее читал, есть она. Только иной раз лучше не заработать, чем переусердствовать. Это в первую очередь касается тебя, Филя.

— Меня? Да мало ли кто на тюрьме мог натрепаться?

— Не возникай — наговорил и ты лишнего. Я сейчас не буду выяснять, кто да что. Надо остановить машину, иначе ты попадешь в нее первым… Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но не все от меня зависит. Как бы самому под откос не слететь…

И Калле коротким обкусанным ногтем отчеркнул абзацы на некоторых листах…

Читалось легко, но с каждой следующей фразой предчувствие беды нарастало. Видит бог, это все андреева отсебятина. Ни сном, ни духом я такого не говорил. С ума сойти! Но оправдываться бессмысленно. Взялся за «черную» работу — держи ее, контролируй ее, чтобы не причинить вреда своим. Отвечаешь за всякую суку в деле. Вышла промашка — срочно исправляй, не дожидайся, пока другие вмешаются…

Эстонец отрывисто, не рядясь в привычную сдержанность, продолжил:

— Нугзар тебе поможет расхлебывать. Ищите парня и молитесь, чтобы он не успел глупостей натворить. Что, нельзя было со мной посоветоваться, если своего ума не хватило? Тут уже не о деньгах речь — шкуры надо спасать. Эта книжечка всех нас расплющит…

Ничего себе перспектива! Неясность положения угнетала. Воровал себе спокойно, всегда со своими честным был, нет, дернул черт лезть на чужую территорию. А Нугзар, гляди, не отчаивается: легко, посвистывая, ведет машину. Может, не понимает серьезности положения? Уж если Калле так заговорил — дела плохи. О чем это он, интересно, с Нугзаром шептался? Что за указания у Нугзара? Мог, вообще-то, и в открытую сказать, если не доверяет. Ох, не нравится мне все это! Верно сказано — воровскую масть менять — не к добру. Нечего сказать, начал я честные денежки заколачивать…

— Куда это мы приехали, если не секрет? Ты говорил, что знаешь, где искать концы? Я ведь только-только освободился, все налаживать заново…

— Да Андрея найдем, это я уверен. Тут его дядя живет — второй этаж, налево. Тот самый, журналист. Если бы не он, не было бы всей этой дурацкой затеи. Сейчас поговорим… Все равно я уже засветился — неделю назад ходил к андреевой мамаше… Говорит, на даче сынок, отдыхает. Я Калле так и сказал: ты же со своими связями можешь эту дачу за час вычислить. А он ни в какую: мне, говорит, важно, чтобы вы сами ее нашли. А чего тут важного?

Продолжая ворчать, Нугзар скрылся в подъезде. Язык без костей. У мошенников это профессиональное — недержание речи. В работе приходится трепаться не переставая, не давая клиенту и на мгновение задуматься. Но я-то не клиент… Нугзар отсутствовал долго, пришел мрачный.

— Хозяин будет часа через полтора. Соседка сказала, я ее внизу у почтового ящика перехватил. Ну что, вместе поедем к мамаше парня или разделимся?

— Чего друг за другом таскаться? Я подожду дядюшку, а ты понюхай, что там у Андрея дома. Мне с дядей полегче будет найти общий язык, как-никак возраст. Вечерком подскочу — все равно ночевать негде. Уж приюти, пока дело не сделаем. Опять же, лучше рядом держаться, мало ли что…

— Какой разговор! Живи.

— Лады. До вечера.

Ни в этот вечер, ни в следующий, ни вообще в этой жизни они больше не встречались.

Лев Аркадьевич Михелис был говорун профессиональный, что называется, записной. Из тех, что вечно путаются под ногами у людей, занятых делом. Так что похороны Андрея Грибанова, похоже, вполне могли обойтись без словоохотливого дядюшки. Вызвав его именно в это время на допрос, Стронин не испытывал никаких угрызений совести.

Пухлый румянощекий Михелис отнюдь не производил впечатление человека, раздавленного семейным горем. Чувствовалось, что равновесие он сохраняет в любых ситуациях. На жестком казенном стуле в кабинете Стронина Михелис расположился так же непринужденно, как и в собственной гостиной.