«Вылитая моя сестра Матильда», – вдруг с болью подумала она. Точная копия, вплоть до впалых щек и узкого рта.

Эдвард стоял, не пытаясь приблизиться к ней. Напряженно поклонившись, он просто молча изучал ее – так же, как его изучала она.

На нем была серебристо-серая туника, вышитая золотой нитью. А под ней – шафранового цвета скирт. Он выглядел в точности как наследник престола, а на лице его читалась такая тщательно контролируемая сдержанность, что она подумала: «Он уже, должно быть, прекрасно осведомлен о своем статусе первого среди этелингов».

Догадывался ли он, насколько рискованна и опасна эта привилегия? Эдмунд будет вне себя от ярости, когда увидит своего сводного брата, разодетого столь экстравагантно именно тогда, когда остальная часть королевского двора в трауре.

Она догадывалась, что это дело рук Идрика, который старался вызвать раздор между братьями. Эдит, вероятно, тоже внесла в это свою лепту, потому что в последнее время она начала проявлять к Эдварду небывалый интерес. Ее прежде непоколебимая поддержка претензий Этельстана как наследника королевского трона была отброшена в сторону в тот же миг, как она узнала о непримиримой вражде между своим братом и своим мужем. Если жажда власти однажды приведет к конфликту между Эдвардом и Этельстаном, Эдит и ее муж, безусловно, примут сторону Эдварда.

«Боже милостивый, пусть до этого никогда не дойдет», – молилась она.

Но затем она выбросила из головы мысли о других детях короля и сосредоточила все внимание на этом молчаливом мальчике, который сейчас стоял перед ней. Может быть, Эдвард стесняется? Или же ищет в памяти какие-то воспоминания о ней?

Оставив свое кресло, она присела перед ним и обняла его. Он позволил ей эти объятья, но явно не был им рад. У нее возникло ощущение, будто она обнимает каменную статую мальчика. Когда же она немного отстранилась, чтобы посмотреть на него, он встретил ее взгляд с прохладной учтивостью.

Неужели он уже в таком юном возрасте научился, как прятать свои мысли и чувства? У нее на это ушло намного больше времени.

И снова ей захотелось разрыдаться.

– Ты помнишь меня, Эдвард? – спросила она.

– Вы – королева, – с готовностью быстро сказал он высоким чистым голосом. Это был политический ответ, и очень корректный.

Но вовсе не этого она от него ждала и не на это надеялась.

Она отвела его к скамье у стены, и некоторое время они беседовали – она задавала прощупывающие вопросы, а он давал ответы, которые почти ничего не рассказывали о нем. В конце концов за ним пришел слуга, чтобы подготовить его к вечерней трапезе, за которой он должен был сидеть по правую руку от короля. Покидая ее, Эдвард опять поклонился – так же сдержанно и официально, как было, когда он вошел сюда.

Она смотрела ему вслед, пока он уходил: прямая спина и гордо поднятый подбородок.

По крайней мере это у него от нее, хотя сам он мог того и не знать. Когда-то он был ее маленьким сыночком, ее крошкой, всем ее миром. «Кому же он принадлежит теперь?» – думала она, и сердце ее обливалось кровью от скорби.

– Думаю, мы не туда свернули на последнем перекрестке, – сказал Эдмунд. – Мы должны были уже приехать. Ты уверен, что знаешь, куда нас ведешь?

Этельстан сердито пробурчал что-то в ответ. Он хорошо знал, куда идет. Оглянувшись назад, на полдюжины людей и вьючных лошадей, ехавших вместе с ними, он убедился, что никто не отстал, после чего вновь взглянул на тропу.

Земля была укрыта тонким снежным покрывалом, бледно отсвечивавшим в сиянии неяркого зимнего солнца. Небо отливало грязным синевато-серым цветом, а морозный вечерний ветер больно покалывал лоб и щеки, словно острым лезвием. До сих пор Эдмунд не жаловался и почти ничего не говорил. Этельстан был благодарен брату за его ненавязчивое молчание, но понимал, что терпение Эдмунда не бесконечно и долго он не выдержит. Тем не менее они проехали еще какое-то расстояние, прежде чем Эдмунд заговорил опять.

– Этельстан, мы, должно быть, заблудились. Наверное, ты плохо запомнил, где находится этот круг из камней. Мы ведь были здесь уже давно – лет девять назад? И тогда нас сопровождал проводник, не говоря уже о таких пустяках, что подъезжали мы совершенно с другой стороны.

– Мы на верном пути, – ответил Этельстан командным тоном, не допускавшим никаких возражений.

Эдмунд погрузился в задумчивое молчание, а затем, как и ожидал Этельстан, все понял, сопоставив все в уме.

– Ты уже был здесь с тех пор. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. – Но, ради бога, зачем? Ты сказал, что она обманула тебя. Тогда зачем ехать за советом к ней снова? И почему мы едем к ней именно сейчас?

Почему? Он ни с кем и никогда не говорил о том, что прорицательница сказала ему в первый раз, и боялся даже заикнуться о еще более зловещем пророчестве, которое он узнал от нее, когда увиделся с ней опять, – что он и его братья пройдут горький путь.

Он пытался убедить себя, что она обманщица, что нужно быть глупцом, чтобы всерьез воспринимать все эти россказни.

Однако трое его братьев уже умерли, а весь последний год все в Англии, не только дети Этельреда, шли горькой дорогой слез. После того как побоище под Рингмиром уничтожило большую часть армии Ульфкителя, а оставшиеся в живых вынуждены были бежать, спасая свои жизни, датчане, насколько он сумел понять, разбились на пять групп. Некоторые из них были пешими, а другие – конными. Питались они едой, вырванной изо рта у детей Англии. Они заставляли английских мужчин смотреть, как насилуют их жен, сестер и дочерей. Они отбирали все, что могли унести, а то, что унести были не в состоянии, они сжигали – в зависимости от настроения морских разбойников и их предводителей. Семь месяцев страна горела и подвергалась разорению – от Восточной Англии до Фосс-Уэй и от долины Темзы до долины Фенланд.

И в это время ему было приказано оставаться в стенах Лондона под угрозой ссылки в случае неповиновения. Он яростно бранился по поводу такого наказания, но Эдмунд называл его глупцом.

– И что ты мог сделать, даже если бы выехал из Лондона? – спросил Эдмунд, жестом показывая на забинтованную ногу Этельстана, которая была сильно ранена и сломана под Рингмиром. – Пройдут месяцы, прежде чем ты сможешь нормально ходить и ездить верхом. Пока она не заживет, ты бесполезен, так что прекрати жаловаться, что тебя плохо используют.

После того как рана зажила, еще много недель ушло на восстановление сил, необходимых, чтобы скакать на коне или крепко стоять на ногах, орудуя мечом. В течение этого времени Этельстан злился и досадовал, получая сообщения от Эммы о поражениях английского войска в одном графстве за другим. После того как викинги решили разделить свои силы, стало вообще невозможно предугадать, где они ударят в следующий раз, чтобы организовать оборону. Для Англии это лето превратилось в одну непрерывную и долгую цепь катастроф. Королевство стояло на краю разорения, проходя горький путь, о котором предупреждала провидица. Этельстан и сам не мог понять, чего ждет, обращаясь к ней опять. Она никогда не обещала ему хорошей судьбы, и он боялся: то, что он услышит от нее сегодня, окажется ничем не лучше. И все же он чувствовал необходимость найти ее и еще раз взглянуть в лицо этой представительницы древних язычников, стоящей в кругу из камней. Возможно, он просто нуждался в каком-то утешении – если эта древняя раса смогла выжить тут, для его собственного народа еще не все потеряно и он не обречен.

Эдмунд, которого, видимо, злило столь длительное молчание, прервал его долгой вереницей проклятий. Затем он спросил:

– И сколько раз ты беседовал с этой коварной женщиной?

Этельстан заколебался, потому что, если он признает это, Эдмунд захочет узнать больше.

– Сегодня будет в четвертый раз, – в конце концов произнес он. – Но я не скажу тебе, что она говорила мне.