Могла ли она так серьезно ошибиться, и придется ли им всем теперь расплачиваться за это?
Она поплотнее запахнулась в свою шаль, неожиданно пораженная болезненным воспоминанием. Много лет назад она уже приняла решение, которое привело к гибели людей, присягавших защищать ее. Она пренебрегла советом человека, гораздо более мудрого, чем она сама, и рискнула выйти за крепостные стены города Эксетер с эскортом, слишком малочисленным, чтобы обеспечить ей безопасность. Враг застал их врасплох на узкой дороге, откуда некуда было скрыться, и все до единого ее люди были перебиты. Если Господь уже и простил ее за это, то саму себя она за это не простила и поклялась, что больше никогда в жизни не возьмет на себя ответственность за такой ужас. Но, Пресвятая Дева, на этот раз она просто не видела, как могла бы поступить иначе, кроме как остаться вместе с Марго.
– В городе предупреждены? – спросила она. Многие уже бежали из Оксфорда, но были такие, как она, у кого имелись серьезные причины остаться или которым просто было некуда больше податься.
– Да, мы уже разослали гонцов.
– А королевская стража?
– Лучники уже находятся на частоколе.
– Тогда больше мы пока сделать ничего не можем. Спасибо, что сообщил мне об этом.
Она услышала, как снова открылась и закрылась дверь, но, начав вновь молиться о том, чтобы Господь дал ей смирение, мужество и – самое главное – мудрость, она все же одновременно взвешивала в уме имеющиеся у нее возможности. Должна ли она предупредить свое маленькое окружение о надвигавшейся на них опасности? К чему это может привести? Если это вражеская армия, то пытаться скрыться уже слишком поздно. Лучше уж встретить опасность лицом к лицу здесь, за частоколом, с вооруженными солдатами на стенах, чем быть застигнутыми в открытом поле бегущими.
Охваченная тревожными мыслями о том, что может принести им следующий час, она внезапно была возвращена в настоящую реальность тем, что Марго вдруг открыла глаза и улыбнулась.
– Мадам, – сказала Марго.
Эмма склонилась вперед, чтобы прикоснуться к ее руке, и тут, вздрогнув, поняла, что глаза Марго смотрят не на нее, а устремлены куда-то в пустое пространство у нее за спиной. «Что она там видит? – подумала она. – Или кого?»
– Мадам, – повторила Марго с долгим вздохом, опять закрывая глаза.
Священник умолк, а Эмма затаила дыхание, ожидая следующего вдоха Марго, – но он так и не последовал. Священник принялся читать на латыни хорошо знакомую ей молитву «Отче наш», которую тут же подхватили и другие голоса. Она не присоединилась к этому хору, поскольку чувство потери было слишком острым. Ей казалось, что Марго нужна ей как никогда именно сейчас, когда мир вокруг них готов обрушиться, когда надвигались кровь, боль и множество других смертей, гораздо менее спокойных и мирных по сравнению с этой.
Она видела, как на доброе лицо Марго, уже безжизненное, как будто упала тень, и к горлу подступил комок, настолько мучительный, что она испугалась, что у нее не хватит сил превозмочь это горе. Борясь с этим страхом, она закрыла глаза, а когда вновь открыла их, то увидела такое, от чего по спине побежали мурашки. От мертвого тела поднялось легкое белое облачко тумана, ненадолго зависло над ним, а затем растворилось в темноте.
Онемев от изумления, она обернулась и посмотрела на остальных присутствующих в комнате, пытаясь понять, видел ли это кто-нибудь из них. Но все головы были склонены в смиренной молитве. Она была единственным свидетелем этого последнего прощания, когда душа Марго покидала бренное земное тело, – потому что Эмма была абсолютно убеждена, что видела именно это. Она попыталась найти для себя какое-то утешение в этом знаке милости Господней, но не смогла. Чувство покинутости давило на нее, точно тяжкий крест, который она против своей воли вынуждена была нести.
В тиши комнаты она еще немного постояла на коленях, моля Господа, чтобы дал ей сил на то, чтобы противостоять ждущим ее испытаниям, но тут с улицы послышались громкие крики, просочившиеся даже сквозь стены дворца, и вновь ее молитва была прервана. Она больше не могла медлить, оставаясь здесь. Ее долг теперь обращен к живым, она должна помочь им встретить лицом приближающуюся опасность, а если это возможно, то и отвести ее.
Поднявшись с колен и повернувшись, чтобы покинуть комнату, она услышала тяжелые шаги в коридоре, после чего толстая дубовая дверь распахнулась. Комнату заполнили вооруженные люди, и Эмма внутренне напряглась. Позади нее послышался шорох кожаной и шерстяной одежды – это подавленно поднимались с колен те, кто скорбел о покойной. Кто-то заплакал, послышались возгласы испуга и протеста.
Сквозь толпу к ней проталкивался еще один человек; на нем был плащ с меховым воротником, застегнутый золотой пряжкой. Глаза его скользнули мимо нее, и она увидела, как он одним взглядом быстро охватил все в этой комнате до последней детали – мужчин и женщин, священника среди свечей и кровать, ставшую теперь смертным ложем Марго.
Она смотрела в его суровое лицо, в эти глаза цвета болотных цветов, таких же ярко-синих, как у ее дочери. У всех детей короля глаза были голубыми, но лишь у Годивы и Этельстана они были такого великолепного оттенка, что сердце замирало. Сейчас глаза Этельстана только на мгновение встретились с ее глазами, прежде чем он обратился ко всем, кто сейчас толпился за спиной у Эммы.
– Вы все должны быть готовы уехать отсюда в течение часа, – скомандовал он. – Выполните все необходимые приготовления к отъезду и соберитесь у ворот во дворе как можно скорее.
Не успел он закончить, как вооруженные люди начали выводить всех из комнаты. Внезапно рядом с Эммой возник священник, бледный от возмущения.
– Миледи, мы не можем оставить эту рабу Божью непогребенной, без соответствующего обряда, предписанного…
– Она будет похоронена здесь, рядом с часовней, – сказал Этельстан, положив руку на плечо священника и уводя его в сторону, – но все это нужно сделать очень быстро. Идмер, – позвал он одного из своих солдат, – ты и еще двое помогите святому отцу сделать все, что необходимо, но не дольше, чем понадобится. – Затем он повернулся к Эмме и сказал: – Миледи, мне нужно поговорить с вами.
Он взял ее под локоть, и она почувствовала торопливую настойчивость, когда он повел ее по коридору в небольшую смежную комнатку. Прежде чем за ним закрылась дверь, она успела бросить последний быстрый взгляд на кровать, где лежало тело Марго.
В центральном очаге догорал огонь, давая очень немного света и еще меньше – тепла, но она все еще находилась в оцепенении от горя и не замечала холода. Однако Этельстана она не могла игнорировать. Он стоял перед ней неподвижно, излучая нетерпение и, как она догадывалась, контролируемую ярость.
– Насколько они близко отсюда? – спросила Эмма.
– Достаточно близко, чтобы напасть уже сегодня вечером. – Голос его звенел от гнева. – Вы должны были уехать два дня назад. Вы не получали моего послания?
Она отвела взгляд в сторону, не выдерживая упрека, горевшего в его глазах.
– Я не поверила, что они могут оказаться здесь так скоро. – А может быть, просто не хотела поверить? Как бы то ни было, выбора у нее не было, и она не собиралась позволять ему отчитывать ее за то решение, которое приняла. Поэтому она все же встретилась с его холодным взглядом и сказала: – Я не могла оставить Марго здесь умирать в одиночестве, Этельстан. Просто не могла.
– А что с вашей дочерью? – Он все еще был рассержен, и в голосе его слышались нотки упрека.
– Я отослала ее вместе с Эдит. – По крайней мере за это он не мог ее укорять. – К этому времени они уже должны были достичь Минстера, если только что-то не задержало их в аббатстве в Эйншеме. Я думала последовать за ними завтра, но, как видно, придется ехать сегодня вечером.
– Сегодня вечером вы должны ехать не в Эйншем, а в Лондон.
Она нахмурила брови, вглядываясь в его лицо в неровном свете.
– С какой целью? – спросила она. – Король дал мне разрешение присоединиться к нему в Уорчестере, и у меня нет желания ехать в Лондон. – Они все будут ждать ее в Уорчестере: Годива, Уаймарк, Вульфа, отец Мартин, Эдвард. Больше всего ей не терпелось увидеться с Эдвардом, а он находился в Уорчестере.
