– Вы не должны сердиться на ту молодую женщину, – сказала Марго.

– Я и не сержусь на нее, – сказала Эмма; теперь, когда Годива была у нее на руках, тон ее стал уже спокойнее. – Я сержусь на тебя. Как ты могла отдать ее кому-то другому, когда ты знаешь, что я нуждаюсь в ней так же, как она нуждается во мне?

– Она нуждается в женском молоке, миледи, – ответила Марго, – и не обязательно в вашем.

Эмма чувствовала себя так, будто получила пощечину, но все же воздержалась от резкого ответа.

– Эмма, – продолжала Марго, – вы королева, которая находится в опасности в городе, который, скорее всего, очень скоро подвергнется нападению. Вы принадлежите всему Лондону, а не только вашему ребенку. Здесь очень много людей, которым вы нужны, и это будет отрывать вас от дочери. Это уже происходит. Если вы не можете быть с ней, когда вы ей необходимы, ваш ребенок будет страдать гораздо больше, чем вы. Заверяю вас, что ваша мать не позволяла вам страдать подобным образом.

Эмма проглотила подступивший к горлу комок.

– Моя мать была замужем за человеком, который хотел, чтобы она была рядом с ним, который интересовался ее мнением и искал ее совета, а не выдворял за дверь.

– И тем не менее в этом городе есть множество людей, которым очень нужны ваши советы и поддержка, и в этом заключается ваш долг перед ними, – настаивала Марго, голос которой теперь стал ласковым. – Если вы не отдадите свою дочь в руки человека, который может удовлетворить все ее потребности, вы будете постоянно разрываться между заботой о вашей девочке и заботой о вашем народе.

Эмма закрыла глаза. Ей тяжело было слышать это сейчас, особенно от Марго. Любой другой совет она могла бы игнорировать, но Марго теперь была единственным человеком, которому она полностью доверяла. И сейчас ей очень хотелось, чтобы та ошибалась.

– Оставь меня, – сказала она. – Мы поговорим об этом позднее.

Оставшись наедине со своей дочерью, Эмма прижала дитя ко второй груди. Ребенок уже начал понемногу засыпать. Эмма чувствовала, что губы Годивы, постепенно погружавшейся в сытую дремоту, все медленнее тянут ее сосок, и в уголке ее рта замерла капелька молока, похожая на маленькую жемчужину. Нужно было расшевелить ее, чтобы она поела еще немного и облегчила бы тяжесть в ее груди.

Она понимала, что Марго говорит правду, но не могла принести жертву, которую у нее просили. Она нянчила Эдварда почти год, прежде чем обязанности ее положения заставили ее передать его другой женщине, но даже тогда у нее разрывалось сердце. Годива, которой едва исполнилось четыре недели от роду, стала центром ее жизни – так и должно быть, поскольку дочери принадлежат своим матерям совсем по-другому, чем сыновья.

Но она не учитывала нашествия флота викингов и те срочные обязанности, которые внезапно возникли у нее в связи с этим. Королева должна следить за тем, как город принимает беженцев и больных, помогать обеспечивать уход для раненых и утешение для впавших в отчаяние. Лондонцы и дальше будут обращаться к ней, чтобы она вела их за собой в общении с Богом и молитвах о Его заступничестве, как это было сегодня. Она должна иметь возможность свободно перемещаться по городу, а взять с собой Годиву она не могла.

Эмма смотрела на лицо спящей дочери, на изгиб крошечных губ, на круглые полные щечки. Ей оставалось только изумляться той бесконечной нежности, которая на миг охватила ее. Когда-то она опасалась, что, поскольку ее сердце было отдано сыну, у нее просто не останется любви для другого ребенка. Как же она ошибалась!

Она понимала, как будет лучше для ее дочери, но – да простит ее Господь – все равно не могла отдать ее в чужие руки. Пока что не могла. Не так скоро.

– Я не могу предать тебя, моя маленькая, – прошептала она, осторожно гладя пальцами нежную кожу на щеке девочки. Затем она вздохнула и поцеловала кончик крошечного носика. – Но, похоже, мне придется учиться делить тебя еще с кем-то, – закончила она.

Она с радостью примет ту молодую женщину в качестве своей помощницы, и вместе с ней у Годивы будет две мамы, которые станут за ней ухаживать, – по крайней мере, некоторое время.

Через три дня, после того как последние военные корабли датчан отплыли с острова Уайт, – причем никто не мог точно сказать, куда именно они направились, – Этельстан с позволения короля наконец-то выехал в Лондон. Он взял с собой своего брата Эдрида, двадцать вооруженных всадников из своего личного отряда охраны и тридцать пеших воинов из Мидлсекса, которые сопровождали его в сентябре, когда он ехал сюда из Лондона. У них ушло шесть дней на то, чтобы добраться до моста через Темзу, и к этому времени он уже точно знал, куда уплыли датчане. Весь горизонт на востоке затягивал дым, а сам мост был забит народом из Кента, искавшим спасения от морских разбойников, которые в своем набеге уже дошли на запад до самого Гринвича.

Он послал вперед гонца с обращением к лондонскому епископу, прося того о встрече, и, когда он вошел в залу своего дома на Этелинг-стрете, его уже ждало там собрание отцов города. Отправив посыльного сообщить королеве, что он посетит ее до конца этого дня, он вернулся к мужчинам, собравшимся вокруг стола на козлах, стоявшего посреди залы. Он лично поздоровался с каждым из них, жестом пригласил всех садиться, а затем и сам занял место на скамье рядом с епископом Эльфхуном.

– Когда появились первые корабли? – сразу спросил он.

– Более десяти дней назад, – ответил епископ. – Они разбили свой лагерь на обоих берегах Темзы и грабили все суда, заходившие в устье реки. Мы совсем не получаем товаров из Нижних стран[9], поскольку датчане засели у реки, но маршруты поставки провианта с севера, востока и юга по-прежнему открыты.

– А наши корабли все так же находятся на своих местах на реке?

– Да, они выстроены в три линии у Ирхита, и это было удачным решением, милорд. Они уже дважды сталкивались с кораблями датчан и оба раза заставляли тех развернуться. Однако основная часть сухопутного войска перешла на северный берег и теперь находится на расстоянии от Лондона, удобном для нанесения удара. Наши командиры продолжают увеличивать число защитников на городских стенах, как вы инструктировали нас. По мере прихода в город новых людей появилась возможность направлять туда дополнительные силы, но, по правде говоря, люди, продолжающие стекаться сюда в поисках укрытия, скорее увеличивают проблему, чем решают ее. Королева ежедневно встречается с отцами города, чтобы преодолевать хотя бы часть трудностей, с которыми мы сталкиваемся.

«Трудностей», – мрачно подумал Этельстан. Какое изящное слово, которым называются проблемы распределения съестных припасов и обеспечение кровом, организация системы для уборки экскрементов людей и животных, а также поддержание мира в среде испуганных и раздраженных крестьян в условиях большого скопления народа и плохой погоды. Эти трудности, если их не решить, очень скоро приведут к эпидемии и смерти. И, судя по толпам желающих попасть в город, которые он видел сегодня, трудности эти со временем будут лишь усугубляться.

Уже давно опустилась ночь, когда он в конце концов отправился во дворец. Несмотря на растущее количество людей, прячущихся за лондонскими стенами, в городе было тихо благодаря патрулям стражников, выставленным перед каждой церковью для обеспечения комендантского часа.

Даже, пожалуй, слишком уж тихо. Казалось, что город затаил дыхание в трепетном ожидании того, как топор врага обрушится на его голову.

Когда он проходил мимо собора Святого Павла, он услышал, как в ночной тиши звучат голоса святых братьев; слова вечернего богослужения на латыни эхом разносились по улочкам вокруг массивного каменного здания церкви, и он даже различил строчки псалма.

Мои алчные враги осадили меня… припадая к земле, они не сводят с меня своих жадных глаз, словно львы, крадущиеся к добыче.

Псалом был незнакомый, но, похоже, выбранный весьма удачно, учитывая, что ниже по реке разбил свой лагерь враг. Он только надеялся, что лев этот еще не готов к решительному броску.