И тогда, твердо решив, что не станет проводить еще один тягостный день в ожидании появления мужа у ворот, она уехала из Редмира. Направилась она на север, в деревушку Родестан, где, как утверждала Катла, она сможет увидеть большое чудо.
– В центре большой прогалины стоит высокий камень, – сказала ей Катла, – который поставили там великаны, некогда управлявшие этими землями.
Услышав это, Тира презрительно поджала губы.
– Никакие не великаны, миледи, – сказала она, – а люди. Древние люди, от которых сейчас остались одни только воспоминания, поставили этот камень в честь своих богов.
«Интересно, почему Тира говорит об этом с такой уверенностью?» – подумала Эльгива. Когда она сама увидела этот камень, она скорее поверила бы в сказку Катлы про великанов. В небо устремлялся одинокий столб шириной с трех крепких мужчин, стоящих плечом к плечу, и толщиной в размах рук взрослого человека. Из любопытства она приблизилась к нему и вошла в отбрасываемую им тень. В тот же миг она почувствовала сильный холод, как будто внезапно окунулась в сугроб снега. Она попятилась назад, стремясь побыстрее снова попасть в лучи солнечного света, убежденная, что здесь имеет место нечто выше ее понимания.
Тира же, напротив, долго стояла в этой тени, положив руку на камень, как бы подпитываясь от него силой и слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.
Эльгива следила за ней и пыталась угадать, что сейчас слышит и ощущает эта саамская женщина. Молилась ли она языческим богам, как христиане молятся своим святым? Или, может быть, в камне этом было спрятано некое знание, которое Тира сейчас каким-то образом извлекала и впитывала в себя?
И можно ли такому научиться?
Когда-нибудь она задаст все эти вопросы, когда они с Тирой останутся наедине. Теперь же она повела своих людей по неровной заболоченной местности к своему поместью, следуя тропами, которые хорошо изучила за три года своего изгнания из сердца Англии.
Как же она ненавидела это место, Холдернесс! Как ей хотелось вернуться домой, в Мерсию, к пологим холмам Нортгемптоншира, скрыться от этого убогого и презренного мира, в котором, казалось, не было ничего, кроме воды, неба и продуваемых всеми ветрами разрозненных хуторов, где жили люди, называвшие Турбранда своим господином. Возможно, вскоре ей все-таки удастся сделать это. Возможно, приезд Кнута означает, что началось завоевание Англии королем Свеном.
Задолго до того, как они добрались до ворот поместья, ее окликнул дозорный, один из ее собственных людей. Он сообщил ей, что днем прибыл Кнут с небольшой свитой. Эльгива улыбнулась. Что ж, выходит, Кнут приехал, чтобы найти ее, и был вынужден ждать. Она надеялась, что это подорвет его терпение и вызовет раздражение, поскольку именно этого он и заслуживал.
Довольная этой маленькой победой, она сделала долгий глубокий вдох, чтобы рассеять дурное настроение и снять напряжение, сжимавшее все у нее внутри. Кнут был ей необходим. Ей нужна была его армия, его корабли и его защита. А еще по собственному опыту ей было хорошо известно, что мужчиной гораздо проще управлять, если быть с ним ласковой, чем злить его.
Оказавшись за частоколом, она спешилась и сунула поводья своей лошади груму. В этот момент из дверей дома вышел ее муж с чашей эля в руке и остановился под свесом крыши, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Глаза их встретились, и она вдруг почувствовала, как ее, словно стрелой, пронзило острое желание, смутившее ее. Ощущение было такое, будто ее тело помимо воли отзывалось на воспоминания о его прикосновениях. Какое-то мгновение она даже не могла сдвинуться с места, а просто молча смотрела на него.
Кнут, как ей показалось, стал больше, чем ей запомнилось. Его худощавая фигура округлилась, а плечи под тканью туники и скирта выглядели более широкими и мощными. Густые рыжие волосы были аккуратно подстрижены, а лицо оттеняло темное пятно бороды цвета старой меди. Вместо плаща на его плечи была накинута волчья шкура, на шее и запястьях блестело золото.
Он не сводил с нее своих черных глаз, под которыми виднелись темные круги усталости, но ничего не говорил. Казалось, он ждал, чтобы она сделала первый ход. Да, именно так и должен поступить Кнут, помня о своем высоком статусе сына короля Свена. Поэтому она взяла себя в руки и, совладав с негнущимися конечностями, заставила себя присесть перед ним в глубоком реверансе и приветствовать его на родном языке.
– Мое сердце, – сказала она, – рвется от радости при виде вас, муж мой.
Она улыбнулась ему и заметила, как одна его бровь поднялась, а на лице появилось выражение удивления и одобрения, когда он подал ей руку, чтобы она поднялась.
– Мне очень хотелось бы в это верить, леди, – сказал он тихим голосом. – После стольких месяцев нашей разлуки я не был уверен, что получу от вас даже то, что по праву принадлежит мне.
– Вы ошибались, плохо думая обо мне, милорд, – сказала она и, привстав на цыпочки и схватившись за волчий мех, чтобы наклонить к себе его голову, горячо поцеловала его в губы. В ответ он отбросил свою чашу в сторону и поднял ее на себя, подхватив руками под ягодицы.
Стоявшие вокруг мужчины засвистели и заулюлюкали, а Кнут прошептал ей на ухо:
– Где находится ваша кровать?
Рассмеявшись, она указала в сторону спального флигеля, заметив, что прямо сейчас ее слуги выгоняют оттуда визжащих детей Катлы. Подхватив Эльгиву на руки, Кнут понес ее через двор в комнату, где в очаге потрескивал огонь, а вокруг ложа были маняще распахнуты занавески. Захлопнув ногой дверь за ними, он уложил ее на постель. Затем, не обращая внимания на одежду, чулки и сапоги, которые мешали прикоснуться к ее коже, он взял ее с таким же нетерпением, какое запомнилось ей по первой брачной ночи, жадно поглощая ее, как изголодавшийся человек набрасывается на кусок хлеба.
Когда страсть его улеглась, – слишком уж быстро, как ей показалось, – она стянула с него сапоги, тунику и штаны. После этого, встав перед ним, она неторопливо и постепенно стала снимать с себя всю одежду, пока он снова не возбудился. На этот раз они ублажали друг друга медленно и более основательно, как она с удовлетворением отметила для себя.
Насытившись наконец, она легла возле него, положив голову, в которой у нее крутилась тысяча вопросов, ему на плечо и закинув на его голое тело свою руку и ногу.
– Почему вы не ехали так долго? – с укором в голосе спросила она. – Если бы вы вернулись ко мне, мы могли бы провести подобным образом много дней и ночей. Что удерживало вас вдали от меня?
Он притянул ее поближе к себе и пробормотал:
– Раньше я приехать не мог. И вы, конечно, должны об этом знать.
– Я знала лишь то, что вы находитесь за морем. Неужели замок в Роскилле расположен настолько далеко, что вы два года не могли найти дорогу оттуда в мою постель? – Она понятия не имела, где находится Роскилле или хотя бы сама Дания; знала только, что это где-то за водным пространством, не таким обширным, чтобы человек не мог преодолеть его, если хочет это сделать.
– Не желаете ли вы, чтобы я дал вам полный отчет? – сказал он с легкой ноткой раздражения. – В Роскилле я был всего несколько недель. Затем я отправился в крепость моего отца в Треллеборге и пробыл там целый год. После этого я поехал в Вендланд и провел сезон, разъезжая по Балтике с ватагой йомсвикингов[8]. Прошлую зиму я провел с ними на острове Волин. Да, вы правы, это очень далеко отсюда. Вестей из Англии я получал очень мало и почти не знал, как обстоят дела у вас. – Он выдержал долгую паузу и тяжело вздохнул. – Знаю только, что сына вы мне так и не принесли.
Она услышала осуждение в его голосе и обиженно вспыхнула:
– К этому времени я могла бы родить вам сына, милорд, если бы вы вернулись ко мне. Неужели в той крепости к вашим услугам было столько женщин, что вы не нуждались в собственной жене? Сколько отпрысков вы оставили после себя там?
