По правде говоря, она понимала ход мыслей своего мужа. Хотя дочерей короля Англии часто отдавали замуж за иностранных принцев, Этельред был озабочен проблемами внутри страны. Ему было необходимо сделать все возможное, чтобы укрепить свою власть в северных графствах. Он сделал Идрика элдорменом Мерсии, а теперь и породнится с ним через свадьбу Эдит, закрепив все это еще и кровными узами. Пара получится пугающая, потому что оба они жаждали власти.

Но сердце у нее болело из-за судьбы Эльфы. Она была красивее, мягче, чем ее старшая сестра, более послушная и более любящая. И она была совсем юной, всего-то двенадцати зим от роду, тогда как жестокий граф Ухтред, украшавший стены своей крепости головами своих врагов, был почти одного возраста с королем. Ухтред, который уже избавился от своей первой жены, в данный момент предпринимал шаги, чтобы освободиться от второй. Эльфа станет третьей, и с каждой новой свадьбой этот человек приобретал еще больше земель, больше богатства и больше власти. Теперь же он женится на дочери короля, и для него не имеет никакого значения, что она еще ребенок, причем очень хрупкий.

– Мне кажется, короля больше заботит то, что будет лучше для Этельреда, чем для Англии, – заметила Уаймарк.

– Для него это, вероятно, одно и то же, – сказала Марго. – Но королеве известно об этом. Подозреваю, есть что-то еще, что тревожит ваши мысли, миледи.

Эмма напряженно нахмурилась, колеблясь, стоит ли это произносить вслух. Но ей было необходимо облегчить душу, потому что она уже устала бороться со своими страхами в одиночку.

– Король, – сказала она, – не ищет моего совета в том, что касается его дочерей. Ему следовало бы прислушаться к моему мнению при принятии таких решений. Он по меньшей мере должен был проинформировать меня о своих планах относительно девочек. У его дочерей нет ни матери, ни бабушки, которые могли бы встать на их сторону. Эта ответственность – и привилегия – лежит на мне как на королеве, жене Этельреда.

– У детей короля не было матери, даже когда эта женщина была жива, – тихо отозвалась Марго. – Она не принимала участия в их воспитании, они знали только гувернанток и слуг. Так король пожелал тогда, так хочет он и теперь. Они не дети для него, а пешки. Сейчас, когда у него есть две семьи, он желает, чтобы они играли друг против друга, а вы просто оказались между ними. Его сын Эдмунд с самого начала относился к вам подозрительно, а Эдит, похоже, специально явилась, чтобы вызвать ваше возмущение. – Протянув руку, она положила ладонь Эмме на колено. – Будьте осторожны, миледи. Я видела, как вы пытаетесь стать матерью детям короля, но вы бьетесь сердцем в каменную стену. Следите за своим собственным сыном и будьте для него защитой. Этельред станет завидовать связи между вами и Эдвардом, и боюсь, что однажды он сделает все возможное, чтобы разорвать эту связь.

Эмма молчала, вдумываясь в слова Марго. Она искоса взглянула на Эдварда, спавшего в своей колыбели; этот ребенок был целым миром для нее. Она не могла представить себе такой день, когда бы мысли ее так или иначе не вращались вокруг него. Она подошла к колыбели и наклонилась, чтобы поцеловать эти шелковистые светлые волосики, когда появился слуга, призывая ее к королю.

Накинув на плечи шаль, она последовала за ним, оставляя сына на попечение других, тогда как самой ей предстояло провести эту ночь в постели короля.

Шел дождь, но Эльгиве стук капель по крыше, отдававшийся звоном в ее голове, казался невероятно громким, будто на деревянную кровлю валятся камни. Она вскрикнула – частично чтобы прояснить сознание от этого беспрестанного барабанного боя, но в основном из-за того, что ребенок Кнута пытался разорвать ее на части. Она не верила в Бога, но, если Он действительно существовал, Он определенно был мужчиной. Никакая богиня просто не смогла бы остаться в стороне, позволяя женщинам проходить через такие муки.

Ее окружало такое количество прислуги, что она боялась задохнуться; когда боль немного отпустила, ей удалось сделать еще один судорожный вдох. Впрочем, они не позволят ей передохнуть. Они заставляли ее ходить даже в перерывах между схватками, даже когда она умоляла их позволить ей прилечь, хотя бы ненадолго.

– Ребенок выйдет быстрее, если вы будете стоять на ногах, – обещали они ей.

Вот она и ходила. Она старалась отвлечься от боли, перечисляя все причины, по которым она ненавидела Кнута, сына Свена. Во-первых, потому что он мужчина. Во-вторых, потому что он поместил это внутри у нее. В-третьих, потому что он до сих пор отсиживается в Дании под боком у своего отца, несмотря на все ее срочные письма с настоятельными требованиями, чтобы он явился к ней и заявил свои права на сына.

Каждый раз, когда она посылала очередного гонца за море, Турбранд смеялся над нею.

– Рожать детей – это женское дело, – говорил он ей. – И Кнут это хорошо знает. Все ваши мольбы лишь рассердят его, и, можете мне поверить, леди, он не обратит на них внимания.

Ответ на ее мольбы всегда был одним и тем же. Лорд Кнут приедет тогда, когда сможет. Последнее же послание пришло от Свена. «Сообщите, когда родите сына», – сказал посланник. Она дала пощечину слуге, который передал ей эти слова, и это также вызвало у Турбранда взрыв хохота.

По мере того как эта бесконечная ночь тянулась дальше, приступы боли учащались, так что у нее теперь было мало времени размышлять о Кнуте. Сознание ее сосредоточилось и обратилось внутрь нее; она полностью была поглощена попытками родить ребенка, и, когда рассвет засеребрил верхние края закрытых ставнями окон, единственное, чего она хотела, это чтобы эти пытки каким-то образом закончились.

– Тужьтесь! – Тира настойчиво уговаривала ее делать то, что она и так пыталась делать все это время изо всех сил.

Сейчас она, обнаженная, сидела в кресле для родов, обливаясь пóтом от постоянных усилий, а также от тепла, которое исходило от очага и группы обступивших ее женщин. Она еще раз поднатужилась и затем издала ликующий крик, внезапно почувствовав, как что-то большое и твердое вывалилось у нее между ног. Кнут, да будут прокляты его глаза, наконец получил сына.

Она с облегчением обмякла, но почти немедленно они заставили ее вновь тужиться – она слишком выбилась из сил, чтобы задавать вопросы, зачем это нужно. Она подчинилась, а после того, как из нее вышло что-то еще, они быстро помыли ее, помогли ей встать на ноги и отвели к кровати. Ей дали чашку теплого эля с маслом, и она с жадностью выпила это, с удовлетворением прислушиваясь к громкому крику младенца и оживленному шушуканью женщин. Она была измождена, но находилась в слишком восторженном расположении духа, чтобы заснуть.

– Катла, – позвала она эту серую мышку, жену Турбранда. – Отправь послание Кнуту. Скажи ему, что он должен приехать как можно скорее, чтобы познакомиться со своим сыном.

– Но Эльгива, – шепот Катлы превратился в едва слышный писк, – ваш ребенок – девочка. У вас прекрасная дочь. Вы только взгляните на нее!

Катла отошла в сторону, и из-за ее спины появилась одна из женщин с визжащим свертком на руках.

Эльгива тупо смотрела на этот сверток, но не сделала даже попытки взять его.

– Ты лжешь, – прошептала она. – Я родила сына. У меня должен быть сын.

Никто не ответил ей; тишину комнаты нарушал лишь плач новорожденной девочки, которая не могла быть ее ребенком, – это, должно быть, какая-то подмена, которую ей собирались всучить. Уронив чашку с элем, она закрыла уши ладонями, чтобы унять этот ненавистный ей звук.

Боже! Неужели они не могут найти способ, чтобы заставить замолчать это создание?

Они все застыли на своих местах, молча уставившись на нее, и ей показалось, что это какой-то страшный сон, в котором вокруг нее собрались умалишенные.

– Заберите ее от меня! – завизжала она. – Убирайтесь отсюда!

Ей хотелось что-нибудь в них швырнуть, но она была слишком слаба для этого. Все, что она могла сделать, это свернуться в тугой клубочек и оплакивать своего потерянного сына до тех пор, пока этот кошмар для нее не закончился: она все-таки заснула.