Ночные страхи Солнце, страстное и ясное, светит, греет во всю мочь. Непонятное и страшное вновь откатывается в ночь. Под светлейшими лучами день — в начале, жизнь — в начале, мир — в начале, прост и мил, ясен и понятен мир. Что же я понять не смог? Как меня пугать посмели? Непонятен страх, как бог, и раздут в такой же мере. До чего она длинна, до чего светла дорога дó ночи и дотемна, и до страха, и до бога! Постараюсь крепко спать, ничего во сне не видеть, ничего во сне не слышать, утром день начать опять. Подъем Это время нулевого цикла. Вялая и сонная душа за ночь к ночи хорошо привыкла — покидает не спеша. Ты ее то помазком помажешь, то радиопесней ублажишь, порекомендуешь и подскажешь: покидайте темноту и тишь. Но привычна и блаженна косность сна, и оставлять родную тьму, ночи хаос обменять на космос дня душе, наверно, ни к чему. Тем не менее кончать с нирваной, сюрреалистической и рваной, надо! Суну голову под кран, ночи вымою последний грамм! Утро, укорачивая тени, солнце синевою облекло. То, что было темью, темью, темью, — все теперь светло, светло, светло. По трубе Труба поет с утра. А что она поет? Она поет: пора! Она поет: вперед! Она поет: вставай и приступай к труду. Вставай и план давай! Я слушаю трубу. Я по трубе вставал, слегка трубе пенял, но все же план давал и перевыполнял. Сперва — едва-едва. Потом — гляди-смотри! Бывало и сто два процента, и сто три. Кто по гудку встает, кто по звонку встает, а мне — труба поет, заспаться не дает. И серебрится звук, седой, как виноград, и для умелых рук как будто нет преград. Больница
Я проснулся от сильной боли и почувствовал: я живу! Мне еще ходить через поле и покачиваться на плаву. Я до самой смерти бессмертен! До конца бесконечен я, и мой жребий еще не измерен, как там ни искалечен я. Ты, болú, моя боль, и мучай, осыпай в мою рану соль. Это тот особенный случай, когда может спасти только боль. Всех скорбей конец знаменуя, все печали мои утоли! Смерть и гибель с тобой обману я. Ты болú, моя боль, болú! И болела! И ныла после. Тяжело! А потом — налегке. И лежали мы боли возле, муки около. Невдалеке. И, привыкшие к привыканью, вовлеклись мы вновь в бытие, и бинты нашу кровь промокали и задерживали ее. Мы кроссворды решать приучились! А потом научились ходьбе, и весенние дни лучились, нам суля перемену в судьбе. Выздоровление Выздоравливающий обнаруживает за больничным окном — апрель! А весна всегда обнадеживает всех времен и сезонов скорей. Выздоравливающий тщится, мается и топорщится грустной совой, но потом приподымается над подушкой и над судьбой. Небо, прежде стылое, зимнее, стало ныне милое, синее! И какая-то птица поет, и блестит на солнце жестянка, и какие-то шансы дает выздоравливающему жисть-жистянка. И он чувствует ясно, четко: «Я еще и май посмотрю!» И он шепчет няне-девчонке, громко шепчет: — Благодарю! И вилки, и ложки Несколько раз начинавший сначала, помню в подробностях, что означало снову, сначала начать и с нуля, с купли в рассрочку и ложек, и вилок. Впрочем, я был тогда молод и пылок, нá небо лез, звездной пылью пыля. Снова за вилками-ложками сунусь и о рассрочке опять попрошу. Может быть, пылкость вернется и юность вновь подойдет к моему рубежу? Ложкой всю выхлебаю беду. Вилкой на донце удачу найду. Ложка никелированная, к пиру опять уготованная! Вилка, четырехзубое чудо! Снова тобою тыкать я буду. Ложкой — всю выхлебаю беду. Вилкой — на донце удачу найду. |
