Логинов (окликая Рябинина). Молодой человек! Э... Постойте...

Рябинин удивленно оборачивается.

Вы сюда идете?

Рябинин. Да.

Логинов (небрежно). Значит... вы... как это называется... комсомолец?

Рябинин. Да.

Логинов (небрежно). Возможно, вы знаете... Наташу Логинову?

Рябинин. Да, знаю.

Логинов. Это дочь моего приятеля. И что же, она тоже здесь... в этом доме?

Рябинин. Да, здесь. Вы хотите видеть ее?

Логинов (испуганно). Нет, нет. Это не нужно. Просто так, к слову... Шел мимо... Я могу скомпрометировать юную революционерку...

Рябинин. Нет. Отчего же?

Логинов. Да. (Смотрит на него, внезапно.) Этой ночью вы... грабили... Простите, у вас это называется реквизицией... Да, так вот... и мне говорят: «Ваша дочь, то есть дочь вашего приятеля, с наганом в руках врывалась ночью в квартиры мирных горожан...»

Рябинин (вспыхнув). Буржуазию мы в эту ночь трогали, а не мирных горожан. Они вещи гноят, а боец на фронте разут-раздет.

Логинов (не слушая). Непостижимо! Моя дочь! Откуда в ней это. Эта жестокость, этот робеспьеризм... Я знал ее чистой, тихой девочкой! (Смотрит на Рябинина.) Постойте... Постойте... Ваше лицо мне знакомо... Ах, стар, забывчив стал. (Глядит на его костыли.) Вероятно, вы лежали у меня в госпитале...

Рябинин. Если вы отец Наташи Логиновой, так я лежал у вас дома...

Логинов (поражаясь). Вы. Это вы... Да, да... (Всматриваясь.) Узнаю. Азия... (Сердито.) Что же вы, батенька, как Подколесин, — в окно. Женить вас ведь никто не собирался.

Рябинин (виновато). Нельзя мне было в ту пору лежать. Вот и она не понимает... Сердится...

Логинов. Куда же вы ринулись... через окно? Куда вы делись?

Рябинин. В подполье.

Логинов. Не понимаю. Как же вы нашли его... в чужом городе?

Рябинин. А так... Чутьем...

Пауза.

Логинов. Значит, это к вам ушла моя Наташа?

Рябинин (смущенно). Нет, не ко мне. Она в комсомол ушла.

Пауза.

Логинов (резко). Но это вы... живете... с моей бывшей... дочерью?

Рябинин (вспыхнув). Нет!

Логинов. М-да... Я грубо спросил. Вы правы. Простите. Но вы любите ее?

Пауза.

Рябинин (тихо). Люблю.

Логинов. И она вас?

Рябинин. Она — нет... (Грустно усмехнувшись.) Меня любить не за что...

Логинов. Вы думаете? (Смотрит на него.) Да... Лоб... Скулы... (Насмешливо.) Вы некрасивы, мой бедный друг, не утаю. (Вдруг горячо.) Но Наташа не может полюбить только за красоту. Она моя дочь. Душу! Нам, Логиновым, подавайте душу!

Рябинин. У меня душа обыкновенная... серая...

Логинов. Серая, да, серая... (Качает головой.) Великая серость пришла в мир! (Вдруг удивленно.) Послушайте, а вы любопытный молодой человек! Как вы сказали? У меня душа серая... Вы ведь сами так сказали.

Рябинин. Я правду сказал.

Логинов. Вы загадочное племя, бог вас знает, а я старею... (Устало.) А я старею... Впрочем, вы не говорите ей, что видели меня... Она разбила мое сердце... Но это ничего, это пустяки... и лишила меня покоя... но и это пустяки... ерунда... подумаешь! Но она опозорила мое имя, имя Логиновых... Впрочем, и это тоже ерунда... неважно... Вы, пожалуй, не говорите ей, что встретили меня. Да, да... не говорите. Зачем? Неблагодарность детей — судьба родителей. (Помолчав.) Не дай вам бог, молодой человек, быть отцом в смутное время. (Уходит.)

Затемнение.

Зал особняка. Теперь это — общежитие. Стоят койки. Посредине — длинный обеденный стол. Наташа играет на пианино. Даша шьет. Мадам Обломок режет хлеб.

Даша. Вы были замужем, тетя Дуня?

Мадам Обломок. Нет! Я барышня. Сватался за меня хороший человек, женской ее величества государыни императрицы Александры Федоровны прогимназии швейцар. Вдовый и непьющий. Я ведь раньше сама собой ровненькая была. Но погубила мою жизнь благодетельница моя Олимпиада Титовна. Не позволила. А я из-под их воли не выходила. Раба. Так и вся жизнь прошла... (Начинает накрывать на стол.) Да... меньше двадцати персон за стол не садились… Скатерти крахмальные... (Расстилает старые газеты.) Приборы серебряные. (Кладет деревянные ложки.) Посуда — чистый хрусталь... (Ставит миски.) И кушаньям числа нет... Цветы в великолепных вазах... Красота такая... Ах! Ах... (Задумывается.) Да, на многих балах я была, да все балы-то чужие. Чужих барышень замуж выдавала, чужих детей в купели таскала. Лакейка! А вам — нет. Вам я человек. Вы мне к жизни звук дали! Вам я верой и правдой... Да! (Раскладывает хлеб подле тарелок, приговаривая.) Даше, Ефимчику, Бориске, Антоше, Очкарю, Федюше, Степе, Наташеньке и мне... (Даше.) Дашенька! Подсоби мне с супом. (Уходит с Дашей.)

Входят Рябинин.

Рябинин. Наташа.

Наташа (обернувшись). Это ты, Степан? Что нового?

Рябинин. Плохие новости... Фронт прорван, Наташа.

Наташа. Неужели так плохо? Не может быть... Может быть, еще можно отстоять?

Рябинин. Может быть... Но не думаю... Сегодня вечером нас с Антоном вызывают в горком партии. Говорят, товарищ Клим приедет к вечеру в город...

Наташа (восторженно). Сам товарищ Клим?

Рябинин. Значит, обстановка... тревожная...

Пауза.

Я поэтому сегодня... окончательно оформился как член партии... и партбилет получил.

Наташа. Да? Ох, Степан! Какой же ты счастливый! Как я завидую тебе! (Жмет ему руки.) Буду ли я когда-нибудь готова... достойна этой чести?

Рябинин (не отвечая ей, после паузы и не глядя на нее). Наташа, я сейчас твоего отца встретил...

Наташа (сразу нахмурясь). Да... (Вздрогнула. Опустила глаза. Молчит.)

Рябинин (нерешительно). Ты бы вернулась, Наташа? А? Все одно уходим.

Наташа (кусая губы). Хорошо... Я вернусь... Зачем же? Вы уходите, а я... останусь... буду через окошко смотреть...

Рябинин. Так ведь я... потому только, что твой старик плох... жалко...

Наташа. Ну да! Ты добрый. А я жестокая, злая... Только знаешь, добрым легко быть, а жестокой...

Рябинин (тихо). Наташа!

Наташа. Ты думаешь, я от отца ушла? Я от самой себя ушла, от всего этого кисейного мира... И я выдавливаю его из себя... А ты меня туда обратно гонишь...

Рябинин. Я ж тебя не гоню, Наташа!

Наташа (не слушая). Когда я уходила из дому, собирала вещи... все эти безделушки, тряпки... стало мне вдруг так жалко их! Альбомчик с глупыми стихами... «Ты прекрасна, точно роза, только разница одна: роза вянет от мороза, твоя прелесть — никогда...» Потом слоненок, розовый такой... Знаешь, амулет — помогает на экзаменах. И нахлынуло. Балы гимназические... Сладкие тревоги... Замирание сердца... (Резко). Я все бросила. Я не вернусь назад!

Входят Антон, а за ним Очкарь и Борис.

Антон (с порога). Чертовски устал, чертовски голоден... (Замечает взволнованные лица Наташи и Рябинина. Хмурится.) Что это тут у вас?

Наташа. Ничего... Маленькая дискуссия.

Антон. Делать вам нечего!.. (Улыбается.) А я сейчас две роты на фронт проводил. Что за ребята! С песнями в эшелон сели. С песнями и уехали...

Очкарь. Да, энтузиазм, не поддающийся описанию...

Антон. Ну вот, остатки подскребем, а там... Безумству храбрых поем мы песню... и сами на фронт, всем горкомом. Поедем, Наташа, а?