В соседней деревне их маленькой колонне пришлось ждать, пропуская батарею буксируемых противотанковых орудий с длинными тонкими стволами. Затем опять пришлось остановиться, пропуская колонну военной техники, которой Леонид никогда раньше не видел. Огромные машины напоминали не то комбайны, не то гигантские пыточные орудия.

— Саперы, — сказал ему один из солдат, стремившийся блеснуть своими познаниями.

Наконец, машина с Леонидом и его товарищами направилась к двум домам на окраине деревни. Кассабьян принял командование. Незнакомый офицер приказал ему занять позиции в доме рядом с дорогой.

Даже в темноте Леонид мог сказать, что прежние хозяева были весьма зажиточны. Кассабьян нерешительно скомандовал занять позиции у дверей и окон. Но вскоре он тоже поддался общему желанию исследования. Серега даже попытался включить свет, но электричества не было. Солдаты бродили по дому при свете спичек, присвоенных зажигалок или нескольких найденных в доме свечей.

На кухне обнаружилось полно еды, и солдаты с удовольствием набросились на первую нормальную еду, которую они увидели после выхода из расположения. Начался праздник живота. Нашлось даже пиво, все еще охлажденное неработающим холодильником. Некоторые обсуждали очевидное богатство немцев со смесью зависти и восхищения. Наконец, кто-то сердито сказал, что СССР тоже мог быть богатым, если бы грабил голодающие страны Африки и Азии. Леонид не знал, чему верить, но он позавидовал бы любой семье, у которой был такой дом. Затем кто-то из незнакомых солдат, вместе с которыми они занимали эту позицию, начал ломать вещи.

В этом не было никакой логики, но настроение оказалось заразительным. Солдаты носились по дому, опрокидывая мебель, сбрасывая на пол вазы и статуэтки, срывая со стен фотографии. Наверху кто-то из ребят вывернул на пол содержимое ящика, а другой вытянул из него кружевное нижнее белье очень толстой женщины. Смеясь, как сумасшедший, он нацепил на себя трусики и бюстгальтер размером с плавательный круг, и начал прыгать и махать плечами, изображая попытку соблазнения. В соседней комнате Леонид нашел хороший маленький магнитофон и коробку, полную кассет. Он сомневался, что мог взять с собой магнитофон, да и кассет было слишком много, поэтому просто набил карманы наиболее понравившимися.

Из неоткуда возник лейтенант Корчак, вооружившийся карманным фонариком. Он целую минуту молча стоял в коридоре, светя фонариком в комнаты, и словно замораживал веселье его светом. Леонид боялся, что он сейчас начнет кричать и угрожать наказанием, но Корчак просто снова приказал Кассабьяну занять позиции. Казалось, что политрук отдал уже слишком много команд и устал от ответственности. Напряженным голосом он приказал солдату, нацепившему на себя женское нижнее белье, вернуться к уставной форме одежды.

Тоже уставшие от веселья солдаты неохотно подчинились отдаваемым безжизненным голосом командам Кассабьяна. Тот, пытаясь угодить лейтенанту, повторял какие-то слова, слышимые на учениях от офицеров. Солдаты рассредоточились у окон и дверей. Вскоре Корчак опять исчез в ночи. Но солдаты остались на позициях, настолько же для порядка, настолько из чувства долга, и сидели тихо, словно набегавшиеся дети.

Леонид и Серега заняли спальню на втором этаже. Мебель была перевернута, матрас лежал на полу, а кто-то из солдат помочился на него. Они отложили оружие, перевернули матрас, а затем положили обратно на кровать, договорившись, что будут спасть по очереди, Серега первым, а Леонид пока отмоет свою гимнастерку. Он осторожно сунул драгоценные кассеты в карманы штанов и занялся стиркой в тусклом свете догорающей свечи. Вода пока что была в водопроводе, и Леонид полоскал и тер гимнастерку в ванной, так же впечатленный напором воды, как и роскошностью сантехники.

Он мирно сидел у окна, а Серега заснул, бормоча что-то во сне, а потом захрапел с армейской основательностью. Ощущая неимоверную усталость, и не осознавая течения времени, Леонид смотрел на зарево боя на горизонте, на это ночное продолжение его собственного опыта, на войну, которая ушла куда-то далеко. Он думал о музыке, о том, как придется болезненно натирать мозоли на всех пяти пальцах левой руки. Он закрыл глаза, представляя, что держит в руках гитару. Два раза он чуть не провалился в сон, и второй раз пришел в себя как раз вовремя, чтобы увидеть вдалеке красочный залп цветных ракет. Цветные звезды медленно угасали, наполняя Леонида чувством печали неведомой раньше глубины. Прежде тривиальные мысли о доме наполнили глаза слезами, а когда он подумал о матери, слезы потекли по щекам, угасая в темноте, словно те далекие гаснущие звезды над темным лесом. Хотя рядом не было каких-либо часов, он пришел к выводу, что ночь подходит к концу. Тщательно вытерев глаза и юношескую щетину на щеках, он осторожно начал будить Серегу. Ему казалось, что он отдал бы все за возможность немного поспать.

Серега, наконец, заставил себя проснуться и занял позицию у окна. Леонид подумал, что ему повезло иметь такого товарища. Гимнастерка была еще слишком мокрой, чтобы ее надевать. Он лежал на пропахшем аммиаком матрасе, накрывшись разорванным разбушевавшимися товарищами покрывалом. Несколько минут слезы еще текли из глаз, пока он не заснул, наполненный огромным скорбным чувством любви ко всем, кто бы рядом.

Сначала танки противника были только сгустками мощного, леденящего душу шума. Затем их озарили огни осветительных ракет, и старший сержант Горник увидел огромные машины, движущиеся по шоссе за лугом, на котором были расположены позиции его батареи. Противник двигался по дороге за полосой деревьев. Стальные монстры выходили из сектора обстрела батареи, и он вместе с другими солдатами спешно разворачивал орудия в сторону противника, подставившего им свои борта. Горник раздавал команды резким нервным голосом, и голоса других командиров расчетов, казалось, повторяли его интонацию.

Определение параметров стрельбы было весьма затруднено. Резкий свет медленно спускающихся на парашютах осветительных ракет, казалось, замораживал все вокруг и на мгновение вырывал призрачные движущиеся тени около центра его поля зрения. Расчеты были вынуждены наспех осматривать местность и разрабатывать систему ориентиров в свете последних сумерек. Саперы спешно закладывали последние мины. Тем не менее, с наступлением темноты Горник сохранял уверенность в себе. Но сейчас было почти невозможно понять точное расположение целей и дистанцию до них.

Вражеские танки словно учуяли их. Они свернули с дороги и медленно направились в сторону батареи по затрудняющей движение раскисшей земле. Их башни поворачивались к целям, словно принюхиваясь. Горник был уверен, что его орудия хорошо замаскированы, и приказал оставаться на месте. Но вражеский танк выстрелил, и снаряд удивительно точно попал в одно из орудий. Взрыву вторили крики раненых.

Как они могли нас увидеть? — Удивился Горник. Как вражеский танк смог обнаружить замаскированную позицию батареи в такой темноте?

— Огонь!

Противотанковые пушки дали неровный залп.

Ни один из снарядов не попал в цель, а вражеские танки ответили с поразительной точностью. Но все же орудия сковывали их движение. Некоторые танки рассыпались, укрываясь за неровностями земли или деревьями, в то время как другие наоборот, выдвинулись вперед.

Один из движущихся к ним вражеских танков осветило белой вспышкой взрыва, которая, казалось, заставила металл плавиться. Горник решил, что танк подорвался на мине. Он видел и то, как выстрелы из противотанковых пушек начали попадать во вражеские танки по мере того, как артиллеристы все точнее определяли дистанцию. Однако они не наносили им никакого заметного ущерба, даже тогда, когда били вроде бы насмерть. Величайшим достижением батареи стал выстрел, сорвавший с одного из танков гусеницу, которая взвилась вверх гигантской коброй, а затем безжизненно упала на землю, и танк застрял посреди луга.