Антон выпрямил спину.

— «Вьюга», я «Жар-птица». Вы выполним свой долг.

— Я знаю, что вы выполните свой долг, — ответил далекий голос. — Я знаю, что все ваши солдаты будут выполнять свой долг. И у вас будет вся поддержка, которую Родина сможет вам дать. Удачи! — И передача окончилась.

Антон стоял не двигаясь. Ему казалось, что некая важная связь была разорвана, не только в контексте боевых действий, но и во всей его жизни. Ему хотелось слышать голос старика еще немного. Сказать что-то, чтобы старик не прерывал связь.

Вокруг нервно начали звучать голоса. Начальник штаба кричал указания авиационному корректировщику. Да, вылеты. Самолеты. Мы будем держаться, подумал Антон.

Желудок взбунтовался. Острая боль скрутила его так, что он наклонился над приемником, и испугался, что сейчас потеряет контроль. Он поспешил к завешенному тканью выходу.

Начальник штаба прикоснулся к нему.

— Товарищ командир, я могу чем-то помочь?

— Я в порядке, — сказал Антон, отталкивая его. — Все нормально. Я вернусь через минуту.

Он наткнулся на стену палатки и с трудом нашел выход. Снаружи пришлось осторожно пробираться через глубокие колеи, оставленные расположившимися между деревьями машинами. Он посмотрел вокруг, пытаясь заметить солдат, оборонявших КП. Ему не хотелось, чтобы кто-то его видел.

Живот снова изо всех сил скрутило судорогой. Антон заколебался. Он решил не беспокоиться о том, что кто-то мог его заметить. Он оперся на ствол дерева и запутался в оплетавших его антенных кабелях. Он со злостью вырвался, обрывая провода. Кусты вцепились в брюки.

Он заставил себя пройти немного дальше, чтобы между ним и командным пунктом было несколько низкорослых кустов. Затем он сорвал с себя штаны. Дрожа, он оперся на ствол дерева, пытаясь присесть. Низ живота горел.

Антон знал, что он не смог. Он не смог сделать то, к чему готовился всю жизнь. Теперь отец пытался спасти его. Он подвел своего отца.

Обливаясь потом, Антон смотрел за деревья. Небо сияло великолепным голубым светом. Он хрипел, ожидая, когда тело перестанет карать его. Он ощущал, что силы были на исходе.

Очень скоро раздался рев самолетов. Они летели очень низко. Это был сильный, уверенный рев, подавляющий своей мощью. Самолеты, подумал он. Наконец. Отец отправил ему этот подарок.

Но лес вокруг начал гореть. Он был в стороне, на оставшейся сырой земле. Еще один взрыв подбросил его и швырнул о дерево. Антон с криком упал. Шум поглотил его. Он не мог понять, что трясется — земля или он сам. Все опять смешалось. Он плавал в волнах, играя с Зиной. Это была Куба, море было соленым и теплым, а небо безоблачным, великолепного голубого цвета. И солнце. Все ближе и ближе. Оно вплотную подошло к поверхности моря. Зина была в опасности. Он кричал, пытаясь предупредить ее. Огромное солнце подходило все ближе, поглощая землю.

Антон открыл глаза. Все вокруг горело. И понял, что он тоже горит. Горели руки, горели штаны на щиколотках.

Он вскочил на ноги, спотыкаясь, размахивая факелами рук.

Зина, закричал он, или только подумал, что закричал. Отец. Только не так, господи, только не так…

Собелев потерял уверенность в себе. Он ждал смерти, которая придет и встретит его в каждом следующем вылете. Но он отбросил страх подальше. Он должен продолжать делать свою работу лучше, чтобы убить врага прежде, чем тот убьет его. Понесенные обеими сторонами потери не позволяли заполнить небо самолетами, как, несмотря на плохую погоду, было в первый день. Теперь усилия авиации были сосредоточены на ключевых точках, а остальное небо было почти свободно.

Собелев летел низко. Ему хотелось снизиться еще больше, но потери от столкновений с линиями электропередач были просто ужасающим. Было слишком много высоких пилонов, с натянутыми между ними длинными проводами, которые, словно сети, ловили лучших пилотов.

Он потерял ведомого в налете на мост на автобане между Висбаденом и Майнцем. Он поразил цель, но удар не нанес мосту каких-либо существенных повреждений. А ведомый был сбит, и мост, огромная бетонная конструкция, не рухнул, и противник продолжил использовать его.

Собелеву приходилось задействовать весь свой опыт и талант, чтобы вести свой самолет. От истощения он беспокоился, что собственная ошибка убьет его быстрее, чем враг. На этот раз перед ним стояла ужасно трудная задача. Непосредственная воздушная поддержка наземных войск, ведущих бой без выраженной линии фронта. Он никогда не считал, что пилотов адекватно учили этому, но сам гордился своими навыкам и делал все возможное, чтобы совершенствовать их. Он проводил долгие часы на тренажере, хотя никогда не думал, что моделирование было достаточно качественным. В поступающих командах никогда не было такой паники, как над реальным полем боя. Тем не менее, несмотря на все недостатки системы, сухопутные войска продолжали запрашивать воздушную поддержку.

— Ноль-пять-восемь, ноль-пять-восемь, вижу тебя на радаре, — это было сообщение он поста контроля и наведения. — Ведомый так близко к тебе, что я не могу вас различить.

— Я ноль-пять-восемь. Ведомого нет. Одиночный вылет.

— Понял, полсотни восьмой. От контрольной точки занимай курс два-четыре-пять. Дальше поступаешь в распоряжение армии.

Земля проносилась под брюхом самолета. Казалось, верхушки деревьев обрамляли фюзеляж. Усталое сознание Собелева билось над сохранением контроля над собой, чтобы удержать все необходимое вместе.

— Вас понял. Прошел контрольную точку.

— Принял, полсотни восьмой. Передаю тебя корректировщику.

Возник новый голос

— «Полярная звезда», я «Орион». Направляю одного прямо к тебе.

— Понял тебя, «Орион». Как слышишь меня, полсотни восьмой?

— Иду на два-четыре-пять, — подтвердил Собелев. — Ожидаю указаний.

Собелеву не нравились такие задания. Он предпочитал знать точно и заранее, что будет его целью, и где именно она будет находиться. Но в полосе наступления третьей ударной армии творилось черт знает что, и пилоты всех доступных самолетов получали только смутные общие вводные перед вылетами. Собелев понятия не имел, придется ему работать по танкам или пехоте, артиллерийским позициям или по вражескому штабу. Любую из этих целей будет трудно, очень трудно определить с несущегося над самой землей самолета. Корректировщик должен сделать все правильно, иначе вылет пройдет впустую.

Собелев пронесся прямо над зоной огня артиллерии. Самолет задрожал и чуть не развалился. Сейчас грохнусь в это дерьмо, подумал Собелев.

— Корректировщик, я полсотни восьмой. Набираю высоту. Сообщите, когда обнаружите меня визуально.

Собелев направил самолет ввысь, надеясь, что никакие зенитчики, ни вражеские, ни свои не попытается его сбить.

Все прошло очень быстро. Под ним, скопления военной техники заполонили дороги, вспомогательная техника занимала позиции там, где можно было развернуться. В большинстве случаев было невозможно определить типы машин. Столбы дыма отмечали места боев. Острова огня постепенно складывались в огромный архипелаг вдоль главной дороги.

— Полсотни восьмой, наблюдаю тебя, — откликнулся корректировщик. — Сбрось скорость.

Черта с два, подумал Собелев.

— Обозначаю себя зелеными ракетами, — торопливо сказал корректировщик. — Цель у леса дальше, повторяю, работа по лесу.

Прямо перед носом самолета Собелев увидел зеленые ракеты, проносящиеся по дуге над волнами черного дыма.

— Ракеты вижу. Работаю.

Собелев слегка скорректировал курс на выпущенные ракеты и в последние секунды начал искать за дымом указанный лес. Он посчитал, что нашел цель, что выбрал ее правильно. Земля проносилась под ним так быстро, что он не видел никакой вражеской техники. Он едва видел опушку леса.

Он едва услышал от корректировщика подтверждение того, что находится на правильной позиции, и сбросил бомбы. Штурмовая авиация перестала делать предварительные заходы после первого же дня войны.