Тинкар вдруг ощутил неимоверную усталость.

— Как же мне все это опостылело. Я уже ни черта не понимаю ни в ваших чувствах, ни в ваших рассуждениях. Оставьте меня одного!

Он вернулся домой и тяжело опустился в кресло, истощенный нервным напряжением и потерей крови. Дверь, которую он забыл запереть, открылась, и вошла Орена. Он поднял на нее глаза и мрачным голосом спросил:

— Чего еще тебе нужно? Я же просил оставить меня в покое!

— Тебе нужен уход. Дай-ка осмотреть рану.

— Почему бы тебе не поухаживать за Пеи? Он нуждается в этом больше, чем я.

— Он в больнице. Есть надежда, что его спасут.

— Тем лучше!

— Почему ты его пощадил, Тинкар? Сам он, если бы мог, прикончил бы тебя без малейших раздумий, а ведь он инженер, тогда как ты — солдат.

Тинкар печально усмехнулся:

— Быть может, именно из-за этого… Я столько убивал, что уже устал от этого. Убийство никогда не доставляло мне удовольствия, Орена. Я не сам выбирал себе профессию. За что мне было убивать Пеи? За оскорбление? Оно куда менее грязное, чем все те выражения, которые у нас, на Земле, шептали мне вслед люди из народа, и, быть может, даже более заслуженное. И потом, мне нравится то, что он делает, эти пейзажи. Ему повезло, он сумел развить свой талант. Я же такой возможности был лишен.

— А чем бы ты хотел заниматься?

— Я? Чистой математикой и… Впрочем, какая разница!

Она осторожно промыла ему рану.

— Да ты, я вижу, везунчик! Несколькими сантиметрами правее, и кость была бы раздроблена. Но ничего. Несколько дней отдохнешь, попринимаешь антибиотики, которые я тебе оставлю, с такой раной даже не сто́ит идти в больницу. Ну, вот и все.

— Орена, ты действительно не настраивала этих двух бедняг против меня? Или все же хотела избавиться от одного из нас?

— Зачем мне это? То, что ты провел со мной ночь, не давало Пеи никакого права задирать тебя! Я не его собственность, и он это знает, хотя иногда его чувства выплескиваются наружу. Я свободна, как и он сам. Что до Хэнка, так он никогда и не входил в число моих друзей! Но ты для них — планетянин, почти животное! Их ненависть, судя по всему, идет от того, что они решили, что, общаясь с тобой, я покрыла себя величайшим позором. Вместо того чтобы спросить меня, чувствую ли я себя опозоренной, они решили действовать и уничтожить причину этого, как они посчитали, унижения.

— Если эта милая игра продолжится, мне останется только покончить с собой! По крайней мере, так смерть придет быстрее!

— Теперь все будет иначе. То, что они вызвали тебя на дуэль, ускорило твою ассимиляцию. Отныне ты уже немного галактианин.

— Ну и ладно! Я этого, наверное, никогда не пойму. А что я для тебя, Орена? Новая игрушка?

Она ненадолго задумалась.

— Вначале, быть может, так оно и было. Но вспомни, мой отец был планетянином. Для меня ты обычный человек, как и другие, просто пока еще чужак! Ох! Но довольно с нас этих сложностей! Давай я лучше приготовлю тебе поесть.

Она исчезла на кухне и тут же с возмущенным видом вернулась:

— Это все, что у тебя есть? Похоже, мне пора заняться обустройством твоей квартиры! Как же ты будешь меня принимать, когда я буду приходить в гости?

Она занялась готовкой, и Тинкар почувствовал, как его подозрения потихоньку рассеиваются. В конце концов, он пробыл на «Тильзине» всего несколько суток. Многое из того, что казалось ему необъяснимым, несомненно, имело право на существование. Он улегся на кушетку и задремал.

— Готово!

Орена извлекла максимум из его скромных запасов: обед оказался великолепным.

— Ты, должно быть, валишься с ног от усталости. Ложись. Ночью у тебя может начаться лихорадка, так что я побуду с тобой. Только схожу за раскладушкой.

Жалкие остатки пуританства заставили его выразить протест, впрочем, не слишком бурный. Он быстро уступил, довольный тем, что кто-то проявил к нему дружеские чувства, пусть он и не знал ни их глубины, ни их смысла, и безмятежно уснул.

По пробуждении он удивился, обнаружив, что не ощущает боли. Кожа покраснела и припухла, но нагноения не было. Орена еще спала. Он приготовил завтрак, потом осторожно разбудил ее.

— Ты уже встал? Как себя чувствуешь?

— Просто великолепно. Что ты наложила на рану? У нас нет ничего столь же эффективного.

— Биогенол. Антибиотик и ускоритель рубцевания одновременно. Через три-четыре дня можешь снова сражаться на дуэли.

— Ну уж нет! Пойдем завтракать.

Она возмутилась беспорядку в кухоньке, но похвалила за «кабор», напиток, заменявший галактианам земной кофе.

— Мне пора на работу, — сказала Орена. — Я выбрала для себя утренние часы, чтобы быть свободной остаток дня.

— А чем именно ты занимаешься?

— Я помощник биолога на гидропонной ферме 35.

— Ничего не понимаю в вашей системе. Два часа — это так мало.

— Все, или почти все, автоматизировано. Прими мы иную систему, большинство наших сограждан было бы обречено на гибель от лени.

— А чем они занимаются остальное время?

— Чем угодно, Тинкар. Два часа, отданных сообществу, позволяют нам ощущать свою пользу.

— Я считал вас индивидуалистами, слишком жадными до свободы.

— Одно другому не противоречит.

— Вижу. А как быть мне, парии, бесполезному человеку?

— Быть может, однажды…

— Сомневаюсь. Твоя… профессия тебе интересна?

— Конечно!

— Так почему же ты не продолжаешь своих занятий по истечении двух часов?

— Иногда я так и делаю. Но я вовсе не биологический гений. До скорого, Тинкар!

— До вечера?

— Быть может.

После ее ухода он долго сидел, задумавшись. Он уже начинал привязываться к этой странной девушке, столь отличной от землянок. Тинкар машинально перемыл посуду, включил пылесосы и чистящие устройства. Потом вдруг рассмеялся:

— Тинкар Холрой, лейтенант Гвардии, превосходная домработница!

Чем заняться днем? У него не было личных книг, и он не знал, где, кроме библиотеки, можно их раздобыть. Потом он вспомнил об Анаэне.

— Маленькая стерва, — пробормотал он. — Помогла бы меня прикончить, не заметь я ее вовремя.

Но он не жалел о том, что не выдал ее. Высокомерной гордости гвардейцев претило предательство. Однажды, когда его звездолет стоял в столице, в кают-компании корабля с презрительного согласия пилотов скрывался знаменитый вор. Политического преступника они, быть может, и сдали бы властям. Хотя… вряд ли… братской любви между Гвардией и «Пополом», политической полицией, не было. Он улыбнулся, вспомнив об одном чиновнике, которого срочно перевозил на Вегу V и над которым они всласть поиздевались во время путешествия.

Сокрытие ее предательства было своеобразной победой в той подспудной борьбе, которую Анаэна повела против него. Теперь она стала его должницей, а это, несомненно, отравляло ей существование. Тем лучше…

Он посмотрел на часы и решил отправиться в библиотеку не раньше начала дежурства рыжей красавицы. Подумал он и о том, что пора бы нанести визит Петерсену в его лабораторию, и, посмотрев на план города, вдруг заметил, что на палубе 8 располагается обширная зона, которую он вначале принял за парк. Внутри этой зоны существовали такие же улицы, площади, сады, но не было никаких указаний, за исключением номеров дверей, ведущих внутрь. Надпись гласила: «Территория паломников». Он вспомнил все, что прочел о них.

«Вероятно, вход туда мне воспрещен. Впрочем, разберемся на месте».

Минут за десять, пользуясь скоростными тротуарами, Тинкар добрался до антигравитационного колодца 127, который должен был привести его к цели. Землянин был горд тем, что на этот раз не заблудился. Колодец заканчивался просторным холлом, заполненным растениями, которые обеспечивали регенерацию воздуха. В противоположном конце помещения находилась большая дверь, украшенная известным ему символом — крестом в кольце, который до сих пор возвышался перед вратами последних уцелевших на Земле монастырей менеонитов. Дверь была заперта, и открыть ее Тинкару не удалось. Он развернулся, вознамерившись уйти, но потом решил подождать. Через пару секунд краем глаза он заметил движение. В двери медленно открылось окошечко, в котором возникло бородатое лицо: