Сиг молча протянул ему руку.

Один за другим пробегали монотонные дни. Мало-помалу, как казалось Полю, Бернар стал поддаваться тонкому очарованию молодой шведки. Его роль заключалась в том, чтобы дважды в день приносить ей еду, но в действительности — под тем или иным предлогом — он заходил к ней гораздо чаще. Ингрид, в свою очередь, тоже не оставалась равнодушной к тем знакам внимания, которые оказывал ей этот молодой и статный, чувствительный и печальный мужчина. Так, где-то в небе, в районе 50 000 000-го километра, родилась идиллия между французским геологом и шведской химичкой. Бернар сначала лишь простодушно подшучивал над Ингрид, говоря, что ему придется носить ей еду еще с месяц-другой, а то и дольше. Скандинавка сперва хранила угрюмое молчание, явно задетая тем, что ее называли «девчонкой», но постепенно начала расспрашивать Бернара о звездолете, о Марсе, и вскоре они уже перешли к разговорам о работе, о детстве и отрочестве. Она рассказала ему о своих вылазках на озера с Сигом и Сольвейг; он поведал ей о своих приключениях с Луи и Полем и геологических экспедициях в Сахару, с немалой долей юмора живописав ту ужасную ночь, когда его лагерь был смыт внезапным паводком ва́ди, а сам он едва не утонул… посреди пустыни. Бернар посвятил Ингрид и в тайны геологии. Он обладал даром «оживлять» давно исчезнувшие моря или рептилий вторичной эры, которые в его историях копошились на горизонте болот и трясин, под тяжелым и низким небом. Она в ответ рапортовала о своих распрях с химией, когда, совсем еще девочкой, делала только первые шаги под руководством Сига. Дошло до того, что Бернар даже рассказал ей о Клер — и без слишком уж щемящей боли.

Марс все увеличивался в размерах. Сперва это было маленькое — с булавочную головку, не больше — пятнышко в бесконечном небе, затем монетка тусклого медно-красного цвета, рыжеватая луночка. Теперь же то был целый мир, все еще далекий, но в котором уже начинали проявляться детали. Даже десятитонный кран, говорил Поль, не оттащил бы Луи от его астрономической трубы. Он уже не сомневался в том, что никаких «марсианских каналов» не существует. И на семнадцатый день после их отлета с Земли Поль за завтраком заявил:

— По правде сказать, я уже начинаю полагать, что у нас все получится. Если все пройдет без сучка и задоринки, мы будем на месте через несколько часов.

И его радость была столь велика, что он отправил Бернара за Ингрид.

Марс перестал находиться впереди звездолета и оказался под ним. Предметы обстановки заняли свое обычное место.

«Рони» начал выписывать круги все меньшего и меньшего радиуса, используя свою скорость. Они пролетели рядом с Деймосом, потом с Фобосом, и приступили к деликатному маневру приземления. Поль устроился перед пультом управления поста № 1, произвел парочку манипуляций, затем, внезапно сделавшись мертвенно-бледным, повернулся к Сигу:

— Садись на мое место. Я не смогу. Слишком нервничаю. Закашляли передние двигатели. Скорость снизилась. Звездолет был уже не более чем в пяти километрах от Марса. Бернар наклонился и посмотрел на поверхность планеты — ровную, усеянную неправильными пятнами различных цветов. Земля будто бы поднималась с головокружительной скоростью. Выскочили шасси и, с парой-тройкой толчков, «Рони» коснулся поверхности Марса в Области Девкалиона, на 10 градусах южной широты и 0 градусов западной долготы, неподалеку от Залива Меридиана. В этот момент в данной части планеты был вечер.

Бернар обвел внимательным взглядом своих спутников. Ни один из них не кричал «ура!». Они были бледны и безмолвны. Лишь Ингрид улыбалась. Сиг выглядел изнуренным. Он направился к иллюминатору, страстно желая собственными глазами увидеть эту неведомую землю. По мере того как он приближался, горизонт расширялся. То была красноватая пустыня, немного волнистая и терявшаяся где-то вдали в легком тумане. То тут, то там поверхность планеты прорезали канавки темно-зеленого цвета. Была ли это растительность? У самой земли вихрем кружился тонкий песок, поднимаемый легким ветром. Вверху висело безоблачное, глубокой синевы небо. И во все стороны тянулась одна и та же унылая опустошенность, без единой неровности, на которой можно было бы задержать взгляд. Эта почва казалась какой-то состарившейся, одряхлевшей и непоправимо бесплодной. От нее исходила суровая, тяжелая красота, не имевшая ничего общего с самыми засушливыми пейзажами Земли. Освещало эту равнину заходящее солнце, тусклое и ущербное.

К Сигу присоединились и другие. Прижавшись лбом к стеклу, они долго еще стояли, словно статуи, без единого движения, изучая то, чему на долгие дни предстояло стать обрамлением их жизни. И всем им приходила в голову одна и та же гнетущая мысль — что их путешествие окажется напрасным, что они ничего не найдут на этой голой планете — ничего, кроме песка и одиночества.

Опускались, и довольно-таки быстро, сумерки — они находились недалеко от экватора. Поднялась марсианская луна, тусклая и блеклая. Засверкали редкие звезды. Во время полета они часто представляли себе прибытие и всегда думали, что их первым порывом будет облачиться в скафандры и выйти. Теперь же они этого совершенно не желали, раздираемые противоречивыми чувствами — мыслью о том, что момент, когда на землю Марса ступит нога первого человека, слишком торжественен, чтобы не предполагать какой-либо церемонии, и впечатлением, что этот новый мир вызывает у них неприязнь.

Сделав над собой усилие, Поль направился к электрическому выключателю и зажег свет, после чего повернулся к товарищам, которые так и стояли неподвижно, замкнувшись в себе.

— Ну вот, — сказал он, и голос его прозвучал хрипло и неуверенно. — Прилетели. Думаю, вечером мы сможем провести необходимые анализы атмосферы, чтобы точно уже знать, что нас ждет, и с рассветом быть готовыми выйти наружу. Но прежде давайте-ка поедим. Элен! Проснись. Тебя ждет твоя роль кухарки. Встряхнитесь же, черт возьми!

В полной тишине все уселись за стол.

— Ладно, — сказал Луи. — Первую часть нашего предприятия мы завершили вполне успешно. Предлагаю отметить это дело, распив несколько бутылок винца. Это нас чуть взбодрит!

Элен поднялась на ноги, но прежде чем отправиться в камбуз, закрыла заслонки иллюминаторов, изолировав тем самым всех от холодного и мрачного внешнего мира.

Они прошли в лабораторию. Сиг настроил аппаратуру на восприятие внешнего мира. Давление равнялось 7 сантиметрам ртутного столба, температура 3 градусам Цельсия. Гигрометр выявил незначительное, но ощутимое наличие водяного пара.

— Ну вот, — сказал Луи. — Условия даже лучшие, чем можно было рассчитывать. Марс менее иссушен, чем предполагалось, а давление достаточное, чтобы мы могли позволить себе использовать легкие скафандры. Температура, естественно, низкая, но я ожидал худшего. Даже на Земле, в пустынях, ночи холодные. А что, Сиг, нам дает анализ воздуха?

— Примерно пятую часть кислорода от того, что есть у нас. Присутствует азот, инертные газы.

— Браво. Проблема воздуха решена. Мы сможем получить столько кислорода, сколько пожелаем. Наше пребывание на Марсе будет ограничено одними лишь запасами продовольствия, если, что вполне вероятно, мы не найдем его здесь. Провианта нам хватит примерно на полгода. Или я не прав, мадемуазель баталёр? Что меня удивляет, так это наличие водяного пара и кислорода. Как так вышло, что ранее их не смог определить спектроскоп, прибор весьма чувствительный?

— Чего не знаю — того не знаю. Но если ты мне не веришь, можешь сделать анализы заново.

— О, не думаю, что я способен превзойти такого знатока минеральной химии, как ты! Да и поздно уже. На Земле сейчас одиннадцать вечера — здесь примерно столько же. Предлагаю все же поспать в нашу первую ночь на Марсе.