В его песнях — громадная позитивная энергия, которая обладает способностью передаваться другим и при этом не только не уменьшаться, но расти. Что дает она? Силу. Какого рода силу? Исконную, изначальную силу «от земли», добрую силу, что покоится в каждом, да иногда не пробуждается и в течение всей жизни.

Способность ее пробудить — привилегия подлинного, наступательного искусства. А для чего годится эта сила-силища? А для того, чтобы мы никогда не забывали о своей человеческой сути, о Родине. Не малодушничали направо и налево, так и сяк. Это сила на то, чтобы в каждом человеке был силен Человек.

…Он был занят в тот день, но уговаривать его не пришлось: минутку подумав, согласился приехать на встречу с клубом книголюбов «Известий». И тут проявилась свойственная ему простота. Он отказывался, когда не мог или не хотел, а вовсе не потому, что мало уговаривали. Спел три песни, извинился, что на большее нет времени. Уже у входа его догнала председатель клуба, чтобы хоть так, на ходу, вручить подарок: несколько книг.

— Спасибо, это есть. И это, — говорил Владимир Семенович, возвращая книжки. — А вот за это спасибо, давно хотел почитать.

Это была книжка в темно-зеленом переплете — «Нравственные письма к Луцилию» Сенеки. Два дня спустя, когда в разговоре всплыло имя одного общего знакомого, Владимир Семенович процитировал Сенеку: «От природы он был велик и мужествен духом, да только распустился от постоянных удач». Я потом нашел это место, оно во второй половине солидного тома. Нашел и почувствовал угрызение от того, что сплю по семь часов.

Где находит время мальчишка, чтобы запоем глотать книги, — это понятно. Дни в детстве длинны, недели огромны, месяцы бесконечны.

Да, тут все понятно. Но где находил время для систематического, удивительно разнообразного (беллетристика, поэзия, история, социология…) чтения зрелый, но, к несчастью, далеко не богатырского здоровья человек, который вел кипучую литературную деятельность, был артистом театра и кино, выступал в многочисленных концертах? Он урезал свой сон втрое против обычной нормы, его сутки стали тридцатичасовыми. Но ведь и так разложи сделанное на троих, и то не каждому по плечу, и то трудно. А ведь были еще житейские заботы, и друзья, и палки в колеса…

…Владимир Высоцкий знал французский язык, любил его. Пластинки сохранили спетых им на французском несколько широко известных песен: «Сон мне: желтые огни…», «Кто-то высмотрел плод, что неспел…»

Но французским словом «шансонье» для определения своей работы Владимир Семенович не пользовался никогда. От его чуткого слуха не могла ускользнуть некоторая претенциозность этого термина — во всяком случае, в применении к русскому поэту. Те же и «бард», и «менестрель» — и тут виделся ему налет выспренности. Высоцкий нашел иную характеристику, главное достоинство которой даже не скромность, а простота и точность термина — авторская песня.

Сердцевиной авторской песни как художественного явления Владимир Высоцкий считал непосредственное общение с людьми. (Показательно, что привычного в таких случаях слова «публика» он тоже избегал…) Удивительно легкий на подъем, он побывал во множестве стран Но он еще изъездил, излетал едва ли не всю нашу страну. Он выступал перед металлургами Липецка и старателями Бодайбо, перед ташкентскими студентами и физиками Обнинска, моряками Одессы и авиаторами Приморья… И всюду не публика — люди, люди…

Не потому ли так неистощимо богат разными профессиями мир героев его песен?

Чего только не передают из уст в уста! «Сколько слухов наши уши поражает! Сколько сплетен разъедает, будто моль!» Слухи и информация, исповедь и бравада, стеснительные, полувнятные ответы молчунов и болтовня назойливых, стремящихся привлечь к себе внимание знаменитого артиста — как непросто извлечь из этого потока крупицы истины.

Все, кто знали Владимира Высоцкого, единодушно отмечают один из его удивительных даров — дар слушателя.

Квалифицированные литераторы, как правило, — квалифицированные слушатели. Но это не всегда от души, порою от ремесла. Владимир Высоцкий был собеседником, рассказывать которому — одно удовольствие. Но, конечно, наивно объяснять это утилитарностью литератора, ищущего прототип для очередного произведения. Культура общения с людьми была лишь одним из характерных показателей его общей высокой культуры.

Поэт вырос и получил воспитание в интеллигентной московской среде. Нина Максимовна, мать поэта, по специальности переводчик с немецкого языка, театралка, человек очень начитанный. Семен Владимирович Высоцкий — ветеран войны, полковник в отставке… Вот краткие выдержки из воспоминаний Нины Максимовны: «Володя начал рано говорить, к двум годам знал много стихов… Впервые попал в театр, когда ему еще не было трех лет… В начальных классах он любил уроки пения, но однажды пришел из школы опечаленным и рассказал: «Был урок пения, учительница велела петь во весь голос, я запел, а она прогнала меня из класса и поставила мне двойку…» В десятом классе Володя начал посещать драмкружок в Доме учителя. Руководил кружком артист МХАТа В. И. Богомолов, который первым заметил у Володи актерское дарование и посоветовал ему пойти в театральную школу».

Не исключаю, что для отдельных почитателей некоторых ранних песен Владимира Высоцкого эти биографические штрихи покажутся разочаровывающе неожиданными. Допускаю также, что кто-нибудь сошлется на якобы неопровержимые личные свидетельства каких-то друзей и даже «корешей». Разумеется, никакие слухи не в силах бросить тень на творчество поэта. И все же я уверен: нужно хоть раз со всей определенностью сказать, что слухи о каком-то ином прошлом Владимира Высоцкого не имеют под собою решительно никакой почвы.

Возможно, в возникновении этих странных легенд сказалось известное заблуждение, когда личность поэта напрямую отождествляется с героями песен, написанных от первого лица: сам В. Высоцкий не раз над этим посмеивался.

Но даже прямое отождествление не дает оснований для подобных догадок. Да, совпадают ритмы, совпадает речевой строй, как естественное средство художественной персонификации. Но послушайте внимательно: нет в этих песнях самой главной отличительной особенности так называемой «блатной» лирики — нет воспевания воровской романтики. Есть боль за сломленные души, есть тоска по свободе, как естественному для человека состоянию, есть непокорные и заблудшие, есть грязь обстоятельств и очищающая любовь.

Оно, конечно, предпочтительнее, чтобы человек отстаивал незыблемость своей любви не словами: «А мне плевать, мне очень хочется!» В иных песнях непреклонность чувств выражается поизящнее. Ну, к примеру: «Коль любить, так любить! Коль дружить так дружить!» Тут сразу видно, что мы имеем дело с воспитанным и покладистым молодым человеком, согласным на любой вариант: может любить, а может и дружить… А у Высоцкого человек совсем иной — так не покупать же украшения жизни ценою лжи!