"Святая земля состоит из святых…" Святая земля состоит из святых вещей, перемолотых в пыль, замешанную на жирной смазке греха. По этой тропе ковыляет судьба живых, калека, опирающийся на костыль, из которого сыплется труха. Трудно поверить, что это истинный путь. Глубже вдыхай полуденный зной, настой ладана, предательства, клеветы и немного воздуха, чтоб дотянуть до прохлады и темноты и услышать крик часовых и шаги за городской стеной. Жизнь прочна и надежна. Враги покуда на подступах. Подступы укреплены, ложь и насилие ходят дозором вдоль городской стены, взгляд старца, встречаясь со взором блудницы, загорается. Белые голубицы зарезаны и сожжены на алтарях столицы, во славу добродетельной и премудрой жены. "На плоскую крышу дома жертвенный свет луны…" На плоскую крышу дома жертвенный свет луны ложится. Он наполняет собою двор, серебрит без того серебристые кроны древ. Лежу, запрокинув голову к небесам. Небеса начинают вращаться. Они вольны делать что им угодно. Они омрачают взор слишком внимательный. Они отверзают зев, бездну, которой Всевышний страшится сам. Выпирают, клубясь, деревья из-за оград. Вспоминают дороги тех, кто ушел вчера. Тяжкий жар вожделения опускается в пах. Минута – и тело охватывает дрожь. Глиняный град ступенями сходит в ад. Над ним нависает Храмовая гора. Мир преисподней страшен на первых порах. Звездное небо лжет. И я повторяю ложь. "Отбросы, обноски, обломки…" Отбросы, обноски, обломки образуют культурный слой, то, что стало костями, черепками или золой; пронумерованные фрагменты, разложив рядом (или рядком) на мешковине, расчистив метелкой из перьев сизых и жестких, могут собрать, воссоздав, древний сосуд, который, свое отслужив, забыл о том, что хранил в сердцевине. Это о черепках. Что до громоздких обломков черепа, то они могут лежать спокойно, пока труба не позовет на Суд кости, мышцы и нервы; все это послойно возобновляет тело, которое вознесут ангелы в райские кущи – по недосмотру, или бесы утащат в ад – честь по заслугам; у подсудимой души и у воскресшей пыли вряд ли найдутся причины восхищаться друг другом. Среди прочих находок – медные зеркала, вернее, остатки их, под патиной отражений, без остатка поглощающие лучи, затягивающие, как воронка; вечная мгла ненасытна, рассеять ее – кричи не кричи — не удается. Единственный шанс поправить дела — действовать недеянием. Не делать резких движений. Под чернотой непроглядной скрыто лицо твое, или Твое Лицо. Восстановив черты посредством работ по времени и металлу, удается хотя бы немного отодвинуть небытие и, сотворив молитву, приблизив глаза к овалу, попробовать убедиться, что это и вправду Ты. "Дворик, вместившийся в рамах оконных…"
Дворик, вместившийся в рамах оконных между иконой и белой плитой. Ветка в пупырышках светло-зеленых, маленький купол и крест золотой. Дни за неделю заметно длиннее, жаль только, годы совсем коротки. Небо безоблачно – Богу виднее: дворик, старухи, цветные платки. Ты, для Себя сохраняющий горстку старых домов – низкорослых, жилых, купол, что сверху – не больше наперстка, не отличаешь особо от них. Ко Всехскорбященской, что на Ордынке, сходятся люди – вдвоем и втроем. Души плывут, как весенние льдинки, Дух омывает их, как водоем. Вижу чертог Твой украшенный, Спасе, но одеяния нет, чтоб войти. Темные складки души в одночасье сам, Светодавче, разгладь, просвети. Нет мне спасения, разве что чудо. Нынче не шьют покаянных рубах. Корочкой, словно во время простуды, ложь запеклась у меня на губах. "Не лягу спать в одном шатре…" Не лягу спать в одном шатре с тобой, Юдифь. Мои войска (мечи в руках – в глазах тоска) построились в каре. Плевать. Я заведу в квадрат твою страну, ее жильцов, прах прадедов, тела отцов, ошметки плоти – всех подряд, мочащихся к стене, я завлеку к себе в шатер всю чистоту твоих сестер: теперь она в цене. Пускай растут в утробах их мои солдаты. Пусть в живых останутся они. Пускай издохнут в родовых мученьях матери. Взгляни — их нет. Разрой своим мечом песок. Не думай ни о чем. Ложись со мной. Усни. Но молча в раме золотой ты катишь по траве пятой подобие мяча, лицом к толпе, склоняясь вбок, под тканью выпятив лобок и груди. Солнце из-за туч шлет утренний багровый луч на лезвие меча. |
