"Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет…" Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет внутри заглавной буквы. Все на своих местах. Перстень, ларец и сердце. У каждого свой секрет. В перстне – отрава, в ларце – завещание, в сердце – страх. В стене за портретом скрывается вход туда, откуда выхода нет и не может быть. По сводам стекает мутной струйкой вода. Высохли кости мои. Боже, как хочется пить! Пустые глазницы мои заполняет свет. Воздух в клетке грудной заперт – не продохнуть. "Этот скелет покоится тысячу лет", — бормочет экскурсовод. И продолжает путь. Цепочкою вслед за ним уходят люди в плащах, кожаных куртках или демисезонных пальто. Они любят наспех, похмеляются натощак. Всегда торопятся. Нужно спешить, а то опоздаешь к отправке автобуса. Около двух минут займет обозренье страдающего Христа. Ангел поет хорал. У него абсолютный слух. Может напеть по памяти или прочесть с листа. "Домино со стуком вываливают на стол…" Домино со стуком вываливают на стол и мешают ладонью. Выстраивается цепочка: тройка к тройке, шестерка к шестерке, дубль поперек. Свет неприкрытой лампочки. Дощатый крашеный пол. Собравшихся накрывает новостями радиоточка. Из форточки тянет декабрьский сквозной ветерок. Грядущее шепчет: "Ты сделал неверный ход. Сына возьмут в Афган. Через месяц он будет ранен, но останется жив. На протез не хватит монет". Радиоточка вторит: "Благородный афганский народ… Преступления, за которые… Подвиг, который равен… Джеймс Картер… Олимпиада… Другого выхода нет…" Спиной к играющим женщина возится у плиты. Неряшливый бритый старик с оттопыренными ушами прихлебывает из стакана. Ему говорят: "Ходи!" В темно-синей треснутой вазе пластмассовые цветы. Из спальни в санузел пробегает ребенок в пижаме с резиновым олимпийским мишкой, прижатым к груди. Новостей не слышит никто. И зима за окном мало кого волнует. Нагреваются батареи. На жестяном карнизе подтаивает лед. Существует игра и стаканы с дрянным вином, которое лучше не пить. А если пить, то скорее. Варится холодец. Приближается Новый год. "Глобальное потепление. С каждым днем становится жарче…" Глобальное потепление. С каждым днем становится жарче. Дедушка бородатый гуляет в районе Отрады. И приплывает рыбка: "Чего тебе надобно, старче?" И дедушка отвечает: "Мне бы немного прохлады!" "Ишь чего захотел!" – думает рыбка и уплывает в море. А море размером с лужицу и пересохнет вскоре. Стоит бородатый дедушка и вспоминает что-то. Плывет себе рыбка с морскою тоскою во взоре. Но никого не волнует ни старческая забота, ни тем более рыбкино горе. Непонятно, какая рыбка – то ли сарделька, то ли ставрида, то ли мелкая скумбрия, не имущая вида. Из воды уже показалась затонувшая Атлантида. Оказалось, там все при деле и всё в порядке. Ходят легионеры, одетые в плащ-палатки. Гуляют матроны в туниках, патроны в тогах. Рассуждают все больше о биополе и биотоках, левитации, телепатии и гипнозе, о финикийских стихах и греческой прозе. Затонувшие корабли плывут по поверхности донной. На ложе между колонн патрон играет с матроной, рыбка прячется в тени за колонной. Прячется за колонной, рыбьего глаза не сводит со старика, который все не уходит. Так и высохнет на берегу вместе с морем бывшим, Атлантиду зачем-то в былые дни поглотившим, вместе с маленькой рыбкой неясной породы. Да, господа, потеплело в последние годы. "Двор с деревянным поясом галереи…"
Двор с деревянным поясом галереи. Мемориальная доска: "Здесь когда-то жили евреи". Не бойся, мальчик, это были такие люди, женщины носили в бюстгальтерах большие мягкие груди, животы убирали в атласные грации с поясами, их мужчины гуляли с карманными серебряными часами, с брелоками на длинной цепочке поверх жилетки. Целовались с женами, а от этого были детки в розовых чепчиках и немецких колясках, а к зиме они подрастали и катались на старых салазках. Здесь жили прошлые люди, теперь здесь пришлые сбоку. Тоже живут, слава Богу, тоже детки, нивроку. Тоже жарят к обеду тугую мелкую рыбку. В общем, живут и, следовательно, повторяют ту же ошибку. "надувает мальчик иллюзию страхом смеется…" надувает мальчик иллюзию страхом смеется зубастая харя растет на прозрачной резине весь ужас внутри а снаружи ноль никаких эмоций вот хармс писал что сегодня продают в магазине что дают и по скольку в руки и вбогадушу мать-перемать глаз навыкате дырка навылет построишь домик из кубиков я разрушу не струшу вот писал мандельштам что не дышать и воздух выпит ходят хищные слухи продираются сквозь кустарник в школе учат считать утраты щелкают счеты остальное неисчислимо у стоек барных разливают и опрокидывают не бойся что ты заладил что ты заладил все утрясется лишь бы бог не забыл о собственном сыне надувает мальчик иллюзию страхом смеется зубастая харя растет на прозрачной резине |
