"Улочка слишком узка. Когда из окна…" Улочка слишком узка. Когда из окна льют нечистоты – не увернуться. В столице дела обстоят иначе. Там повсюду видна рассудительность герцога, да продлится время его владычества! – молится вся страна. Там вдоль домов – канавы. На каждом доме балкон закрытый, но с круглой дырой в полу. Оттуда вниз низвергаются желтые струйки или слышится стон: кто-то выдавливает экскременты. Ночная посуда там не нужна. О, герцог! О нас позаботился он. Конечно, по улице ходят посередине, гуськом. Опять же запах. Но лучше с плеском в канаву, чем прямо на голову. Даже мечтать о таком прежде не смели. На площади видишь ораву восторженных граждан. Герцог сидит верхом на любимой кобылке. Как любимой? Это вопрос. Всякое говорят. Скотоложство – личное дело скотоложца. Пустяк, если вспомнить горбатый нос герцогини, ее большое, должно быть дряблое тело, собранный на макушке узел седых волос. Закипая, огромное облако заполняет весь небосклон. Но толпа не расходится. Также и смена столетий не мешает сброду сбегаться со всех сторон, чтобы увидеть, как герцог, епископ и некто Третий посредине площади плотью выкармливают ворон. "Человек никогда не бывает один. Рядом…" Человек никогда не бывает один. Рядом (или, вернее, над) глядит немигающим взглядом Господь, а в подполье мышью скребет Сатана. Иногда он выскакивает на пружинке. Это он, я знаю его ужимки, да и тень на стене хорошо видна. Я бросаю в него чернильницей. Мимо! Он смеется беззвучно, рожи корчит незримо. По стене растекаясь, причудливое пятно напоминает опять же исчадье ада. Сквозь окно доносится блеянье стада, и вечерний свет наполняет окно. Городок сжимается, в небо выставив шпили. Ратуша и Собор. Кто знает, зачем мы жили? Между Спасеньем и гибелью, как между двух огней. Между матерью и отцом – духовной и светской властью. Между бездной и бездной. Между страстью и страстью. Спит душа. Холодные звезды стоят над ней. "Если стремишься к Богу, тело само по себе…" Если стремишься к Богу, тело само по себе удлиняется и сужается. В постоянной борьбе плоти и духа черты заостряются. Глаз нам не велено поднимать, чтобы не быть соблазном и себя поберечь. Упругие, нежные груди (если вы девушка) теряются в складках платья. Страшный суд (сие же последнее буди! буди!) в облаках раскрывает свои объятья. Пастырь добрый овечку кладет на плечи. Не плачь! Время ранит, а вечность лечит. Все это так, но легкий изгиб бедра, выставленная чуть вперед нога, улыбка, мелькнувшая на мгновенье, говорят о том, что на белых ризах добра можно найти отпечатки пальцев врага. Тебе понравилось прикосновенье. И тогда остается сделать последний шаг. Превратиться в скульптуру. Напоминающие лягушат ангелы держат герб. Властители в нишах похожи на нищих духом. Или просто на нищих. И ты – среди них. В углубленье последней стены последнего храма в стране. Верней – в осколке страны. "Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз…" Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз неудавшейся жизни. Так, ступив на карниз и оступившись, с ужасом смотришь вниз и видишь просторные бархатные луга, петлистую реку, размывающую берега, а дальше – края, куда не ступала нога. А выше – небо, куда не залетало крыло, где кучевое облако никогда не плыло, где не светит солнце – и без того светло. На лугу – теленок. У теленка две головы. Рядом с овцами мирно пасутся львы. Мяса не ест никто. Проблема в нехватке травы. Прозрачную воду не рассекает плавник. На поплавок не глядит, набычившись, отставник. Восковой младенец к янтарной груди приник. Между греком и итальянцем время зажато в тиски, где рай и геенна как муж с женою близки, на влажной простыне – черные курчавые волоски. Умей наслаждаться. Каждый день напивайся пьян, приводи ежемесячно новую девушку из крестьян, каждый год четвертуй смутьяна, если найдется смутьян. Раз в пять лет выбирайся к герцогу на турнир, там герцогиня, сидя под лозунгом "Миру – мир!", дает для храбрости рыцарям рыбий жир. Теперь – опускай забрало. Скачи, наставив копье, сквозь щель любуясь на Даму, ее цветное тряпье. И если днем победишь, то ночью получишь Ее. "Это стихи об отсутствии времени. Вот актер…" Это стихи об отсутствии времени. Вот актер возлежит на ложе. Вокруг суета: очередная смена декораций. У столба раскладывают костер. Костер догорает. Река, голубая, как вена на локтевом сгибе, течет по холсту слева направо или справа налево. Непорочная Дева стоит на центральной площади, удивленно озираясь. Выставив копья, колонна нарисованных воинов марширует куда-то, скорее всего в Палестину. Точные даты никому не известны. Точное время тоже. Пепел уносит ветром. Актер возлежит на ложе. Собственно, есть часы. Солнечные. Но стрелка, вернее тень от нее, не имеет значения. Ибо небо затянуто облаками. Цифры написаны мелко. Читать никто не умеет. Что ж, и на том спасибо. Лицедей не действует и не имеет лица. Его не станут хоронить в освященной земле. Но землю и святость забыли за пределами декораций. Бумажные розы не вянут. Их вечной красе не помешает ничто, кроме пламени или пыли. |
