Хобарт закрыл глаза, в маленькой комнате повисло молчание.

— Ну и? — произнес Ричер.

— Они добежали до края окопа и остановились. Один из тех, кто был у них за офицера, посмотрел на нас сверху и ухмыльнулся. При свете луны его белые зубы сияли на черном лице. Мы только что уложили несколько сотен мятежников, а теперь он нас захватил.

— Что было дальше?

— Первые дни — полный бардак. Нас все время держали на цепи — тюрем у них не было. У них вообще ничего не было. Нас, правда, кормили. Через неделю они заняли Угу и посадили нас в изолятор городской тюрьмы. Мы считали, что они ведут переговоры с Вашингтоном.

Но с Вашингтоном, видимо, у них ничего не вышло, потому что нас перевели в общую камеру. Это было плохо. Арестантов набито под завязку, грязь, болезни, питьевой воды не было, и нас практически не кормили. Потом нас судили.

— Судили?

— Я так думаю. Я не понял ни слова. Нас признали виновными. Я решил, что хуже быть не может, но ошибся. Пришел мой день рождения.

— Что произошло в тот день?

— Нас — примерно дюжину заключенных — выгнали на тюремный двор и построили в шеренгу. Все мы, видимо, родились в один день. Первое, что бросилось мне в глаза, — чан с варом и пропановая горелка под ним. Вар пузырился. Потом я заметил рядом с чаном большую каменную колоду, почерневшую от крови. Верзила надзиратель схватил мачете и что-то проорал крайнему заключенному. Мой сосед по шеренге немного говорил по- английски, он мне перевел. Мы могли выбирать. Даже три раза. По случаю дня рождения каждому из нас отрубят ногу. Первый выбор — левую или правую. Второй выбор — длинные штаны или шорты. То есть рубить выше или ниже колена. Третий выбор — сунуть культю в чан или нет. Кипящий вар склеит артерии и прижжет рану. Откажешься — умрешь от потери крови. Нам выбирать.

Ричер и Полинг молчали.

— Я выбрал левую ногу, длинные штаны и согласился на вар.

На несколько минут в маленькой комнате воцарилась гробовая тишина.

Затем Хобарт произнес:

— Через год, в новый день рождения, я выбрал штаны и согласился на вар.

— С Найтом тоже так обошлись? — спросил Ричер.

Хобарт утвердительно кивнул:

— Мы считали себя друзьями, но есть вещи, которые сближают по-настоящему.

Полинг была белой как мел.

— Найт вам рассказал про Энн Лейн?

— Сказал, что застрелил ее в Нью-Джерси.

— Объяснил почему?

— Он приводил ворох разных причин. Что ни день, то новое объяснение. То она достала Лейна, и тот попросил Хобарта ее убрать. То утверждал, что действовал по заданию ЦРУ. А однажды сказал, что она была инопланетянкой.

— Он ее похитил?

— Да. Довез до магазина, но не остановился — наставил на нее револьвер и повез аж в самый Нью-Джерси. Там и убил.

— Сразу? — спросила Полинг.

— Да, сразу. Когда вы о ней услышали, ее уже сутки как не было в живых. Вы правильно вели расследование.

— Вы и в самом деле были тогда в Филадельфии? — спросил Ричер.

— Был и не знал, что в тот день сделал Найт.

— Кто изображал ее голос по телефону? — спросила Полинг. — Кто забирал выкуп?

— Найт то говорил, что пара его знакомых, то утверждал, что сам Лейн все и устроил.

— Что же все-таки стояло за убийством Энн Лейн? — сказала Полинг.

Хобарт горько улыбнулся:

— Что стояло? Поверьте, я все время задаюсь этим вопросом. Ведь ответ на него, в сущности, объясняет то, что случилось со мной. Думаю, все устроил сам Лейн, потому что Энн потребовала развод и деньги. Лейн, с его самолюбием, не мог такого стерпеть. Вот ее и прикончили по его приказу.

— Зачем Лейну было губить Найта, если тот действовал по его собственному приказу?

— Лейн перетрусил, да и не любил быть кому-то обязанным.

— Как погиб Найт? — спросил Ричер.

— В свой четвертый африканский день рождения отказался от вара. Не захотел дальше мучиться.

Десять минут спустя в коридоре запищал домофон, и Ди Мари попросила помочь с сумками. Ричер спустился и притащил на кухню целых четыре. Затем он спросил ее:

— До нас дошло, что к Кейт Лейн приезжала в Хамптонс какая-то женщина. Это были вы?

— Мы решили ей рассказать, чего можно ждать от Лейна.

— И как она к этому отнеслась?

— Выслушала. Мы гуляли по пляжу, и она слушала.

— Что конкретно вы ей рассказали?

— Я сказала, что у нас нет доказательств, но мы не сомневаемся. Она все выслушала и никак не отреагировала.

— Вы ей рассказали о брате?

— И о нем рассказала. Она и это выслушала.

— Что случилось с вашим покойным мужем?

— С Винни случился Ирак. Мина-ловушка на обочине. Мне сказали, что он погиб на месте. Но они всем так говорят.

Ричер оставил Ди Мари на кухне и вернулся в гостиную.

— Тройка бубен вам о чем-нибудь говорит? — спросил он Хобарта.

— О Найте. Он считал тройку своим счастливым числом. А в части у него было прозвище Бубна. Он любил закатиться в клуб сыграть в карты.

— На трупе Энн Лейн он оставил тройку бубен.

— Значит, все же оставил? Он мне говорил, но я не поверил.

В гостиную вошла Ди Мари.

— Мне нужно знать, где вы были и что делали четыре последних дня, — сказал Ричер.

Ответила Ди Мари. Сразу и без раздумий. Временами чуть- чуть сбиваясь, что придало ее не совсем связному изложению особую убедительность. Два первых дня Хобарт был в больнице Святого Винсента с обострением малярии. Ди Мари почти беспрерывно находилась при нем. Вторые два дня они провели в ее квартире — до той самой минуты, когда Ричер, высадив дверь, оказался посреди гостиной.

— Зачем вы расспрашиваете? — поинтересовался Хобарт.

— Вторую жену Лейна тоже похитили. Вместе с ее дочкой.

— Вы думали, это я постарался?

— Какое-то время думал. Мы получили о вас с Найтом информацию общего характера. Узнали, что были увечья. Но ничего конкретного. Потом нам рассказали о безъязыком мужчине. Мы подумали на вас.

— Безъязыком? — переспросил Хобарт. — Что ж, я бы и на это пошел.

— Вы нас простите, — сказала Полинг.

— Чего там, все выяснилось, и ладно.

— Мы вам поможем, если сумеем.

— Сперва разберитесь с женщиной и малышкой.

— Боюсь, уже поздно.

— Не скажите. Пока есть надежда, есть и жизнь. Все эти кошмарные пять лет только надежда меня и поддерживала.

Ричер и Полинг ушли, оставив Ди Мари на продавленном диване рядом с братом. Вышли на улицу и окунулись в предвечерние тени роскошного дня на исходе лета. По улице медленно и сердито ползли машины. Завывали клаксоны. Прохожие в спешке увертывались от встречных.

— Мы в тупике, — сказала Полинг.

— Что теперь? — спросила Полинг.

— Назад, на трудный путь. Мы даром потратили и силы, и время. Моя вина. Я ошибался.

— Почему?

— Видели, что было на Хобарте?

— Дешевая новая джинсовка.

— На том, кто уезжал в машине, джинсовка была не новая, я сам видел. Старая, мятая, удобная. Не могло быть, чтобы тот тип только что вернулся из Африки. Джинсы и рубашку нужно носить не один год, чтоб они так выглядели.

Полинг промолчала.

— Можете со мной распрощаться. Вы узнали все, что хотели. Энн Лейн погибла не по вашей вине. Теперь спите спокойно.

— Спокойно не выйдет. Мне не добраться до Эдварда Лейна. Свидетельство Хобарта не в счет. Конечно, заявление Найта на смертном одре имело бы силу, поскольку суд бы решил — ему не было смысла врать перед лицом смерти. Но такого заявления нет. А есть только куча бессвязных бредовых фантазий, какие он четыре года прокручивал в голове. Ну и что?

— Значит, вам придется удовлетвориться полуправдой, вот и все. И Патти Джозеф тоже. Кстати, загляну к ней и расскажу.

— Вас бы полуправда устроила?

— Меня — нет. Я не выйду из игры.

— Я тоже.

— Тогда через два часа встречаемся у Патти Джозеф. Добираемся каждый своим ходом.