— Сукин ты сын! — заорал я. — А ну вставай! Давай подымайся, или я придушу тебя, ублюдок!

Из моей души словно изливался весь яд, накопившийся за время, проведенное в горах. Я осыпал Роя всеми обидными словами, оскорблял его, как мог. Рой плакал и кричал, но все же поднялся на ноги. Я подтолкнул его вперед с такой силой, что он чуть не упал. Но я продолжал толкать его вверх по склону.

Мы прорвались сквозь буран. Рой безумно страдал, да и мои силы были на исходе. Я задыхался, ветел бил в лицо, я заходился кашлем. Каждый шаг давался с неимоверным усилием. Рой шел впереди, и я толкал его в спину.

Через пару сотен метров Рой повалился вперед, и я понял, что он обессилел окончательно. И тут сердце мое смягчилось.

— Подумай о своей матери, Рой, — прошептал я ему на ухо. — Если хочешь ее увидеть, надо терпеть.

Рот у него был приоткрыт, глаза закатились — он терял сознание, но все-таки смог кивнуть: да, я буду бороться. Он был удивительно смелым человеком, и, когда я вспоминаю Роя, я понимаю, что в те минуты он был настоящим героем.

Он прислонился ко мне, и мы пошли вместе. Он старался как мог, но вскоре мы подошли к слишком крутому месту. Рой спокойно взглянул на меня — он знал, что этот подъем ему не преодолеть. Я разгреб снег, чтобы было поудобнее идти, обхватил Роя за талию и, собрав последние силы, приподнял его и понес вверх.

Теперь к нашему самолету я шел, руководствуясь одной лишь интуицией. Меня мучила мысль, что я сбился с пути и иду не в том направлении. Но наконец, уже в сумерках, я разглядел сквозь снег силуэт самолета, и это меня приободрило. Мы добрались до лагеря. Кто-то подхватил Роя, и мы заползли в самолет. Роберто с Тинтином лежали на полу, и я рухнул с ними рядом. Меня била дрожь, все мышцы болели. Я устроился поудобнее и заснул. Проспал я мертвым сном несколько часов кряду.

Проведя несколько дней вдали от лагеря, я видел теперь все в ином свете, и ужас нашего положения меня поразил. Этот ужас был обыденностью нашей жизни. Перед самолетом высилась груда костей, на крыше самолета сушились полоски жира. Тела Лилианы, моих мамы и сестры лежали в неприкосновенности, и я был очень благодарен своим друзьям — даже на грани голодной смерти они держали слово. Горы подвергли нас страшным испытаниям, мы все сильно изменились. Но, несмотря ни на что, мы оставались верными друзьями, и честь не стала для нас пустым словом. Анды могли нас сломить, но мы держались, мы были вместе, мы оставались командой. Горам не удалось поработить наши души.

Когда наступил декабрь, мы стали всерьез готовиться к походу на запад. Тинтин, Роберто и я собирали снаряжение со смешанным чувством ужаса и радости. Теперь мы понимали, что нас поджидают по крайней мере две опасности. Во-первых, в горах разреженный воздух, поэтому будет трудно дышать. Во- вторых, спать нам придется на холоде. Нужно было придумать, как спастись от стужи.

И тут нам очень помогли куски материи, которой были обернуты трубы в хвостовой части самолета. Мы их засовывали между одеждой, и они отлично защищали нас от холода. Мы усиленно размышляли, как можно согреться в походе, и сообразили, что, сшив вместе куски ткани, мы получим отличное одеяло. А если сложить его пополам, выйдет настоящий спальный мешок — как раз на нас троих.

За спальный мешок взялся Карлитос. В детстве мать научила его шить, и, взяв иголки и нитки, которые я нашел в сумке моей мамы, Карлитос приступил к работе. Задача была не из легких — все швы должны были быть очень прочными. Он научил шить еще нескольких ребят, но у них дело не очень ладилось.

В середине первой недели декабря спальный мешок был готов. Наше снаряжение было собрано, запасы мяса подготовлены, и все понимали, что нам пора отправляться в путь. Один только Роберто находил то одну причину для задержки, то другую. Сначала он говорил, что спальный мешок недостаточно крепок. Затем заявил, что не может уйти сейчас, когда Кохе и Рой так нуждаются в медицинском уходе. Наконец объявил, что недостаточно отдохнул и ему нужно еще несколько дней — собраться с силами.

— Так больше продолжаться не может, — заявил я. — Ты же понимаешь, что нам пора.

— Мы скоро пойдем, — ответил он. — Но надо подождать, пока погода наладится.

— Я устал ждать, — тихо сказал я.

— Я же сказал, пойдем, когда установится погода.

Я пытался сдержаться, но враждебность Роберто вывела меня из себя.

— Ты оглянись вокруг! — заорал я. — У нас кончается еда. Наши друзья умирают! Кохе бредит по ночам. Рой совсем исхудал — кожа да кости. Хавьер еле держится, Мончо, Альваро и Бобби тоже очень ослабли. Да ты на нас посмотри! Пока мы хоть на ногах стоим, надо идти в горы!

— Вот что я тебе скажу, Нандо! — вскинулся Роберто. — Ты помнишь, как два дня назад мы попали в пургу? Если бы она застала нас в горах, мы бы наверняка погибли.

— Нас и лавина может погубить, — сказал я. — И в ущелье мы можем свалиться. Риск всегда был и будет, Роберто, но ждать больше нельзя! — И я добавил: — Я ухожу утром 12 декабря. Если вы не будете готовы, я пойду без вас.

Девятого декабря мне исполнилось двадцать три года. Вечером друзья выдали мне одну из сигар, что мы нашли в багаже.

— Мы хотели подарить тебе «рунта дель эста», — пошутил Карлитос, — но и это неплохая гаванская сигара.

— В качестве сигар я теперь плохо разбираюсь, — ответил я и, пыхнув разок сигарой, закашлялся. — Чувствую только, что дым теплый.

Утром 11 декабря Нума впал в кому. Днем он умер. Нума был одним из лучших. Он был благороден, чуток и никогда не сдавался, какие бы страдания ему ни приходилось терпеть.

Я смотрел на своих друзей и думал, что родные вряд ли бы их узнали. Исхудавшие лица, запавшие щеки, ввалившиеся глаза… Многие едва держались на ногах. Жизнь уходила из них по капле. Столько смертей нам пришлось пережить, столько наших товарищей погибло во цвете лет. Пора было наконец принять решение. Роберто я нашел снаружи, у самолета.

— Все готово, — сказал я ему. — Мы с Тинтином можем выступать в поход. Утром отправляемся. Ты идешь с нами?

Роберто взглянул на горы. Я видел, что он потрясен смертью Нумы так же, как и все мы.

— Да, — ответил он, — я готов. Пора в поход.

Наконец в иллюминаторах забрезжил первый утренний свет. Я не спал уже несколько часов. Я встал и начал готовиться к походу. Оделся для гор я еще с вечера. Рубашка-поло и женские брюки, которые я нашел в чьем-то чемодане — наверное, в чемодане Лилианы. После двух месяцев в горах я влез в них безо всякого труда. Поверх брюк три пары джинсов, на поло — три свитера. Я надел четыре пары носков и теперь еще обернул ноги пластиковыми пакетами, чтобы не промокали. Я сунул ноги в изношенные спортивные туфли, затянул потуже шнурки. На голове у меня была шерстяная шапка, а поверх нее — капюшон, который я срезал с пальто Сюзи. Одевался я очень тщательно — словно совершал магический обряд. Сознание работало удивительно четко, и я как будто видел себя со стороны.

Я взял в руки алюминиевую палку, надел рюкзак. Там были запас мяса и всякие полезные мелочи — тряпки, которыми можно было обернуть руки, помада для потрескавшихся губ.

Роберто тоже закончил одеваться. Мы молча кивнули друг другу. Я надел часы Панчито и вслед за Роберто вышел из самолета. День выдался отличный — ветер был слабый, небо ясное.

Когда настала пора уходить, Карлитос шагнул к нам, и мы обнялись. Он радостно улыбался, голос звучал бодро.

— У вас все получится! — сказал он. — Храни вас Господь!

Мне больно было думать о том, что наш безнадежный поход был для него единственным шансом выжить. Мне хотелось закричать: «Что я делаю, Карлитос? Я же боюсь до чертиков!» Но я не дал чувствам взять верх. Я просто протянул ему красный башмачок — башмачки моя мама купила в Мендосе для моего новорожденного племянника.

— Сохрани его, — попросил я. — А второй останется у меня. Когда я за тобой вернусь, башмачков снова будет пара.