— Ты должна забрать этот ковчег с собой в Сабу, — сказал Соломон.

— Но нам уже не нужны эти хитрости. И твои люди заметят, что ты возвратился без ковчега.

— Отдай мне свой маркаб в покрывалах. Позволь сохранить эту часть тебя, как ты сохранишь драгоценный символ нашего бога, что избрал тебя. Подобный обмен будет крепче любой другой клятвы. Положи меня, как печать, на сердце твое. И однажды, когда наш сын станет мужчиной, ты должна отправить его на север, чтобы я посмотрел на него. Обещай мне, чтобы я мог увидеть вас обоих в его лице, пока не восстану ото сна и вновь не увижу твое лицо надо мной.

Он взял мои руки и со слезами их целовал.

— Помни меня при солнце. Помни при свете луны. Помни и расскажи обо мне нашему сыну, — его голос сорвался. — И говори лишь доброе… об этом глупом царе.

В тот последний миг он был для меня дороже и прекраснее, чем тысячу раз до этого. Мы обнялись на прощанье, и я застыла на корме корабля, запоминая его лицо, глядела, пока он не скрылся из виду.

Проведенные в море недели Шара все время спрашивала меня о здоровье. Я отвечала, что все хорошо, хоть и не знала, как выжить с оставшейся мне половиной сердца. По пути на юг я с благодарностью входила в шатры тех, кто приветствовал нас, кого мы насыщали новостями.

Мы прибыли в Мариб, во дворец.

Вахабил встретил меня радостью, а затем изумлением, когда я обняла его и он почувствовал мой округлившийся живот.

Он получил наследника, на которого так надеялся. И никогда не узнал, что в трех храмах хранилось его собственное имя.

— Но где маркаб? — спросил он меня в уединении моей личной комнаты.

— В Израиле, — ответила я. — В царском дворце.

— Однако ты привезла другой и поставила на его место, — пораженно заметил он.

— Я обменяла народ на Бога.

Три месяца спустя песчаная струйка потекла к нам с севера. Но, когда мы вышли встречать караван, оказалось, что Азм не с ними. Его аколиты сказали мне, что он отошел от лагеря неподалеку от мертвого моря соли, исчез в ночи и больше не вернулся. Мне оставалось лишь надеяться, что он получил свое долгожданное знамение.

Я приветствовала Тамрина во дворце, куда он доставил подарки и лошадей, отправленных в лагерь до праздника. Вокруг его глаз залегли тени, и я понимала, что он уже вновь не находит места, что рвется в дорогу, хотя обещает вернуться к весне.

— Царь сказал, что твоему возвращению никогда не быть безопасным, — сообщил он, как только мы остались наедине. И я поняла, что он тоже по-своему любит царя. — После того как они узнали, что именно ты увезла на хранение.

В тот раз я подумала, что он говорит о сыне в моей утробе.

Пришли весенние дожди, и поля зазеленели. Жрецам-левитам было не по себе в моей столице, где слишком много говорили об Алмакахе. Я отправила их за море, в Пунт, вместе с их драгоценным грузом. И никак не могла понять их верности золотой коробке. Но в тот день, когда они выносили ковчег из дворца, я впервые заметила, что шесты гораздо короче, чем те, которые царь показывал мне в тайной комнате.

Я пожелала им безопасной дороги во имя Яхве и вернулась к себе во дворец успокоенная.

Растить сына и укреплять народ.

Корабли пришли, как долженствовало им каждые три года. Один флот отправился на юг, в Пунт. Второй на восток, к сабейскому порту в Адене. Они великолепны, но не похожи на караваны, которые я надеялась увидеть все эти годы. Караваны не были прежними с тех пор, как Тамрин нашел свой конец на той самой дороге пряностей, которую так любил. Я часто надеюсь, что он обрел покой в своем бесконечном пути.

Это первый год, когда их будет принимать Менелик, гордо сказала я капитану. Первые корабли, которые он поприветствует как царь.

Капитан хотел знать, не скучаю ли я по трону, от которого отреклась. Нет, ответила я, здесь, в Пунте, гораздо тише, мешают только цикады. Яфуш, который в эти дни больше сидит, чем стоит подле меня, со мной согласен.

Но скажи, спросила я, есть ли у тебя послание для меня?

И он подал мне свиток, как делал уже много раз. Однако на этот раз — со вздохом.

Царя больше нет, сказал он мне, царь ушел вслед за праотцами. Это последнее письмо.

Мои пальцы дрожат. Я хочу быть одна.

И когда остаюсь одна, прижимаю свиток к груди, прежде чем сломать его печать. Я читаю последнюю песнь царя, и слезы приходят, но это не слезы печали.

Он помнил наш сад.

И закончил нашу историю.

Поспеши, любимая. Поспеши.

Объединенное царство Соломона распалось в период правления его преемника, Ровоама, и десять колен Израилевых на севере отделились от двух колен Иуды на юге. Иеровоам, вернувшись из Египта, возглавил восстание северных колен после того, как Ровоам не только отказался снизить налоги для северного народа, но и пообещал увеличить их в десять раз. Иеровоам правил Израилем двадцать два года, а Ровоам Иудеей — семнадцать лет. Между двумя правителями весь период их царствования шла война.

Фараон Шишак (Шешонк I, основатель Двадцать второй «Ливийской» династии) на пятом году правления Ровоама вторгся в северную часть Израиля, захватив несколько городов, включая Мегиддо, и в то же время восстанавливал Гевер. Знаменитый Бубаститский портал храма Амона I в Карнаке изображает, как Шешонк I захватил «сокровища Дома Яхве и сокровища царского дворца» вместе с золотыми щитами Соломона. Сам Иерусалим не упоминается в списке завоеванных городов, который высечен на стенах портала, хотя это единственный город, упомянутый в библейских летописях. Ученые выдвигают теорию, что Иеровоам предотвратил нападение на столицу, выплатив дань.

Позднее Иудея стала вассальным государством Египта.

Ковчег Завета, судя по всему, пережил вторжение Шишака (об этом свидетельствует возвращение его в храм царем

Иосией (см.2 Паралипоменон 35:1–6, единственное упоминание о Ковчеге после времен Соломона), но исчез как из Священного Писания, так и из истории незадолго до или же сразу после Вавилонской осады Иерусалима в 589–587 гг. до н. э., когда Навуходоносор сжег храм дотла и разрушил Иерусалим.

Тем не менее Ковчег не упоминается во втором царском списке военных трофеев Навуходоносора, хотя в нем перечислена даже такая мелочь, как посуда.

Но его нет и в списке вещей, которые были возвращены в Иерусалим царем Киром, в Книге Ездры.

Согласно эфиопскому преданию Менелик, сын царицы Сабы и царя Соломона, стал первым царем в Соломоновой династии Эфиопии — династии, которая правила 3 000 лет, вплоть до окончания правления императора Хайле Селассие в 1974 году.

После огромного объема исследований, которые понадобились мне для написания «Искариота», я наивно считала, что воссоздание образа царицы Савской, жившей на тысячу лет раньше, по оставшимся в истории фрагментам хроник будет относительно легким делом.

На самом же деле раскрытие образа таинственной царицы оказалось новым приключением, полным отчаянья по множеству самых различных причин.

Царица Сабы появляется в трех главных трудах: Библии, Коране и Кебра Негаст: Книге о Славе Царей — более чем семисотлетием сборнике легенд о царях Эфиопии, ведущих свой род от царя Соломона; о том, как Эфиопия от поклонения солнцу, луне и звездам перешла к почитанию Бога Израиля, и о том, как Ковчег Завета якобы был привезен на хранение в Эфиопию. Все три источника считаются плодом вдохновения почитателей. Во всех трех содержится рассказ о легендарном походе царицы на встречу с царем Соломоном в Израиле. Но на этом их схожесть заканчивается.