Меня же время от времени охватывала тревога. Так много обещаний. Так много громких заявлений. Я не могла потерпеть неудачу. Я должна была победить. На встречах с Вахабилом и советом я гордо вскидывала подбородок. Но, уходя в сад, когда дворцовые стены начинали давить на меня, я понимала, что есть сотни возможностей проиграть. В самом путешествии, не успев достичь Израиля. В поведении с этим царем, этим поглотителем мира.
Что, если богатства Сабы не хватит? Я никогда раньше не сомневалась в нем, но теперь впервые обнаружила себя за подсчетом конюшен и золотых шахт, полей и виноградников, кривых деревьев, которые рождали нам жемчуга драгоценного фимиама. Что, если я не сумею уговорить этого предполагаемого мудреца, царя, который так любит загадки? Была ли я проницательна или он лишь желал жениться на богатствах Сабы, отнять их и сложить в свои ненасытные сундуки?
Я искала ответа луны через ветки садовых гранатов, покрытые последним дымом ярких красных цветов. Но луна, в своем холодном дневном путешествии, лишь равнодушно смотрела на меня в ответ.
Я заказала большую алебастровую статую, изображавшую меня с широко раскрытыми всевидящими глазами из черного обсидиана. Ее откроют народу в тот день, когда о моем отсутствии неминуемо станет известно. Я затребовала от каждого племени верблюдов и вооруженных людей. Отправляться с дворцовой охраной, доверенными людьми Набата, я не хотела. Мне нужны были те, кто мог захватить Мариб, оставшись в столице наедине со своими амбициями. Теперь же они и их родичи могли лишь молиться об успехе царского каравана.
В конце лета пришли дожди, долгие и обильные. Все дышало обещанием — хорошего зимнего урожая, благоденствия Сабы.
В период летнего паломничества храмы затопило такое количество странников, которого мы не видели раньше. Проводя ритуальное празднество, я провозгласила это благим знамением, предсказанием небывалого ранее благосостояния, дня, когда священные гости праздника — бедняк, забытый и странник — будут встречаться настолько редко, что станут прославленными избранными.
Еще больше заявлений. Больше обещаний. То, что началось в атмосфере праздника — и захватило всех, кто был рядом со мной, от Вахабила и даже Кхалкхариба до Шары, которая светилась теперь, как маленькая девочка, — начало потихоньку выгрызать меня изнутри.
Каждую ночь я вызывала Мазора. К тому времени я неплохо выучила язык израильтян, с его мягкими горловыми согласными. Я знала слова множества песен, написанных его царем. Их тексты я изучала жадно, почти с исступлением. За два месяца до отъезда я позвала его играть на лире, пока моя служанка втирала масло в мои ладони, волосы и ступни. Вскоре они потрескаются от сурового пути.
В один из таких вечеров мой отряд вернулся из Израиля.
— Царица, новости таковы, — сказал их начальник, которого я вызвала к себе в покои. — Нас принял сам царь и настоял, чтобы мы отдохнули несколько дней. Я никогда не видел и не пробовал столь экзотичной еды, таких празднований…
— Да, да, — нетерпеливо отмахнулась я. Сердце замирало в груди.
— Мы поднесли ему твой дар, и с каким же трепетом он принял подарок и начал вертеть его в руках! Он вскрикнул от радости, как мальчишка, когда обнаружил свиток. Но на виду у всего двора нахмурился, прочитав его, а затем наклонил кувшин, и тонкая струйка песка полилась на пол. Мне показалось, что он готов был расплакаться от радости при виде этого песка. «Столько вопросов, — сказал он. — Да». А затем: «Она знает». Потом царь отставил кувшин в сторону, но часто поглядывал на него, расспрашивая нас о проделанном пути.
На следующий вечер он пригласил нас на пир. Спросил, какое посольство ты намерена к нему отправить, спросил, из каких племен. Но мы не знали и ответили честно. После этого он почти ничего не ел. На третий день после нашего приезда в городе было затмение и отчаянье. Царь удалился в свои покои и не вызывал нас, но и не отпускал прочь. Мы прождали еще два дня, и царь позвал нас, чтобы пожелать доброго пути. Он одарил нас хорошими ножами и кожами, а лично мне вручил отличный хеттский лук. Для тебя же, царица, он передал это…
Он вытащил из-за пояса свернутый свиток.
Неужто сердце действительно чуть не вырвалось у меня из груди? Я жестом велела Яфушу принять подарок, хоть больше всего мне хотелось вскочить и выхватить письмо из его рук.
Я начала благодарить его, чтобы сразу же отослать прочь, но капитан охраны добавил:
— Моя царица, это еще не все. Когда мы выступали, в город примчались гонцы из Финикии. А потому мы помедлили еще день, после чего расспросили о новостях весь королевский двор. Царица, Хирам, царь Финикии, мертв.
Я потрясенно вздохнула. Сложно было подгадать лучшее время для подобного известия.
Теперь царь будет вынужден устанавливать связи с новым царем финикийцев.
Возможно, их предыдущие соглашения окажутся под угрозой.
Оставшись одна в своих покоях, я сломала печать на свитке и развернула его дрожащими пальцами.
Госпожа Загадка.
Ты мучишь меня своими словами, как мучила прежде молчанием. Как ты испытываешь меня! Как радуешь и одновременно злишь меня!
Разве тебе не известно, что на кону твой коммерческий интерес? Конечно, известно. И оттого ты наказываешь меня краткостью своего ответа и хитроумностью подарка, зная, что первая оскорбит, а второй обрадует. Разве не знаешь ты, что я могу стреножить все твое царство? Не спутай царя с мальчиком, ибо он мужчина, что позволяет себе мальчишество. Я дернул тебя за косу. Ты пнула меня в лодыжку. Но берегись, я не прощу плевка в глаза.
Я с нетерпением жду твоего посольства, хотя и заранее знаю, что буду разочарован. Не шли ко мне мудрецов своих и таланты. Я устал от лести, уловок и глупостей. Ты говорила мне, что посланцы Сабы отнюдь не глупы. Я устал и от предложений, что выстроены логично и прямо, как камни в фундаменте моего дворца. Я устал даже от музыки и золота, устал от пиршеств. Голодным я встаю из-за собственного стола.
Но это тебе известно, поскольку ты тоже устала. Мои слова лишь зеркало. И это тебе известно. Конечно, известно. А потому еще раз я привожу тебе доводы, зная, что говорю сам с собой.
Ответь мне: ты веришь, что боги знают тебя так же хорошо, как знаю я, чьего лица ты ни разу не видела?
Ты мучишь меня ожиданием. Ты искусно пленила меня, но не знаешь моего сердца. А потому ты ввязалась в опасную игру. Бесстрашие и безрассудство в ней одинаково глупы. Глупа ли ты, моя царица?
Если ты мудра, ты будешь осторожна. Если ты умна, ты будешь проста.
Но если ты милосердна, то с каждым своим посланцем ты будешь писать мне письмо, достаточно длинное, чтобы изголодавшийся царь не мог проглотить его сразу полностью.
Соломон
Я прочитала письмо, вначале в ярости, а затем, во второй раз, с триумфом. Что ж, пусть он полагает, будто знает меня, пусть называет себя непостижимым, этот царь, что, по слухам, способен читать в сердцах мужчин.
Я не мужчина. И вскоре нам предстоит обменяться действительно длинными посланиями.
Глава шестнадцатая
Через две недели после того, как я получила письмо Соломона, солнце закрыла вуаль.
Я прогуливалась с Вахабилом по саду, где нас не могли подслушать: мы говорили, понизив голос, и ветер скрывал слова в шепоте пальмовых крон, пока я рассказывала последние подробности о тех вещах, о которых он должен был позаботиться в мое отсутствие. Через пять дней мне предстояло начать свой путь на север, в Израиль.
Беседа так нас поглотила, что я совсем не заметила странного матового оттенка неба.
— Царевна, — сказал Яфуш, — тебе лучше взглянуть вверх.
Его голос застал меня врасплох: моя нубийская тень редко разговаривала в присутствии других людей.
Я взглянула вначале на него, затем на быстро бледнеющее солнце и надежней прикрыла лицо вуалью. Один или два раза в год прохладный воздух вскипал в пустыне, на несколько дней затягивая равнину и подножия холмов зеленоватой пеленой.
