Мы последовали за ней на цыпочках.

Пионерская комната находится напротив нашего класса. Пересекая коридор, Изольда нашептывала нам в уши:

— Индулис тоже домой не пошел! Тс-с! — Она приложила палец к губам. — Они думают, что никого нет…

В пионерской комнате было тихо. Из-за чего Изольда так встревожилась? Разыгрывает нас или нет?

И вдруг мы услышали голос Кайи:

— Я всегда верила, что нужна вам, что могу вам помочь и что вы наконец-то поймете меня… Боже мой, как я ошибалась! Оказывается, вам все равно!

— Хватит, Комарик! В наших глазах ты была и остаешься лишь неудавшейся горе-артисткой!

И этот голос был нам знаком. Он принадлежал Индулису.

— Не смей издеваться надо мной! Разве я не доказала, что хочу и могу работать?

— Свои доказательства можешь оставить при себе!

Иголочка сжала кулаки:

— Да как он смеет так говорить с Кайей?

— Тс-с!.. — Изольда предостерегающе подняла палец.

— Глупости! — не выдержал я. — Почему мы должны молчать? Кто дал Индулису право говорить за всех?

— Верно! Пусть он сам заткнется! — поддержала меня Иголочка, и спустя мгновение мы все трое уже находились в пионерской комнате.

Кайя повернулась к нам. Вид у нее был сконфуженный. Индулиса нигде не было видно.

— Где он? — Иголочка огляделась, глаза ее метали молнии.

— Позор какой! — разгневанная Изольда перешла на крик. — Выходи! Он еще прячется, негодяй!

Кайя сказала спокойно:

— Кроме меня, тут никого нет.

— Ты же только что говорила с Индулисом, — захлопала глазами Иголочка. — Как это вдруг — нет?

Один я молчал. На щеках Кайи отчетливо виднелись следы слез. Я вспомнил пережитое в доме нашей пионервожатой в ее методический день. Неужели все повторилось снова?

Неожиданно на Кайю напал смех. Громкий, неудержимый. Момент, скажем прямо, не самый подходящий. Что-то с Кайей неладно, теперь совершенно ясно!

Как поступить? Может, нужно лекарство? Какие-нибудь капли?..

— Шерлоки-холмсы! — продолжала хохотать Кайя. — Эх вы!

— Послушай… Кайя… — Я первый пришел в себя. — Скажи, это… у тебя часто бывает?

— Что именно?

— Ну… такое… Говоришь вслух… Плачешь… Потом хохочешь?..

— Последнее время довольно часто, — призналась Кайя.

Ее неожиданная откровенность озадачила нас еще больше.

— Неужели ты до сих пор думаешь, что мы тебя не любим? — спросил я.

— Может быть, тебе нужно в санаторий? Отдохнешь там, подлечишься, — предложила Иголочка.

— Но почему? — Кайя опять рассмеялась. — Я здорова как чемпион по самбо.

— Ты на нас не сердись, пожалуйста! — Иголочка обняла ее. — Мы давно уже не считаем тебя неудавшейся актрисой. К тому же ты замечательная пионервожатая.

— И режиссер! — добавил я.

— Приятно слышать, — ответила Кайя. — Только вы, мои дорогие, напрасно встревожились. Наверное, услышали, как я говорю разными голосами, да? А я была убеждена, что все ушли домой, и поэтому решила поработать немного. Понимаете, я ведь не успокоюсь, пока не поступлю на театральный факультет. В прошлом году я провалилась на этюдах. Нынешним летом хочу попробовать снова.

Кому бы пришло в голову такое!..

Мы ушли из школы вместе с Кайей. В цветочном магазине выбрали букет для учителя Мурцелиса. Кайя купила еще тюльпаны и приложила к нашему букету:

— Так будет понаряднее.

— Ой, товарищи! — Иголочка встревоженно показала на башенные часы. — Скоро уже три!

До встречи у Ояра, где мы должны были собраться всем классом, оставались считанные минуты.

Классная руководительница усыновила ребенка! Усыновила! Совершенно чужого ребенка из детдома!..

Вот какая весть облетела наш класс. Если кто и не поверил, тот смог сам убедиться в зале театра, во время культпохода на дневное представление.

Рядом с классной руководительницей сидела девочка лет пяти со светлой кудрявой головкой и чуть приоткрытым, словно от удивления, ртом. Она пытливо рассматривала всех нас, кое-кому даже улыбнулась. Потом, показывая пальчиком, тихонько спросила о чем-то классную руководительницу.

— Они пионеры, — пояснила учительница Лауране. — Когда вырастешь, тоже наденешь такой галстук.

Мы узнали, что девчушку зовут Ингой. К великому нашему изумлению, она называла классную руководительницу мамочкой.

— Инга ведь наверняка знает, что учительница Лауране не ее настоящая мать.

— Разумеется! Не так уж она мала.

— И все-таки говорит ей «мамочка»!

— А как иначе?

— Думаешь, она ее и любит, как мать?

— Почему бы и нет? Учительница Лауране очень хороший человек.

Девчонки перешептывались у меня за спиной. Спрашивала Яутрита, отвечала Изольда.

Вернувшись из театра домой, я долго размышлял о поступке классной руководительницы. Теперь она не только учительница, она еще и мать.

За ужином я спросил у матери, знает ли она про это.

— Разумеется! Те, кто хотят усыновить ребенка, должны иметь характеристику с места работы.

— Почему же ты мне раньше не сказала?

— А потому, что не вижу в этом ничего особенного. Твоя классная руководительница отнюдь не первая женщина, которая берет на себя обязанности приемной матери. Многие сироты обрели таким образом родителей.

— И они по-настоящему счастливы?

— Мне думается, да. Конечно, и в детдомах им неплохо, но все-таки каждый ребенок стремится к материнской ласке, к домашнему уюту.

— Но сможет ли учительница Лауране стать настоящей матерью чужому ребенку?

— Ты сомневаешься?

— Я не знаю, можно ли так любить чужого ребенка, как, например, ты меня?.. Нет, я думаю, все-таки большая разница.

— Материнские чувства со временем растут и крепнут. И ребенок тоже крепче привязывается к человеку, который день за днем заботится о нем.

Мать медленно поднесла ко рту стакан и испытующе посмотрела на меня.

— Не веришь?

— Не могу себе представить.

— Тогда послушай. — Лицо у нее стало очень серьезным. — Я знаю одного мальчика, которого уже двенадцать лет воспитывает женщина, не родная его мать. И ни он, ни она не могут себе представить жизни друг без друга.

— Я его тоже знаю?

— Знаешь. Даже очень хорошо.

— Кто же это?

— Лучше будет, если ты догадаешься сам. Я уже давно хотела тебе о нем рассказать.

— Кто-то из моих друзей?

— Возможно.

«Кто бы это мог быть? — недоумевал я. — Лучший мой друг — Ояр. Неужели он?»

— Отец его погиб, когда он сам был еще совсем маленьким, — между тем продолжала мать.

Нет, не Ояр — у него и отец, и мать. Кто же тогда? Может, Зигис? Или Олаф?

— А перед гибелью отца — ребенку был тогда всего годик — умерла его мать. Малыш остался на руках у отца.

— Значит, у него ни отца, ни матери! — воскликнул я. — Среди моих друзей таких нет, я знаю точно!

— Нет, у мальчика есть мать. Только не родная. И он этого не знает по сей день: приемная мать любит его, как собственного сына.

Я заметил, что глаза матери устремлены на рамку с портретом молодой женщины; эта фотокарточка, сколько я себя помню, всегда стоит на ее письменном столе.

— Вот она… Моя подруга. Она и есть настоящая мать этого мальчика.

— Но она же давно умерла.

— Я сказала: двенадцать лет назад.

— Ага, значит, ему тринадцать.

— Да. — Взгляд матери никак не мог оторваться от карточки. — Она была исключительным человеком. Детский врач. Очень любила детей.

— А мальчик?.. Ты сказала — я его знаю. В какой он школе?

— В нашей.

— В моем… классе?

— В твоем.

Я вдруг почувствовал, словно меня ударил электрический ток. Пол закачался подо мной. Еще секунда — и я упаду.

— Мам!.. — прошептал я. В горле словно застрял комок из невысказанных слов.

Мать подошла ко мне, сжала мою голову ладонями.

— Может быть, не следовало так неожиданно, без подготовки. Но когда-нибудь это все равно должно было случиться. И лучше узнать правду сейчас, чем потом… Ведь ничего не изменилось. Слышишь, мой мальчик? Ничего!