Совершенная ненависть - это Риббентроп в Москве, целующий руки у жен комиссаров, или Молотов, улыбающиеся на прессконференции. Мы, взрослые люди, научились подавлять и регулировать проявления своей ненависти, как радиоприемник - тушить и зажигать ее, как электрический свет. Наша ненависть есть потенциальная сила, и потому она может быть вежлива и спокойна, ни в чем не проявляясь вовне - но горе тому, кто пожимает протянутую руку врага и идет с ним рядом.

     Вторая форма псевдоненависти есть «Odium intellectuale» : ненависть ученых, философов и гуманистов - ненависть неспособных ненавидеть, академическая ненависть книжников, которую ввели как противоядие и поставили как громоотвод против варварства. Эта вегетарианская, литературная ненависть велит нам ненавидеть абстрактные понятия - не злого человека, а злое в человеке, не грешника, а грех. Без устали экспонирует она пороки и заблуждения, ошибки и извращения, против которых велит нам бороться. Эта теоретическая ненависть всячески отгораживается от практической. На беду, улица не понимает этих тонкостей: массовая ненависть признает только такого врага, которому можно разбить голову.

     Гуманизм по сути своей не может не противиться ненависти. Мы знаем две попытки в истории культуры начисто изъять ненависть из человеческих отношений: «непротивление злу» и то воззрение, по которому никакая целесообразность не оправдывает дурных средств. Однако, неизменно пассивное сопротивление злу переходило в активное сопротивление носителям злого, а вопрос о «цели и средствах», с его искусственным разделением неразделимого, остается неразрешим, пока Mi не знаем, какие именно средства применяются для какой именно цели. Отвлеченная теоретическая ненависть неизменно в истории поступала в распоряжение мясников и убийц, которыми делали из нее умелое употребление - и каждый интеллектуальный препарат ухитрялись превратить в орудие массового убийства и неограниченной резни.

     Христос изгнал торгашей из храма. Его преемники выгнали еретиков из церкви и зажгли костры инквизиции, вплоть до Торквемады и того папского легата, который при подавлении альбигойского иноверия сказал: «Убивайте всех, Бог разберет своих». Энциклопедисты и Руссо ненавидели порок и верили в торжество добродетели. Французская Революция ввела гильотину. Маркс начал с ликвидации классов и эксплуатации, как известного отношения между людьми. Его продолжатели превратили марксизм в формулу массового террора, когда «класс» уничтожается уже не как экономическая категория, а в миллионах живых и неповинных людей. «Убивайте всех - история сама возродит, что ей будет нужно». - Есть в этом процессе трагическая неизбежность развития, и неизбежно воитель - гуманист оказывается в плену чуждой стихии - как Максим Горький - в роли кремлевского сановника. Учителя либо капитулируют перед выводами, кото рые ученики делают из их науки, либо гибнут в застенках и на эшафотах.

     Так «Odium intellectuale», кабинетная ненависть мудрецов, не достигает цели или приводит к результатам прямо противоположным первоначальному замыслу. Лютер бросает в дьявола чернильницу. Дьявол превращает чернила философа в кровь и море слез.

     Третья форма ненависти, которую я изолировал в своем анализе - «Odium natonale» - добрая ненависть тех, кто берет в свои руки оружие, чтобы остановить силу зла. Очевидно, не было еще в истории такой черной силы, которая бы сама себя не выдавала за праведную и достойную. Очевидно, нет у нас другого средства различить между добром и злом, как Разум и Опыт, которые нас учат познавать сущность явлений из их проявлений и следствий. Итак, есть в мире ненависть рациональная и прозрачная во всех своих проявлениях. Нам ясно, почему и когда она возникает. Ее логическая обоснованность есть вместе с тем и ее условность - т.к. она проходит вместе с теми причинами во внешнем мире, которые ее вызвали. Эта ненависть до такой степени вторична и ответна, что мы можем смело обозначить ее, как противо - ненависть/«Gegehass»/. Она не нужна нам сама по себе. Но когда она навязывается нам врагом, мы не боимся принять вызов и знаем, что есть в мире вещи, за которые стоит бороться - есть страсть и сила переживания, которые не уступают силе и страсти врага, но не имеют с ним ничего общего в своем внутреннем существе.

     Так, заботливо отделяя исторически-наличные формы псевдоненависти - массово-детской и интеллектуально-абстрактной - и разумную противоненавистъ бойца - я подходил к тому безглазому чудовищу, которое в момент моего заключения распростиралось над всей Европой.

     В отличие от поверхностно-аффективной , инфантильной ненависти толпы, - от теоретизирующей ненависти интеллектуалистов - и от зрячего, ясного убеждения защитников человечества, - есть сила первоначальной и/чистой ненависти, инициативной вопреки своей слепоте, слепой вопреки своей инициативности и деятельной тем более, чем менее есть для нее поводов. Боится она только дневного света. Разум - ее естественный противник. Ненавистники всего мира едины в своем отрицании свободы интеллекта. Каиново пятно, по которому познается подлинная ненависть, это презрение свободной мысли, отрицание интеллекта. Для гитлеризма это - «еврейское изобретение», для инквизиции - смертный грех, для идеологов коммунизма - контр-революция и мещанский предрассудок. Каждое основание такой ненависти - мнимо и псевдо-рационально. Поэтому естественно, что люди, создавшие лагеря в России, одновременно уничтожили в ней свободу дискуссии и право самостоятельного исследования. В чистом и беспримесном виде ненависть есть самоутверждение через чужое страдание. Люди становятся ненавистниками не потому, что их к этому вынуждает окружающая действительность. Нет достаточного основания для ненависти во внешнем мире. Нет ничего в мире, что могло бы оправдать уничтожение цветущей жизни и гордой свободы, предпринятое Гитлером, костры инквизиции, застенки и погромы, лагерный ад Гестапо и НКВД.

     Есть пирамида ненависти, выше того Дворца, который строят в Москве ценой сотен миллионов, пока люди умирают от голода в лагерях. В основе этой пирамиды: люди подобные детям, свирепые дикари, как тот, который ударил меня доской по дороге в Онуфриевку, или тот SS-Mann, который застрелил мою старую мать в день ликвидации пинского гетто. Эти люди насилуют, разрушают и убивают, но завтра они же будут самыми скромными и послушными, и будут служить новым хозяевам или верить в обратное тому, чему верили вчера - и другие, такие же, как они, придут убивать и насиловать в их дома. - Над этими людьми стоят другие люди, которые их учат и поручают им делать то, что они делают. Над этими еще другие, которые занимаются идеологией и теоретическими обобщениями, и те украшатели, которые обслуживают ненависть, причесывают ее, кладут ее на ноты и одевают в красивые слова. Но в конце концов, на самом верху пирамиды стоит человек, которому все это нужно: воплощение ненависти. Это - распорядитель, вдохновитель, машинист и главный механик. Он собрал в свою руку все нити, все подземные струйки и разрозненные капли ненависти, он ей дал направление, исторический полет и масштаб. По его знаку армии переходят границы, партийные съезды принимают решения, уничтожаются целые народы в муках и воздвигаются тысячи лагерей. И это может быть добрый, сладко-добрый: у него шестеро детей, как у Геббельса, или «золотое сердце», как у Дзержинского, артистическая натура, как у Нерона или Гитлера, и над его гуманностью не перестают умиляться Горькие и Барбюсы. Но он постановил, что где-то должны мучиться люди. Он их казнил мысленно, еще тогда, когда никто не знал о его существовании. Уже тогда это ему было нужно.

     И здесь возникает центральный вопрос учения о ненависти: «как должен быть устроен человек - общество - эпоха - чтобы нагая ненависть стала для них необходимостью, чтобы они питались бессмысленными мучениями своих жертв, как необходимым условием собственного существования?» Совсем не так просто ответить на этот вопрос, если не приводить известных «аргументов» о том, что германский народ «защищался пред евреями», христианская инквизиция «спасала души», а Сталин перевоспитывает и исправляет при помощи лагерей «отсталые и преступные элементы». Это очевидный нонсенс. Конечно, я ничем не обидел немцев и не и нуждался в сталинском перевоспитании, но даже если бы это было так, то и тогда это не оправдывает газовых камер и обращения в рабство миллионов людей. Газовые камеры не были нужны Германии, лагеря не нужны русскому народу. Но они действительно нужны Гитлерам и Гиммлерам, Ленинам и большим и маленьким сталинам всего мира. Так в чем же дело?