Лутков, единственный из всех участников той секретной заседаловки в октябре 1991 года, решившийся спорить с главой, уже через четыре дня после этого был убит. Потому что догадывался: Пантюхов рано или поздно перебьет всех участников своей «тайной вечери». В первую голову наиболее непокорных и опасных, во вторую — скрытных и неискренних, в последнюю очередь — наиболее верных и преданных, которые слишком много знают. Так и случилось. Лутков был непокорным. Мераб располагал самой крупной и наиболее жестокой бандой, которая вдруг решила, что ей все можно в области и в городе, хитрый Оскар Могилевский утаивал от общего фонда доходы, а Ларев был слишком молчалив и не любил информировать главу о том, что говорили о Пантюхове, когда его рядом не было. После того, как ему устроили ботулизм, Митрохин уже догадывался, что далее наступит очередь кого-то из них. Самых верных и преданных, которые усердно стучали друг на друга, щедро рассказывая Георгию Петровичу все, что он хотел знать. То есть глава явно должен был тем или иным способом добраться до Антонова, Суркова и самого Митрохина. Кадры требовалось своевременно обновлять.
Компромат на Пантюхова собирали многие. По разным причинам и обстоятельствам. Почти сразу же это начали делать те бывшие коллеги по партработе, которые либо считали его предателем, храня прочность убеждений, либо те, кому он, вопреки их ожиданиям, не сумел подыскать места в новых структурах. Потом к работе приступили бывшие диссиденты и бунтовщики «с дореволюционным стажем», которых в свое время отлавливал и рассаживал по дурдомам Воронков. Они тоже были в обиде за то, что их заслуги в пробуждении демократического сознания народа как-то позабыты и во власть их почему-то до сих пор не пускают. Но круче всего, конечно, мечтали подловить Пантюхова бизнесмены — и легальные, и теневые. Именно от них поступало больше всего самой солидной информации, где были не только многочисленные заявления о принуждении к даче взяток, но и всякие красивые бумажки со штампами «Глава администрации области», всяческие счета и калькуляции, сметы и векселя, видео- и аудиозаписи. Все это собиралось, само собой, не на виду и не в условиях широкой гласности. Митрохин нашел контакты с местными и московскими журналюгами, и те либо напрямую сводили его с теми, кто кое-что знал, либо продавали ему материалы по сходной цене.
До поры до времени весь этот компромат был довольно расплывчатый и на 80 процентов состоял из воды. Конечно, старички из бывшего общего отдела обкома, по старой памяти запросто заходившие в областные архивы, могли наксерить сколько угодно копий с документов, которые показывали, как коммунист Пантюхов эволюционировал в приспособленца, перевертыша и наконец предателя. Гром проклятий насчет Сахарова и Солженицына на областной комсомольской конференции, сохранившийся в протоколе 1976 года, очень уверенная поддержка перестройки, выраженная в несостоявшемся выступлении на XXV11 съезде КПСС (текст, подготовленный для делегата Пантюхова, был сдан в президиум съезда, а копия осталась в обкоме), наконец восторг по поводу демократических преобразований 1991 года — все это не очень согласовывалось между собой, но не было настоящим криминалом. По крайней мере, пока коммунисты еще не вернулись к власти. Не очень интересным было и раздобытое диссидентами заявление Пантюхова о добровольном сотрудничестве с органами КГБ. Таких заявлений и сами диссиденты (во всяком случае, не самая малая часть их) написали порядочно. Моральный облик оно, по демократским стандартам, конечно, не украшало, но посадить за сотрудничество с государственной организацией по закону никого не могли.
Материалы, добытые через бизнесменов и журналюг, явно могли бы заинтересовать УЭП и прокуратуру. Но они были так разрозненны, отрывочны и бессистемны, что распутывать их потребовалось бы не один год. Лишь вкупе с другими, наиболее солидными, которые Митрохин в свое время выудил от своих уже покойных коллег, они могли произвести впечатление на самые высокие инстанции.
Но гвоздем программы была даже не ксеро-, а полноформатная фотокопия с 20-страничного документа. Подлинник его, в отличие от многих других, ни Сергей Митрохин, ни тем более Галина никогда не видели. Сама Галина не читала и копию. Но кое-что о содержании документа узнала. Как раз в тот день, когда Митрохин затеял избираться в Думу и по этому случаю впервые имел неприятный разговор с Георгием Петровичем.
О чем они там толковали — Митрохин Галине совсем уж подробно не рассказывал, по большей 386 чисти в общих чертах. Ясно было одно: в Думу пойди тот кандидат, который нужен Пантюхову, а Серит пусть лучше не мешает, иначе дождется неприятностей. Какие неприятности могут последовать, Галина уже и сама догадывалась, но Сергей, очень взволнованный, прямо сказал: «Знаешь, сегодня Пан грозил, что меня могут убить… Конечно, это не так уж просто сделать. У меня есть охрана, есть оружие. Но и не таких, как говорится, мочили. Поэтому я сказал ему, что в Москве, у моих добрых и высоко сидящих друзей, лежит на него целая куча бумаг. Не то — они попадут куда надо. Он не поверил, сказал, чтоб я не блефовал и помнил про Руцкого, который все пугал кого-то чемоданами с компроматом, а сейчас в Лефортове сидит. Вот тут я и сказал Пану, что там, мол, и тебя ждут. Если твои «дополнения к плану ЧС» прочтет хоть кто-то из чинов, то тебя даже под стражу не возьмут…»
После этого, как поняла Галина, Пантюхов присмирел и начал рассуждать на тему, что не надо горячиться. Согласились на том, что Митрохин может побороться на выборах, хотя ему все равно ничего не посветит. Но Сергей, особо не успокаиваясь, все-гаки добавил: «Запомни, Петрович, компра будет лежать спокойно только до тех пор, пока я жив. В любом случае, даже если я самой обычной смертью помру, без всякого вмешательства, она придет куда положено. Если не будет условного сигнала, который это дело остановит. И то же самое будет, если что-то произойдет с моей женой или детьми. Ровно через две недели после этого автомат включится. Остановить его можем только я или Галя».
Вот тут-то Митрохин и сообщил супруге тот самый условный сигнал, как и куда его передать. Сообщил потому, что она, узнав Тайну, становилась очень ценной для Пантюхова фигурой, которую надо беречь от несчастных случаев и пылинки с нее сдувать.
Что было в тех самых «дополнениях к плану ЧС»? Тут опять-таки подробностей Галина не знала. Митрохин позволил себе лишь чуть-чуть откровенности. Оказывается, во всех субъектах Федерации существуют всякие секретные планы и расписания на тот случай, ежели произойдет какая-нибудь ЧС — чрезвычайная ситуация. Для каждой области или республики, естественно, свои и, само собой, применительно к местным условиям. На равнине, например, селей не бывает, но зато плотину ГЭС может прорвать. В другом месте ГЭС нет, зато АЭС может о Чернобыле напомнить. У кого-то через область нефте- или газопровод идет, который может отчего-то лопнуть или взорваться, а у кого-то такой химкомбинат сооружен, что при аварии полгорода перетравит. Но, кроме всяческих природных ураганов, наводнений и землетрясений, техногенных аварий и катастроф, бывают еще социальные. Например, массовые беспорядки. Насчет них область тоже должна быть во всеоружии.
Так вот, судя по тому, что разрешил себе рассказать Митрохин, Пантюхов со товарищи соорудили не план предотвращения массовых беспорядков, а план их организации. И вроде бы даже хотели привести его в действие, если б события в октябре 1993 года не завершились также быстро, как и раскрутились.
Правда, как сказал тогда Сергей, то, что было напечатано на машинке, по крайней мере внешне, сомнений не вызывало. Самое страшное для Пантюхова состояло в том, что он оставил на машинописном тексте собственноручные пометы, которые, во-первых, изобличали его как главного инициатора этого проекта, а во-вторых, давали возможность убедиться, что план преследует совсем не те цели, которые указывались официально.
Вот и все, что Галина знала об этом опасном для Пантюхова документе. Кто снял с него фотокопию 388
