— Ольга Петровна! — радушно улыбаясь Ольге и бросая подозрительный взгляд на Леху, сказал мощный дядя в ладно пошитом костюме. — Давненько не бывали.

— Дела, — лаконично ответила Ольга, демонстративно обнимая Леху за талию и подталкивая его вперед. — Со мной…

Вахтер никаких вопросов насчет одежды и внешнего вида не задавал. Поскольку Леха помнил, в каком виде Ольга заявилась на дачу, то его это обстоятельство не удивило. Должно быть, такие вопросы было вообще запрещено задавать. Вахтер беспрекословно вынул стальной пенал с опечатанными ключами и вручил Ольге, которая поставила какую-то закорючку в пухлой «амбарной книге».

Леха шагнул было к лестнице, но Ольга удержала его за локоть и направила к лифту.

— Здесь еще кто-то живет, — спросил Леха, — или весь подъезд ваш?

— Нет, наш только пятый этаж, — ответила Ольга, — шесть комнат, два туалета и две ванные. Егорка с семейством оккупирует четыре комнаты, я — две. А вообще в подъезде хорошая компания. На первом этаже три семьи из службы охраны, на втором — Воронков и облпрокурор, на третьем — начальники облуправлений МВД и ФСБ, на четвертом — Егоркины замы.

Лифт остановился, двери разошлись в стороны, и Ольга пропустила Леху на площадку. Развинтив пенал, она вытащила из него связку ключей и подошла к единственной двери, бронированной, но внешне отделанной панелями красного дерева, с массивной и внушительной блестящей чеканной табличкой «Г. П. Пантюхов» и номером 18.

На двери был кодовый замок, но, чтобы включить его, требовалось сначала вставить в специальную щелку пластиковый ключ-замыкатель с металлическими контактами. Потом Ольга набрала нужный код, открыла внешнюю дверь и опять пропустила Леху вперед. Они очутились в промежутке между внешней и внутренней дверями, площадью в квадратный метр, с ковриком для вытирания ног. Сразу, как только открылась внешняя дверь, в этом промежутке под потолком загорелась лампа, ярко осветившая вошедших, а кроме того — маленькая красная неонка, означавшая, что включилась телекамера видеодомофона.

— Я пришла, — сказала Ольга, задрав голову и обращаясь к телекамере. Затем она открыла двумя нормальными ключами внутреннюю деревянную дверь и, как обычно, подтолкнула Леху в квартиру.

Прихожая, на Лехин непросвещенный взгляд, была площадью метров тридцать. С ковром, картинами, зеркалами и полированной вешалкой, хрустальной люстрой под потолком. В нее выходили две двери, справа и слева, одна напротив другой.

— Н-да, — заметила Пантюхова, поглядев на себя в зеркало. — «Хороша я, хороша, плохо я одета. Никто замуж не берет девушку за это!» Снимай лапти, кабальеро.

Леха засмущался. Он в зеркале тоже смотрелся не очень клево. Из приличной прически, которую ему соорудили перед встречей с Пантюховым и довольно удачно поддерживали в период видеосъемок, за последние два дня получилось нечто путаное и свалявшееся, да еще полное пыли, трухи, песка, известки и кирпичной крошки. Щетина отросла за три дня немалая, а из копоти и прочих наслоений на роже образовался некий жутковатый макияж. Одно утешало, что сильно заметных царапин, ссадин и синяков на морде не отпечаталось. Шишка на затылке в глаза не бросалась. Комбез был такой, что в нем как раз в пору Грозный штурмовать — говорят, пуля два раза в одну дырку не попадает. К тому же он был до того извалян в пыли и грязи, что при своем исконном черном цвете смотрелся как ка-муфляжка. Наконец, когда Леха снял растоптанные кроссовки, полученные от похитителей, то обнаружилось, что носки, выданные ему еще Воронковым, продраны и на пятках, и спереди. Ну и запах от них шел густой, портяночный.

— Пошли, — приказала Ольга, — будем в людей превращаться.

Они направились в правую дверь, где располагались Ольгины апартаменты. Сразу за дверью оказалась просторная гостиная с мягкими диванами-креслами, столом на шесть персон, резным буфетом под старину, хрусталем, картинами в золоченых рамах, музыкальным центром и видеодвойкой на вращающейся тумбе. Все Леха рассмотреть не успел, потому что Ольга тащила его очень быстро.

За дверью, украшенной витражом из цветных стекол, располагался небольшой перекресток.

— Слева — спальня, справа — туалет, а прямо — ванная, — объявила Ольга, решительно открывая как раз ту дверь, что была прямо по курсу.

То, что Леха увидел за этой дверью, под его личные представления о ванной никак не подходило. Во всяком случае, он как-то не предполагал, что на родной сов…, то есть, российской земле что-то подобное бывает. Во-первых, он даже не догадывался, что общая площадь этого помывочного помещения в частной квартире может превышать площадь всей общественной бани, которая когда-то функционировала у них на центральной усадьбе.

Сразу за дверью оказался просторный предбанник с контейнером для грязного белья, вешалкой, где висели халаты, и ящиком с ячейками для шести пар резиновых тапочек типа вьетнамок. Тут же был и розовый, похожий на гриб, умывальник с зеркалом и подставкой для всяких там зубных щеток и мыла. Тут же висело несколько личных и банных полотенец. И все — чистые, свеженькие. Леха припомнил, что у него на все случаи жизни было одно вафельное, которое он периодически (но нерегулярно) отстирывал.

Из предбанника, через распахнутую дверь, где на витраже была изображена некая розовая блондинка, обливающаяся из кувшинчика, просматривалось некое величественное сооружение из мрамора вместимостью на четырех не самых хилых граждан, две полупрозрачные двери душевых кабин, а также некое белое сооружение с какой-то лесенкой внутри.

— Это чего? — спросил Леха, указывая на сооружение.

— Мини-сауна двухместная, — пояснила Ольга.

А еще там виднелись зеркала, какие-то пальмы в кадках…

Живут же люди! Нет, зависти у Лехи особой не было. Скорее злость была на самого себя. Ведь товарищ Пантюхов, который всему этому богатству являлся хозяином, небось никаким графом не был и вряд ли до падения Советской власти состоял в миллионерах. Нет, скорее всего начинал он свой путь как и все советские люди, может, даже в деревне, например, как Леха. И на производстве работал, и на субботниках вкалывал, и, когда в институте учился, на картошку выезжал. Наверно, и выпивал помаленьку, и гулял, пока молодой. Но только в отличие от Лехи, который пил с кем ни попадя, от души, этот знал с кем пить и как дружбу поддерживать. Потому что твердо понимал, чего в жизни хочет, и ставил перед собой конкретные цели. А Леха целеустремленности не проявил. В результате ему даже сейчас, когда у него дядя-американец отыскался с такими миллионами, которые Пантюхову и не снились, ничего не светит.

— Красиво! — сказал Коровин, вздохнув.

— Хотел бы тут жить? — прищурясь, спросила Ольга. — Верно?

— Не отказался бы… — честно ответил Леха.

— А это ведь так, пустяки, — сообщила Пантюхова, стаскивая драную вязаную кофту и швыряя в контейнер. — Ты еще на даче у Егора не был. Моя по сравнению с той, что у него — халупа.

— Береги свой сидор, а на чужой не зарься, — Леха припомнил солдатскую поговорку Бог весть каких времен, дошедшую до него через старого учителя Кускова.

— Может быть, и так, — согласилась Ольга. — Только если на чужой не зариться, свой пустым останется.

Леха спорить не стал. Так оно спокойнее.

— Думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь? — спросила Пантюхова. — Мол, решили вы, начальнички, к баксам моего дядюшки прицепиться? Верно?

— Мне эти баксы, если сказать честно, по фигу, — ответил Леха. — Я их не заказывал. И так бы прожил до смерти, без них.

— От судьбы не уйдешь. Я еще не знаю, как там Егор крутился перед твоим дядькой. Но нам эти баксы нужны, точно. Раз тебе ни к чему, то нам сгодятся.

Ольга сняла свое прожженное и драное платье через голову, стянула с ног малиновые колготки и в результате осталась в чем мать родила, потому что никакого другого белья на ней не было. Спокойно так, словно бы на месте Лехи собака была или другое животное.

Нет, несмотря на все, баба она была красивая, и фигуру ей еще не удалось испортить. Высокая, даже без каблуков на полголовы выше Лехи. Гладкая, длинноногая, без живота и складочек.