Как мы уже знаем, единственным интересом в жизни Гаспара было прислушиваться издалека ко всему, что происходило вокруг него в этом мире. Гостиница была погружена в темноту. Сначала Гаспар ничего не слышал — только ветерок шелестел в ветвях да поскрипывал старый флюгер на голубятне. Затем мальчик уловил неясный гул голосов. Гаспар шагнул к лестнице и понял, что говорят на первом этаже. Тихо, осторожно он спустился по ступенькам. Добравшись до балясины перил, увидел полоску света под приоткрытой дверью кухни. Там Фернанда болтала с поваром.
— Я видел, как они пришли, — говорил повар. — Вели этого мальчонку, будто злодея какого.
— Так вы, уж верно, заметили, — отвечала горничная, — как он одет — сразу видать, из хорошей семьи. Я ж вам десять раз сказала: отец велел, чтобы его заперли как следует, на два оборота, и чтобы дверь стерегли, а то, неровен час, опять сбежит. Да-да, подумайте только, сам господин Беррек звонил, и отец ему так и наказал. Еще бы — вот будет номер, если он не найдет парня здесь, когда приедет завтра — с утра пораньше, часов в шесть-семь, это он тоже сам сказал. Мадемуазель Берлико мне весь вечер твердила: “Бели услышите в доме хоть какой-нибудь шорох, сразу бегите за мной, и уж, будьте так любезны, не ложитесь до полуночи, караульте". Так она мне сказала и все объяснила.
Тут под ногой Гаспара скрипнула ступенька. Повар заговорил снова:
— Вообще-то обычно с детьми так не поступают. Ребенка всегда можно взять лаской и вразумить.
— Попробуйте-ка вразумить этакого! — вскричала горничная. — Видели бы вы, когда его вели в двадцать пятый, он так толкнул мадемуазель Берлико — та чуть не упала! И опять пытался улизнуть, хорошо еще, у полицейского хватка крепкая, он силой затолкал паршивца в комнату.
— Никогда не поверю, что у этого мальчугана нет серьезной причины, чтобы так упрямиться.
— Никаких у него нет причин.
— Люди говорят, он ищет свой край.
— Свой край? Какой еще край?
— Вот это бы и надо в первую очередь узнать, мадемуазель Фернанда. Бели парнишка ищет свой край, значит, там, где он жил, он был не у себя дома. Да и вообще, странно это все.
— Знаете что, Орельен, — не сдавалась горничная, — кто ищет свой край, тот его находит и, уж как бы то ни было, может сказать, что это за край такой. Вот возьмите меня — я родом из Сент-Омера...
— А если б вас, к примеру, увезли из вашего края, когда вам пяти не было, как, по-вашему, вы бы его знали? •
— Ну, не знала бы, так это все равно что у меня бы его не было.
Это может показаться невероятным, но Гаспар отчетливо услышал, как повар чешет в затылке — такая глубокая стояла вокруг тишина и столько силы и торжественности он вложил в это простое движение.
— Все равно что искать рай, — заключил наконец повар с досадой в голосе.
— Ну, доброй ночи, — вдруг оборвала разговор Фернанда. — Пойду покараулю.
Гаспар бросился вверх по лестнице и поспешно закрылся у себя в ванной. Но горничная не стала подниматься на второй этаж. Она вышла во двор. Должно быть, хотела посмотреть, светится ли крошечное окошко двадцать пятого номера — там, наверху, под самой крышей. Гаспар много бы дал, чтобы увидеть хоть этот огонек. Но выйти во двор ему было нельзя. Фернанда жила во флигеле возле голубятни.
Гаспар снова лег в постель. Он видел перед собой голубые глаза, глядевшие на него с такой проницательностью, что казалось, этот взгляд будет теперь преследовать его долгие дни, а может, и годы. Чего хотели от него эти глаза, наполнившие любовью его рванувшееся навстречу их взгляду сердце? Гаспар выждал еще два бесконечно долгих часа, но сон все не шел к нему, и мальчик опять поднялся.
Он вышел в коридор и на этот раз направился по лестнице вверх. Но едва голова его достигла уровня площадки третьего этажа, как раздался громкий голос: “Кто здесь?” Это был голос Габриэль Берлико. Должно быть, тетка выдвинула свою кровать из комнаты и поставила ее поперек коридора. Так она полностью преградила доступ к крутой лесенке, ведущей на последний этаж, где разместились по обеим сторонам чердака две мансарды. Гаспар сделал еще шаг вперед. Прямо в лицо ему ударил луч электрического фонаря.
— Что ты здесь делаешь, Гаспар?
— Я хотел взять в своей комнате мыло, чтобы умыться завтра утром.
— Иди сейчас же туда, откуда пришел, — прошипела тетка. — Весь дом перебудишь.
— Я только на минутку, — взмолился Гаспар.
— Марш вниз, неслух.
Было невозможно перебраться через кровать тетки, не подняв шума на весь дом. Гаспар вернулся в ванную, со вздохом признав, что ему вряд ли удастся как-либо связаться с юным узником. Однако ложиться он не стал и сел на раскладную кровать, упершись локтями в колени и опустив голову на руки. Он чувствовал почему-то, что спать ему нельзя, хотя был уверен, что до утра ничего не произойдет. Тщетно прислушивался Гаспар к малейшим шорохам в гостинице. Никаких признаков присутствия светловолосого мальчика он так и не уловил. Это было все равно что пытаться различить плеск моря или чью-то песню на другом краю света. Этаж, отделявший его от мальчика, был для Гаспара так же непреодолим, как расстояние в десять тысяч километров, а через потолок и стены не проникало ни звука.
Прошел, может быть, час, и сон — как это часто случается, когда мы твердо решаем не спать, — все же начал одолевать Гаспара. Голова его, бессильно упав, стукнулась о толстую отопительную трубу, протянувшуюся по стене сверху вниз. Гаспар, вздрогнув, выпрямился, но каждые десять секунд голова вновь и вновь ударялась о трубу; тогда он решил, что, может быть, не уснет, если будет стоять.
Поднимаясь, Гаспар оперся о трубу рукой и вдруг почувствовал, что она чуть подрагивает под его ладонью. Мальчик прижался к трубе ухом и услышал негромкие равномерные удары. “Что, если это он?” — подумал Гаспар. Удары прекратились; он достал из кармана завалявшийся там ключ, постучал по трубе и через некоторое время услышал ответ. Понять ничего не понял, но все же это был ответ. Гаспар поскреб ключом по трубе: почти тотчас он услышал в ответ такой же звук. И понял, что надо делать.
Он снова спустился на первый этаж. Повар уже ушел спать, горничная тоже, опасности больше не было. Гаспар порылся на дне одного из шкафов и вскоре вернулся в ванную с большим гаечным ключом.
Трубы в гостинице шли прямо от двадцать пятого номера, рядом с которым был установлен бак с водой. По счастью, в ванной комнате две трубы в силу чисто технических причин, которые не имеет смысла здесь объяснять, соединялись гайкой. Гаспару не потребовалось и пяти минут, чтобы отвинтить гайку и высвободить конец верхней трубы, после чего, потянув изо всех сил, он сумел отодвинуть трубу от стены настолько, чтобы можно было приникнуть к отверстию ртом или ухом.
— Ты меня слышишь? — прошептал он в трубу.
Гаспару пришлось звать несколько раз. Говорить громче он не осмеливался. Габриэль Берлико, устроившаяся на ночь в коридоре, вряд ли могла что-нибудь услышать, но Гаспару было так страшно: вдруг что-нибудь случится, и он упустит единственный шанс поговорить с мальчиком, — что он выдыхал слова едва слышно. Наконец ему удалось совладать со своим голосом, и, прижавшись к отверстию ухом, он услышал долгожданный ответ: “Я тебя слышу”.
Произнесенные шепотом три слова взволновали Гаспара так сильно, что какое-то время он не мог даже говорить — только слушал, затаив дыхание. На другом конце трубы повторили несколько раз с небольшими промежутками: “Я тебя слышу”. И правда, поразительно: этот приглушенный голос звучал так мягко, в нем не было и следа той почти неистовой порывистости, которую мальчик проявил несколько часов назад. По-видимому, он успокоился и смирился со своей участью.
— Ты откуда? — спросил Гаспар.
— А ты кто? — ответил голос вопросом на вопрос.
— Я видел тебя у церкви, когда тебя поймали. Так откуда ты?
— Из Антверпена.
Гаспар помолчал. Ему, в общем-то, и не хотелось ничего знать, а еще меньше — показаться любопытным. После долгой паузы он заговорил снова:
